– Меня тошнит от чёрного, – сказала она, стоя перед зеркалом в моём придорожном магазине.
Она была одета во все чёрное: свитер с рукавами, закрывающими её руки, длинная юбка, военные ботинки, она скорчила рожицу своему отражению. Её настроение было чёрным.
– Мне кажется, я ненавижу чёрное.
Она носила кольца в ушах, носу и губах, плюс гвоздики и цепочки. При виде её, складывалось впечатление, будто она упала лицом на кучу с драгоценностями и пошла дальше, удерживая на лице всё, что застряло.
– Мне нужен цвет, – сказала она.
– У меня есть цвет, – одежда валялась вокруг нас, как в трюме корабля иммигрантов, – стеллажи, полки и витрины полные цветов.
Она запустила пальцы в свои чёрные косички.
– Как ты думаешь, мне стоит покраснеть? Или, может быть, оранжевый? Разодеться для техниколора, как на картинах Питера Макса или в нарядах Кармен Миранды?
– Попробуй жёлтый, – сказала я. – Этот плащ-коротышка прост, но выглядит великолепно.
Я провела рукой по гладкому черепу, распечатанном на желтой щетине дождевика:
– К тому же этот череп выглядит весьма эротично.
Она надулась, глядя на меня.
– У меня осталось сто долларов. Мой парень, мой бывший парень, Карл, взял всё остальное. Он взял наличные, машину и кредитные карточки, даже те, что были оформлены на моё настоящее имя, и отправился играть на барабанах в Лос-Анджелес или ещё куда-нибудь. Я слушала барабанную дробь шесть месяцев подряд, и ради чего? У меня такое чувство, будто за это время мне все мозги прожевали.
– Мужчины, – протянула я, – они съедят тебя живьём.
Она пролистала мои стеллажи, со скрипучими вешалками.
– Что мне действительно нужно в моей жизни прямо сейчас, так это одежда, которая прямо кричит как лучший наряд ABBA, но ещё моднее, понимаешь? Может быть, где-то в начале семидесятых, но не в середине семидесятых и уж точно не в шестидесятых. И не чёрный.
– Как тебе? – я сняла с вешалки красную атласную мини-юбку. Юбка задергалась. Я схватила её обеими руками, чтобы удержать. Атласные юбки совершенно не сдержаны.
– Ты хочешь, чтобы при виде меня все вспоминали Агнету? – сказала она, сморщив нос.
Я вернула юбку на место, и маленькая атласная стерва застегнулась на моем пальце, обнажив капельку крови. Я слышала, как за моей спиной тихонько хихикают старинные шляпы. Я бросила на них такой взгляд, что они тут же заткнулись.
Я сняла серебряное платье.
– Может это?
Она взглянула.
– Нет, слишком заводное. Я хочу что-то в стиле Бэй Сити Роллерс, понимаешь?
Я улыбнулась, не понимая, о чём речь.
– Вот оно! – выкрикнула она.
Она сняла юбку с вешалки в таком изящном стиле, как будто станцевала бальный танец.
Это была самая уродливая юбка из всех, какие у меня были, чудовищный образец, неоново-зеленый, по бокам синий и красный, длинный и обтягивающий. Она прижала его к талии, блаженство. Шляпы вздохнули. Корсеты и платья сморщились от разочарования.
– Я собираюсь его примерить. – Она прыгнула в раздевалку и со свистом задвинула шторку. Раздевалка была застелена полиэтиленовой плёнкой, чтобы потом было легче убирать беспорядок.
– Эта юбка очень узкая.
Я наблюдала за её тенью на занавеске, задравшей юбку до талии. Она несколько раз глубоко выдохнула, и молния застегнулась. Её тень метнулась к зеркалу.
– Очень, очень тесно, – крикнула она, – теперь я вылитая Эмма Пил, идеально для женщины-кошки. Слушай, это странно. Знаешь, если посмотреть вниз на эту юбку прямо сейчас, узор будет похож на лицо. На меня таращатся два глаза, как будто я стою в пасти акулы.
Наивность так очаровательна. Шляпы снова захихикали.
– Но я едва могу передвигать ноги, чтобы ходить в ней. Я думаю, что эта юбка мне слишком мала.
Её тень боролась с поясом.
– Молния застряла. Эй…
Было видно, что у неё перехватило дыхание. Она отодвинула занавеску и, пошатываясь, вышла. Но успев пройти лишь пару мелких шагов, в мгновение ока юбка растянулась от икр до плеч, зажав руки внутри. Её глаза были широко раскрыты, а голос сдавлен до шепота:
– Помогите, – она произнесла это слово одними губами.
Юбка колыхалась так, словно сокращалась одна большая мышца. Подол соскользнул вниз, сдавливая щиколотки своей жертвы. Пояс задрался до воротника её шеи. Она на цыпочках сделала еще два крошечных шага, пошатнулась и упала.
Ногой я закатила её обратно в раздевалку.
Юбка зашевелилась, обхватив её рот и ноги. Её глаза сверкали, ища помощи.
Юбка снова зашевелилась.
Я задернула занавеску.
Шляпы обсасывали свои клыки. Корсеты раскрыли костлявые челюсти и завизжали, как голодные стервятники. Платья стонали, огорчённые, как пустые желудки.
– Спокойно, спокойно, – сказала я, – все будут сыты. Сегодня только понедельник.