Все началось с того, что нам не открыли визы в Китай. Но это нас ждало впереди, через две недели. В поездку нас набралось шесть человек, пытливых искателей приключений, включая Людмилу, нашего гида, замечательную женщину, спортсменку, красавицу, влюбленную в путешествия и горы. Характеристики других путешественников я дам по ходу повествования, которое я веду от своего лица и, соответственно, опишу только свои переживания. Делиться этим с теми, кто ходил с нами в горы, как-то не принято и, даже годы спустя мы ни разу не касались этой темы, хотя было очевидно, что каждый вынес что-то свое из этой поездки.
Из всей группы я хорошо знал только Таисию. В ее облике, манере разговаривать, походке сквозила черта увлечения Востоком, она как будто несла в себе какое-то сокровенное знание, недоступное простым смертным. Мы частенько с ней засиживались за чашкой зеленого чая, ведя долгие философские разговоры, которые, признаюсь вам, требовали от меня всей отвлеченности от обыденного сознания, чтобы соответствовать накалу и глубине тем.
С Людой же я познакомился в туристической фирме, которая и организовывала нам эту поездку. Люда мне сразу внушила доверие своим профессионализмом и основательным знанием маршрута и особенностей ожидаемой поездки. А с остальными членами группы знакомство состоялось у меня на квартире; их всех туда привела Таисия, и, как оказалась, это именно она и заинтересовала всех остальных участников отправится в эту поездку. С Таисией пришли супружеская чета: Миша и Ирина, а также серьезный молодой человек, представившийся Павлом. Мы с Людой уже их ждали у меня дома. Я, как обычно, заварил улонг, разлил по чашкам, чтобы создать общую доверительную атмосферу и преодолеть некоторую скованность и закрытость, которую неосознанно демонстрировали все участники предстоящей поездки.
Мы стали обговаривать условия тура и особенности маршрута. Да, и я забыл сказать о самом главном: мы собрались совершить кору вокруг Кайласа (Обход вокруг Кайласа, совершаемый последователями традиционной ветви буддизма по часовой стрелке в рамках верований этой древней религии). Эта магическая гора нас манила, многие оказались знакомы с работами Николая и Елены Рерих, а от слов Непал и Катманду (которые были частью нашего маршрута) на нас веяло романтическим флером необычайных приключений и переживаний.
Насмешил всех Миша и этим разрядил атмосферу. Поскольку мы с Таисией были ранее знакомы и чувствовали себя более раскованно, то мы в шутливой манере затронули тему возможных мистических переживаний, которые испытывали на себе путешественники в книгах Елены Блаватской и Николая Рериха. Я вспомнил Терренса Маккену, который выдвинул гипотезу о скачкообразном развитии человека под воздействием галлюциногенных растений и грибов, рассказал, что будучи в Афганистане, я неоднократно наблюдал как местные жители употребляют разные наркосодержащие вещества, от чарса (на мыло похожую вытяжку из пыльцы марихуаны), до тарьяка (опиума-сырца). Не успел я довести свои рассуждения до конца, то есть сказать, что сам я никогда не испытывал желания попробовать что-нибудь такого, как Миша встал и решительно произнес: "Я хочу сделать официальное заявление: я сам против употребления наркотиков и никому в поездке не дам их пробовать". Вид был у него настолько решительный, а замечание прозвучало настолько неуместно, что мы все рассмеялись. "С чего ты взял, что мы едем туда за наркотическими переживаниями?"-спросил я, - Мы же йоги, у нас этих переживаний и без наркотиков пруд пруди". Мы еще немного пошутили, что некоторые люди едут на Кайлас умирать, что там существует практика «похорон на небо». Это когда тело умершего человека специально обученные монахи скармливают птицам. Считается, что и смерть в этом месте и такие похороны обеспечивают человеку возможность избегнуть перерождения в мире Сансары (в нашем с вами мире). Мы шутили, что если кто-то из нас там умрет, то мы обеспечим ему такие похороны. От таких шуток слегка веяло черным юмором, но, думаю, что это довольно банальная шутка всех, кто собирается на Кайлас.
