Раннее утро южного городка уже вовсю слепило солнцем и распевало на все лады птичьими голосами. По улице, промытой до зеркального блеска ночным дождём, прогрохотал трамвай, вторя птахам весёлым колокольцем звонка.
Своей единственной рукой-дугой он цепко держался за провода, и по его, так сказать, венам бежал ток, замыкая электрическую цепь и приводя в работу двигатели. Трамвай был почти новый и горделиво катил по рельсам, словно выпятив подбородок, выставляя блестящие бока и отражая большими стеклами улочки и переулки. Рот растянулся в довольной улыбке, на высоком лбу мигала зеленоватая неоновая надпись, трамвай изредка кивал, будто здороваясь с городом и желая тому доброго утра.
Что говорить, он был хорош и снаружи, и внутри, и знал это. Плавно раздвигая двери на остановках, он приглашал пассажиров в салон убедиться в его правоте.
Воздух окутывал жаром и обещал раскаляться сильнее с каждым часом, а вот в трамвайной утробе на удивление было свежо. Люди с удовольствием откидывались на сиденьях и предавались созерцанию через настолько чистые окна, что казалось, будто стекол в них нет вовсе.
От кольца трамвай побежал по узким улочкам мимо старых каменных домиков, притормаживая на остановках, многие из которых были полуразрушены. Мелькали строения, низкие и высокие, демонстрирующие новую кирпичную кладку и зиявшие пустыми закопчёнными глазницами. Припаркованные у домов автомобили напоминали о нынешнем времени, и если бы кому взбрело в голову убрать машины из этого района, трамвай выглядел бы пришельцем из будущего.
То тут, то там умывалась какая-нибудь кошка или, высунув язык, лежала под кустом в придорожной пыли собака, спасаясь от пекла. Рельсы петляли и уходили куда-то под горку вниз, а на поворотах трамвайчик притормаживал и бежал, бежал, бежал опять резво вперёд. Акации шелестели листвой по окнам, за которыми проплывало старинное светлое здание с колоннами.
Здесь на остановке уже толпилась детвора. Бабушка с внучкой прошли вперёд и сели рядом у окна. Женщина поправила привычно прическу из тугих косиц и разгладила складки на юбке. Она сидела очень прямо и во всём её облике, в посадке головы и линии плеч чувствовалось благородство и утончённость.
Девчушка лет пяти со смешными хвостиками, схваченными разноцветными резинками, болтала ножками в сандаликах и тянула носочки, разглядывая чудесные пряжки в виде бабочек. Она прижимала к боку игрушечного зайца, у которого одно ухо упало, прикрыв наполовину глаз, и оттого он казался ужасно озорным. Впрочем, озорной была и его хозяйка, которая то привставала на сиденье и тянула шею, выглядывая в окно, то встряхивала длинной чёлочкой и корчила смешные рожицы, поглядывая искоса на строгую бабушку.
Та немного нервничала и одёргивала внучку, призывая к порядку:
– Не вертись, сядь ровнее, – бабушка вознамерилась забрать зайца, но малышка насупилась, сдвинув белёсые бровки. – Ты помнишь, какую песенку мы с тобой разучили? – девочка кивнула. – Если нас примут в хоровую школу, это будет просто замечательно! Но для этого нужно постараться. Там, в классе, зайца отдашь мне и споёшь, когда тебя попросят. Хорошо? – снова кивок. – Твоя мама всегда чудесно пела. А ты ведь хочешь быть, как мама?
Трамвай мелодично тренькнул звоночком, и бабушка наконец заулыбалась:
– Слышишь, милая, даже трамвай поёт!
Вскоре показалась высокая ограда, где в тени старого парка пряталось кремово-зефирное здание старейшей в городе музыкальной школы с покатой крышей, карнизом, украшенном лепниной и ажурными балкончиками. Трамвай замер, двери поехали, а бабушка с внучкой уже стояли у выхода, крепко держась за поручни. Они вышли на тротуар и отправились к распахнутым чугунным воротам, на которых выкованы были две арфы. Женщина, высокая и статная, шествовала, очень ровно держа спину, а девочка, ухватив её за руку, – вприпрыжку. Малышка оглянулась на трамвай и помахала ладошкой, на миг отцепившись от бабушки. Тот ответил трелью звонка.
В салон уже набились мальчишки с рюкзаками и спортивными сумками – видимо, едут на тренировку. Они смеялись, громко что-то обсуждали, подначивали друг дружку. А потом вдруг вспыхнула ссора. Трамвай всем нутром почувствовал, как сжимаются кулаки, и злые слова срываются с мальчишечьих губ. Тогда железный экипаж на повороте качнулся посильнее, прибавив скорости, и ватага пацанов повалилась в одну сторону, хватаясь друг за дружку.
