Драматург, театральный режиссёр и киноактёр, музыкант, писатель ЕВГЕНИЙ ГРИШКОВЕЦ родился 17 февраля 1967 года в Кемерово.
Гришковец рассказал о себе в интервью 2001 года:
Вы знаете, не хочется говорить о периодах жизни, я слишком много про это говорил в интервью. Спектакль "Как я съел собаку" весь о моей службе на острове Русский. А вот про Берлин я, пожалуй, мог бы рассказать. Я ушел на службу в начале лета 85-го года после 1-го курса филфака. Нам дали сдать летнюю сессию, а потом забрали всех вплоть до части медиков, у которых была военная кафедра. Тогда в разгаре была война в Афганистане, и главным было не попасть туда и еще во флот, потому что три года - это слишком долго, и опыт показал, что качественные изменения в сознании начинаются именно на третьем году службы. Когда все одноклассники стали возвращаться из армии и писали мне письма уже из дома, а нужно было еще год служить, это казалось невероятно долгим и мучительным.
Конечно, служба в армии была нежелательной, и у меня на этот счет не было иллюзий. На самом деле, когда я туда попал, я понял, что иллюзии были огромные. Но мне было как-то лень "косить". Отмазывание от армии казалось мне не то что постыдным, а неприятным делом. Сначала через психушку или через какой-нибудь гадкий энурез симулировать, выбивать справки, потом в течение долгого времени отмазываться. Мне казалось: коль это зло неизбежно, то пусть оно быстрее кончится. Заранее было известно, что я попадаю в ВВС, в службу связи, и вдруг в последний момент меня перекинули в другую команду, и выяснилось, что это флот. Ну, и все, и ушел служить. Не хочу говорить.
Я вернулся поздней весной 88-го года в совершенно другую страну. То, что я обнаружил в ней, меня потрясло. Только что вышел фильм "Асса", и все люди, которых я слушал на пленке - Борис Гребенщиков, Виктор Цой, - вдруг материализовались, их можно было увидеть. Помню, очень удивило, что Виктор Цой - кореец. И вообще все непонятно. В течение года я понял, что из страны надо уезжать.
В улучшении жизни страны я смысла не видел. И еще были огромные иллюзии об устроенной и счастливой жизни в Западной Европе, где мы все так нужны и где людям страшно интересно то, что делаю лично я в области искусства. И в начале лета 90-го года я поехал в Берлин с тем, чтобы дождаться, когда фактически упразднят границы, чтобы перебраться на Запад. Еще была ГДР, визы в ФРГ у меня не было, но уже разбирали Берлинскую стену, и неофициально можно было проходить на территорию Западного Берлина. Восточный Берлин был наполнен вьетнамцами, которые продавали технику, - лазили через стену, покупали что-то в Западном Берлине, а потом перепродавали по страшным ценам за восточные марки. Даже солдаты срочной службы возвращались из ГДР на собственных стареньких машинах. Я помню, как начали менять гэдээровские деньги на дойч-марки, как банки работали всю ночь, как в пятницу закрылись магазины, и все выходные в сторону ГДР шло огромное количество фургонов, привозивших западные товары, и я помню, как в понедельник берлинцы пришли в магазины и не знали, чего купить, потому что они никогда не видели таких продуктов питания, которые там оказались. И была верная возможность остаться.
Остановился у каких-то людей, приезжавших из ГДР в Кемерово в студенческие стройотряды. Заканчивать филфак университета я уже смысла не видел. За плечами были серьезные занятия пантомимой до армии и опыт профессиональной работы в театре пантомимы, с которым мы в 89-м году успешно ездили по разным фестивалям - были в Риге, в Челябинске, в других городах. Тогда было просто немыслимое количество фестивалей пантомимы и клоунады, которые полностью исчезли в течение двух-трех лет.
Надежда бесследно исчезла в течение первых десяти дней, что естественно. Вы приезжаете в страну, где другие люди, где все по-другому устроено. Ты уезжаешь - откуда-то. А куда-то - ехать нельзя, потому что, как только ты туда приезжаешь, оказывается, что тебе нужно не это, а ровно другое. К счастью, у меня нашлись силы плюнуть на стыд возвращения, потому что уезжал я, довольно сильно хлопнув дверью и прощаясь навсегда: мол, оставайтесь тут и загнивайте, и подыхайте, видал я вас всех... Вообще, когда человек уезжает куда-то из провинциального города, это воспринимается всеми как что-то обидное. Ты как бы намекаешь своим поступком, что в этом месте что-то не так. А люди, живущие там, старательно находят оправдания своему пребыванию в этих местах и своей работе и произносят заклинания о том, как важно и разумно жить именно здесь, как хорош именно этот город...
