Говорят, над Землёй ещё светит Солнце, а по ночам мерцают звёзды. Говорят, когда-то небо не было стальным. Я этого не знаю. Я этого не помню.
Сколько я себя знаю, у меня был только один друг – Клемм. Он всегда был рядом. Когда я болел – он лечил меня. Когда я делал что-то не так – он показывал, как надо. Клемм заменил мне семью. Остальные меня будто бы и не замечали вовсе. Вечно ходили мимо, безучастно глядя вперёд или себе под ноги.
Мы с Клеммом любили уходить подальше от города, к самой границе стального неба. Туда, где небесный Купол упирался в землю. Мы садились с ним, облокачиваясь спиной о листы железа и подолгу молча смотрели на дома людей.
Город был похож на огромный термитник. Я видел такие на картинках. Высокие нагромождения жилищ, испещрённые светящимися точками окон. Одна башня за другой, выше и выше, больше и больше. Тысячи, миллионы людей, живущих там. И ни один не смотрел в мою сторону.
Иногда во время таких прогулок Клемм рассказывал мне истории. Он рассказывал о диковинных вещах – лесах, горах, морях, даже океанах! Никогда не мог представить себе объём воды, больший, чем в общем хранилище. А Клемм говорил - были. Были и ещё больше! Во-до-ё-мы. И горы. Огромные! Такие, что за один цикл не обойдёшь.
А я всегда сидел рядом и слушал. Я пытался представить. Но не мог. Не помогали картинки, не помогали рассказы. Давило сверху Стальное небо, за которым, если верить Клемму, когда-то светило Солнце. Живое, настоящее. Говорит - тёплое. А ещё говори - был ветер. Не воздух, гоняемый турбинами, а живой. Тёплый или холодный, своенравный. То порывистый и колючий, то мягкий и тихий. Когда Клемм рассказывал о былом, он всегда смотрел вдаль. Куда-то туда, куда я посмотреть не мог. И улыбался. Я никогда не мог понять его улыбки.
Наверное, потому, что я этого не видел.
А потом мы с ним шли домой - ужинать и заканчивать цикл. Каждый вечер Клемм клал мне руку на плечо, улыбался и говорил, что пора немного поспать. А после этого я спал.
И Клемм будил меня каждое утро. И всё снова начиналось сначала. Мы завтракали, работали, гуляли и молчали вместе.
Но однажды всё пошло не так.
Мы как, прежде, сидели спиной к железному небу. Только в этот раз Клемм молчал. Он не рассказывал про горы, не говорил о Солнце. Он смотрел на жухлую сухую траву под ногами и молчал. Он был необычайно суров и сосредоточен в тот вечер. Не так, как обычно. Но я не спрашивал, в чём дело, это ведь старина Клемм. Он снова мне улыбнётся и всё будет хорошо.
Но он не улыбался. Он растирал ладонями лицо, заламывал руки. И молчал.
Мы пришли домой в молчании. Молча поужинали.
И вот, как обычно, Клемм похлопал меня по плечу и сказал, что пора спать. Спать…
В этот раз сон был долгим.
Когда я проснулся, вокруг стояла тишина. Абсолютная, густая тишина. Не жужжали, передавая ток, провода. Не раздавался едва различимый гул турбин. Я вышел из дома, но там не было никого. Термитник был пуст. Я ходил по его улицам, но не видел никого. Был мусор, не движимый ни единым потоком воздуха. Не горело ни одной лампочки, ни одной вывески.
Пустота.
И старина Клемм куда-то запропастился, потерялся. Наверное, он меня ищет, а я ушёл… Но я возвращался домой. Я ждал его там. А он не приходил.
Ничто больше не отсчитывало ход циклам, и я сбился. Я не знал, когда нужно есть, когда нужно спать. Я просто ждал Клемма, моего Клемма. А он не приходил.
Я терзался, я не знал, что сделал не так, почему обиделся Клемм? За что он меня так наказал?
Как-то раз в совершенной тишине что-то хлопнуло.
Я почему-то сразу понял, что это не в городе хлопнуло, а там, у границы железного неба. Как я обрадовался! Клемм! Мой Клемм вернулся за мной! Ну конечно, он же не мог бросить меня!
Я побежал туда, где мы столько раз сидели вместе и молчали обо всём. Море, солнце, горы!
Но я ошибся.
В стене Железного неба была дверь. Я не видел её раньше, но она была. Наверное, Клемм её прятал от меня. А сейчас она была распахнута и висела на одной петле. Вторая, судя по всему, как раз только что лопнула от проевшей её ржавчины. Проход вёл внутрь Стального неба, в темноту.
Я не знал, что там. Мне было страшно. Мне хотелось плакать. Я хотел позвать Клемма! Но его не было. И я шагнул в темноту.
Я шёл вперед, во мраке, и отчаянно боялся. Внутри меня что-то сжималось. Но я шёл. Судя по звуку, я шёл по металлическому настилу - таким тонким листам с рифлёными полосами. Такими Клемм выложил гараж после ремонта. Я тогда долго бегал по нему, привыкая к новому странному звуку. Но он мне нравился.
Несколько раз я ударился в темноте обо что-то. Несколько раз пришлось свернуть, потому что я упирался в стену. Я шёл очень долго. Но вот впереди обозначился просвет. Он не был ярким, скорее, просто выделялся на общем фоне черноты. Чуть более светлый оттенок тьмы. Я обрадовался, ведь это означало изменения! Ничего в моей жизни не было более страшного, чем это бесконечное путешествие во тьме и незнании. В неопределённости. Если бы я мог, я бы сел и расплакался. Но что-то подталкивало меня вперёд. Наверное, страх, который был сильнее слёз. И я пошёл быстрее - к свету, пусть тусклому, но всё же свету!
Когда я открыл эту дверь, то понял. Не знаю, что именно, но, наверное, всё сразу.
Передо мной лежала бескрайняя, огромная, как океан, о котором говорил Клемм, пустыня. Нечто, чего я никогда не видел, не представлял. И не хотел. Пустошь – это царство смерти, как говорил мой единственный друг. А над всем этим сияла Луна, отметившая своё пятнадцатилетие. Пятнадцать осколков, раскрошившихся по ночному небосклону. Клемм говорил об этом, от него я это узнал.
А ещё были звёзды. Много, очень много звёзд! Я никогда, никогда их не видел. Ни одной. А тут миллиарды. Я закрыл за собой дверь в страшную черноту и сел, прислонившись к ней спиной. Я смотрел на звёзды и молчал, как молчал бы и он, если бы сидел рядом. Пятнадцать осколков, звёзды и невообразимо прекрасный Млечный путь. Клемм сказал однажды, что раньше было очень трудно смотреть на звёзды, потому что термитники перекрывали их свет. Сказал, что люди не смотрели в небо. А потом Луна раскололась в свой первый день рождения. Я сидел неподвижно, смотрел. Молчал. Думал.
Но вот Луна начала по частям заваливаться за линию, которую Клемм называл горизонтом. И звёзды начали по одной тускнеть и пропадать. Тёмное небо становилось светлей. И вот, между небом и землёй появилась тонкая ниточка, накалённая до предела. Она сияла ярче всех окон в термитнике, и я понял, что это – Солнце. Жаркое, живое. Солнце. Я увижу его, я…
Индикатор в середине зрачка мигнул и погас. Биобатареи исчерпали последний резерв.