Только что вон те двое – рыжий вихрастый и бледненький с пшеничными кудрями стояли друг против друга, ударяя в плечи и пытаясь заломить руки, а сейчас один подхватил второго, чтобы тот не упал лбом в стекло. «Вот так, будут знать, что друг – этот тот, кто поддержит всегда, несмотря на все обиды, несмотря ни на что», – подумал трамвай, мысленно улыбаясь и провожая взглядом детвору, уже спешившую в сторону стадиона.
Трамвай побежал дальше, развернулся на привокзальной площади и прозвонил убегавшей справа, куда-то вверх, электричке. Та отвечала гудком. Возможно, и не ему, но хотелось верить, и он верил.
Промчавшись мимо старых закопчённых паровозов, товарняков, цистерн, здания пригородного вокзала, он нырнул под мостик и выкатился на широкий проспект, устремлявшийся вверх. С двух сторон, сверху-вниз на трамвай важно взирали огромные здания, солидные и торжественные.
Его немного смущало их величие, какая-то неприступность и монументальность. Он будто двигался через шеренгу строгих взрослых, смотревших на него, словно на муравья, выскочившего невесть откуда. Потому он старался скорее пролететь широкий проспект до перекрёстка.
Приходилось стоять на светофоре, но всё же трамваю давали преимущество, и он, проскакивая шумный перекрёсток, уже мчался вдоль тенистого бульвара, в то время как автомобили и автобусы пыхтели в дорожных пробках.
Мелькали остановки, пассажиры входили и выходили, а трамвай прислушивался, что там происходит внутри, присматривался, кто в каком настроении пребывает. И если видел, что пассажир не весел, загрустил, он ловил окнами лучи и пускал в лицо тому солнечный зайчик. Человек, конечно же, зажмуривался. А когда мы зажмуриваемся, рот невольно расплывается в улыбке! Не верите? Попробовали? Конечно, это не самая настоящая улыбка, но всё же лучше, чем опущенные вниз уголки губ…
Прямо напротив двери сидел старик с палкой и портфельчиком. Дед доставал бумаги, вчитывался, слюнявя палец, а потом убирал обратно. Похоже, это была больничная карта и ворох скреплённых анализов. Старик вздыхал, качал седой головой и заметно было, что он нервничает, выглядывая из окна и боясь пропустить остановку.
Он и поднимался в салон с трудом, и так же опустился на сиденье, подрагивающей рукой пытаясь пристроить свою палку. Никто его не сопровождал. «Видно, некому, – подумал трамвай. – Что же делать, как отвлечь его от этих бумажек?».
В этот момент он остановился напротив детского городка. За невысоким заборчиком играли малыши. Толстощёкий карапуз делал куличики из песка, когда мальчишка постарше, помчавшийся за приятелем, запнулся за чьё-то ведёрко и рукой въехал в готовую почти «конструкцию». Юный, так сказать, скульптор тут же залился горючими слезами. Но мама его, видно, была увлечена разговорами и не спешила к своему чаду.
Дедушка увидел эту сцену в окно. Вдруг он выхватил из своей папки исписанный лист, повозился немного и сложил бумажную птичку. Старик поднял её повыше, чтобы малышу было видно. Птичка была не простая – она хлопала крыльями и водила клювом. Ребёнок, всхлипнув ещё пару раз, уже забыл о своей «потере» и восхищённо уставился на дедушку в трамвае, а тот уже проворно (откуда только прыть взялась!) сложил лягушонка, который прыгал в его руках и кивал большой головой.
Ребёнок смеялся и показывал пальчиком в сторону трамвайного окна. Трамвай тронулся, а старик вроде и сам как-то приободрился, от глаз под кустистыми бровями расходились лучики морщинок. Тут у него зазвонил мобильный, и дед долго искал его в кармане. Наконец, он, подслеповато щурясь, нажал «ответить», а, выслушав звонившего, вздохнул с явным облегчением, долго благодарив собеседника. «Вот и славно», – подумал трамвай, высаживая пассажира.
На следующей остановке в салон вошли две женщины. Судя по разговору, коллеги по работе. Они о чём-то негромко беседовали. Молоденькая была недовольна:
– Ну, что Вы придумали сесть на трамвай. Нам с той остановки придётся ещё идти почти целый квартал. Надо было ждать маршрутку. Да, народу там битком было, зато прямо до места…
– Ничего, прогуляемся, время у нас есть. Да здесь и дышится легче, – отвечала та, что постарше, и добавила. – Люблю трамваи… Знаешь, Сонечка, ведь я со своим мужем в трамвае познакомилась.
– Да что Вы!.. С Егором Иванычем?
– Да, с Егором, – ответила женщина и на лице её мелькнула мечтательная улыбка. – Давно это было… Мы тогда оба студентами были. Егор постарше, после армии уже.
– Ой, расскажите, Катерина Сергеевна!
– Я на занятия ехала, и он зашёл, тоже в институт добирался. Ну, и говорит, мол, девушка, прокомпостируйте билетик…
– Что сделать попросил? – удивилась спутница.
