* * *
Я на дежурства вожу большую книжку,
только читать ее времени нет вовсе,
разве что на минуту на заправке
нервно откроешь, чтоб снова забросить прочь.
Едешь и видишь то девочку, то парнишку,
едешь и видишь зиму, весну и осень,
едешь и видишь, как стынет роса на травке,
как сумасшедшее утро меняет ночь.
Там про Тертуллиана и Оригена,
но это не то, что нам необходимо,
наша машинка совсем не загляденье,
а старый жучок броненосец, но без брони.
Мы у тебя в руках, водитель Гена!
Мы у тебя в руках, водитель Дима!
А сам ты рулишь в руке у провиденья,
и, Господи, нас помилуй и сохрани!
Вот, по корням, по кочкам, как на тачанке,
тесно набившись, словно селедки в бочке,
как лягушонки в ломанной коробчонке
или ворованный в дальнем селе горбыль,
в спорах, ворчанье, в любви, в полусне, в молчанке,
едем, о жесткие бортики студим почки,
к бренным сердцам прижимая свои сумчонки,
сквозь голубой туман в золотую пыль.
И всюду, куда б ни вынесла нас кривая,
ждут, напирают, похоже, одни заботы,
плиты, кастрюли, внуки и пациенты,
армия хворых и свора голодных ртов.
Жизнь, листки календарные обрывая,
спутала все понедельники и субботы,
жалобы, просьбы, обиды и комплименты,
словно для Золушки зерна семи сортов.
Да, ладно, прости нас, Господи, были б живы,
были бы живы рядом все наши пьяни,
родичи, дети, соседи, друзья и шавки,
вредные старцы, балованные мальцы,
все утешители наши и дебоширы,
все мусульмане, буддисты и христиане,
птицы и рыбы, и звери, и все козявки,
и наши больные – зануды и наглецы!