В провинции это вообще единственная возможность выжить. Когда сибирские художники начинают искать живописные мотивы телеутов - местных жителей, - это фальшиво, нелепо и местечково. Я уже не мог участвовать в разговорах, что нужно работать здесь, и только здесь, и получать соки от корней, все эти трали-вали. Я родился в Сибири, и для меня все эти телеуты в горах, которых я не видел, и сибирские таежные массивы, и жуткие морозы - это что-то ненормальное. Сибирь прекрасна, и я восхищался ею, но мне не нравилось, например, что здесь такое короткое лето. Вся телеутская и таежная тематика для меня такая же экзотика, как для любого городского человека. С другой стороны, для меня не было и среднерусской России "золотого кольца". Ни храмов, ни куполов, над которыми я пролетал на самолете, не видя их. В Сибири не разрушали церквей, но их там почти и не было - молодые города...
И надо возвращаться. Но если возвращаться назад, то где же тогда вообще жить? Негде. Нет такого реального места, где бы я хотел жить. И еще было обидно, что я отправился в личный поход на Запад, а обнаружил, что совпал с огромной толпой таких же молодых людей, которые привалили в Берлин в огромном количестве с одной и той же целью перебраться через Германию в какую-нибудь Австралию или Новую Зеландию, или Южную Африку, или Аргентину, о которых мало что было известно, но где - чистый лист и где очень ждут крепких, не пропавших в сибирских морозах парней. И вот там-то настоящая жизнь и начнется.
Я вернулся, Берлин был для меня местом тяжких переживаний и разочарований, которые никак от меня не уходили. Я старался, проезжая потом через него, не смотреть по сторонам, не выглядывать. Особенно вокзал Лихтенберг был тяжелым местом, потому что, когда я уезжал оттуда, я прожил там три дня. Хотя жить там не разрешается, но у меня не было билета с конкретной датой, а уехать было сложно, все поезда в Советский Союз были забиты какими-то африканскими студентами, отъезжающими семьями военнослужащих, и я три дня искал любое свободное место в любой поезд, ходил к начальникам поездов, ох... И вот спустя десять лет я приезжаю, чтобы играть спектакль на Курфюстердамм, где стоял когда-то и показывал пантомимы, чтобы заработать деньги.
В Германии всегда дают деньги, и тогда, и сейчас. Это страна, где охотнее всего дают деньги уличным музыкантам, артистам, всем. И вот я жил в отличной гостинице в самом центре, на той же Курфюстердамм, и это было каким-то моментом избавления от тяжелого удара, который я пережил тогда и который полностью ассоциировался у меня с Берлином. И я успокоился: в Берлине и в мире не осталось места, где мне было бы совсем плохо. Я полагаю, что даже тяжелые переживания, которые я испытал на острове Русский во время службы, не сравнятся с теми, что я пережил тогда в Берлине. Потому что здесь был мой собственный шаг, мой выбор, поступок, как мне казалось. И ощущение не только ошибки, но и страшного разочарования и жуткого смятения перед дальнейшей жизнью. И, даже живя очень активно в начале 90-х, создав театр, работая, я не мог отделаться от смятения. И вот спустя десять лет я приезжаю, чтобы играть спектакль на Курфюстердамм, где стоял когда-то и показывал пантомимы, чтобы заработать деньги...
Получил гонорар и большую его часть раздал уличным музыкантам. На той самой Курфюстердамм, где сам когда-то стоял. Иду мимо магазина "Лакоста", чей фирменный знак - крокодильчик. Был сильный ветер, возле магазина стоял здоровый зеленый крокодил - внутри, понятно, человек - и раздавал детям шарики. И видно, что человеку внутри настолько плохо, то ли он задыхается, то ли замерз совсем, - только он переминается, как персонаж какого-то плохого кукольного мультфильма. Я к нему подхожу и по-русски говорю: "Привет". Оттуда: "Привет". - "Как дела?" Он говорит: "Хорошо, что уже не заяц". Видно, когда он был зайцем, то было совсем хреново, а сейчас, когда крокодил, уже получше. Я говорю: "Тебе денег дать?" Он спрашивает: "Сколько?" Я говорю: "Двадцать марок". Он подумал. Двадцать марок, нормальные деньги. "Ну, суй в пасть". Я ему затолкал их туда... Полностью интервью здесь: http://www.smotr.ru/pressa/inter/gr.htm
http://www.smotr.ru/pressa/inter/gr.htm
Другой актер, который играл моноспетакль --> Глазами Валерия Плотникова. АЛЕКСАНДР ФЕКЛИСТОВ: "Акакий Башмачкин - счастливый человек"
Не забывайте ставить лайки, комментировать, соблюдая приличия, и подписываться на канал, если не хотите пропустить новые фотографии Мастера и истории от Екатерины Т.
Ищите фотоальбомы и книгу воспоминаний Валерия Плотникова "Времена оттепели прошли" в магазинах Москвы и в интернет-магазинах: https://ast.ru/book/vremena-ottepeli-proshli-839056/.
В Москве можно приобрести с автографом Мастера перед спектаклем в театре Ленком.