– В то время в транспорте компостеры стояли – такие штуки металлические. Раньше были ещё кассы, куда монетку кидаешь, ручку крутишь и отматываешь себе билетик. Трамвайный три копейки стоил.
– Три копейки... Надо же... Не верится прям...
– А потом компостеры появились. Мы в киосках покупали ленты или книжечки с билетиками. Потом, когда едешь в транспорте, один отрываешь и его надо было закомпостировать. Ну. Понимаешь, пробить. Билетик в щёлку вкладываешь и на рычаг нажимаешь. Дети очень любили билеты пробивать. Им передают, а они стараются, – и женщина улыбнулась.
Девушка по имени Сонечка слушала рассказ, затаив дыхание. Вдруг она спросила:
– Так, а можно было с одним билетом ездить? Ну, пробил вроде в этом транспорте…
– Нет, что ты. Везде была своя комбинация дырочек. Да и контролёры работали нередко, проверяли… А вообще люди как-то тогда… стеснялись что ли обманывать. Стыдно это было… Понимаешь? – женщина задумалась, а Сонечка смотрела не мигая. – Правда, было пару раз, мы с подружкой вдвоём ехали по троллейбусному билету – он целых пять копеек стоил...
– Пять копеек, – выдохнула Сонечка, а Катерина Сергеевна продолжала:
– Некоторые компостеры тугие были. По ним сильно надо было бить. Не пробьётся билет – сомнётся, да и всё…
– Катерина Сергеевна, да вы расскажите, как познакомились. Егор Иваныч, он такой серьёзный всегда, строгий… Я его даже побаивалась первое время, как на работу устроилась.
– Сонечка, говорю же, в трамвае. Я у окна стояла, как раз там у поручня компостер прикручен был. Смотрю на улицу – погода прекрасная, солнечная… И вдруг ко мне обращаются, мол, девушка, закомпостируйте билетик, будьте любезны… Я оборачиваюсь – стоит парень. Он на меня смотрит, я – на него.
– Неужели, сразу прям любовь… – ахнула Сонечка. – С первого взгляда?
– Не знаю даже… как объяснить, – растерялась Катерина Сергеевна. – Но только он забыл уже про билетик… Да и я, наверное. А народ напирает: «Вы компостировать будете? Парень, ты уснул что ли?». Ну, и так далее… А ему выходить, он чуть не проехал остановку. Я билет у него всё-таки взяла, пробила, оборачиваюсь, а его нет. Вышел. Так без билета и вышел….
– А как же вы потом встретились?
– Да ты дослушай. И мне почему-то жаль стало, что он вышел. Трамвай задребезжал, тронулся. Я билет в ладони сжала, и сама себе даже признаться не могу, что снова хочу его увидеть. А мне на следующей выходить. Мы в одном вузе-то учились, но факультеты разные, и корпуса разбросаны, сама знаешь.
– Так вы в институте увиделись?
– Соня, какая ты торопыга, вот и в работе всё время торопишься, – женщина вздохнула и продолжала. – Трамвай к остановке подъехал, я к выходу. Спускаюсь со ступенек… А он стоит, еле дышит... Смотрит на меня своими синими глазищами и говорит так серьёзно (а глаза-то смеются): «Девушка, а Вы мне билет-то не вернули!». Представляешь?
– Как стоит, – изумилась спутница. – Он же на предыдущей вышел.
– Вышел. Хотел вернуться – очень я ему понравилась, а двери уже закрылись. Так он бежал за трамваем целую остановку. Так бежал, что у пакета ручка оторвалась. Тетрадки посыпались, а мы с ним подбирать кинулись. Я смотрю, фамилия, имя подписаны: Скворцов Егор. И я сразу, понимаешь, Сонечка, подумала почему-то: «Значит, я Скворцова буду? Ну, и хорошо – Екатерина Скворцова… Не знаю, а только мне кажется, не зря людей судьба сводит, всё свыше предопределено…
Вскоре обе женщины устремились к выходу, продолжая разговор. А трамвай покатил дальше. Сколько кругов по городу он сделал за день, не сосчитать.
К вечеру небо заволокло тучами, и разразился ливень. По окнам стекали быстрые струи, смывая пыль и усталость. Дождевая вода уносила обиды, заботы, печали... Замечали – когда хлещет ветер, когда ненастье, разговоры стихают, хочется помолчать, подумать...
Люди попрятались кто куда, и пассажиров почти не было.
Трамвай бежал по рельсам, держась единственной своей рукой-дугой за провода: в горку – уже с трудом, под горку – резво. Дождь кончился, и тёмное небо, сполоснутое ливнем, блестело далёкими искорками звёзд. Трамвай торопился в парк – отдыхать, отсыпаться и смотреть свои сны-путешествия. Ведь завтра будет новый день, и новый маршрут, и новые встречи…
Живопись: Игорь Медведев.
Подписывайтесь на канал, оставляйте лайки и комментарии!