При более близком знакомстве в последствии выяснилось, что Миша был далек от эзотерической темы, это был его первый опыт прикосновения к Востоку, его знаниям, верованиям и философии. Отсюда и его настороженность и такая реакция на шутки. Его жена, Ирина, статная девушка с восточными чертами лица, была более знакома с восточной философией, она несколько лет занималась у мастера восточных единоборств и в поездке нам демонстрировала изящные движения «прядения шелковой нити» с веером. И, когда они вместе с Таисией выполняли эти упражнения на пару, это было завораживающее зрелище. Ирина оказалась компанейским человеком с развитым чувством юмора, хотя, забегу вперед, эта поездка ей далась нелегко.
Несколько слов о Паше. Он был самый молодой из нашей группы, выпускник военного училища, но военную карьеру делать не стал. Это был прямолинейный юноша, с четкой установкой добра и зла, перед которым лежал долгий путь обретения мудрости, длиною в жизнь. Паша оказался очень добрым и внимательным человеком, он стойко переносил тяготы пути и всегда был готов прийти на помощь. Группа мне сразу понравилась: компактная, психологически совместимая и с большим запасом юмора. Душой компании всегда становился Миша, его остроумные шутки всегда были кстати и никого не задевали.
Перелет в Катманду прошел без хлопот и ничем примечательным не запомнился. И вот, наконец, перед нашим взором раскинулся Катманду: пыльный, душный, экзотический, пропитанный запахом благовоний, гниения и сжигаемых покойников. Первое, что бросилось в глаза: толчея разномастного народа, беспорядочное движение транспорта, неумолчные звуки автомобильных клаксонов и крики зазывал.
Жара и духота от пыли и автомобильных выхлопов. Мне Катманду в моих мечтах воображался более патриархальным, здесь же передо мной лежал пусть и не многоэтажный, но настоящий перенаселенный мегаполис.
Но, все же, своя прелесть в нем была: несмотря на всю суету и духоту меня вдруг охватило чувство покоя, расслабленного созерцания и философского настроения. У меня было смутное ожидание, что со мной что-то случится мистическое и я был весь в радостном предвкушении предстоящих чудес. Первый день приезда у нас был весь расписан на посещение разных достопримечательностей, рассказывать о них я не буду. Они достаточно хорошо описаны в разного рода путеводителях и воспоминаниях путешественников, и не несли в себе никаких переживаний, кроме состояния любопытствующего иностранца, рассеянно ходящего среди великолепных старинных храмов и ступ, порожденных чужой пока для восприятия культурой.
На следующий день нас всех огорошило пренеприятное известие.
Китай перекрыл границу, Тибетский автономный округ закрыт для посещения иностранцами и наш тщательно разработанный и заблаговременно оплаченный тур «накрылся медным тазом». Среди дам назревала истерика, ведь столько чаяний, да и денег было вложено в эту поездку. Мы в растерянности стояли, не зная, какое принять решение и как относится к случившемуся. Здесь надо отдать должное Люде, нашему замечательному гиду. Это именно она предложила поменять направление нашего маршрута: "Давайте я разработаю новый тур в рамках уже совершенной оплаты и мы все вместе пойдем в Северный Мустанг, в резиденцию короля Непала, хотя и низложенного, но все еще сохранявшего свой статус венценосного монарха". После общих дебатов и прений Миша, который уже очевидно заразился от нас разговорами о преднамеренности событийного ряда, подвел черту под нашими сомнениями и размышлениями. Раз Тибет для нас закрыт, значит Кайлас нас не пускает. "Может, еще не пришло время умирать", – сказал он. Мы посмеялись и попросили Люду представить нам новый маршрут.
После бессонной ночи в размышлениях над маршрутом, разговоров с непальскими гидами и созвонов с авиакомпаниями, Люда нам выдала готовый маршрут по Непалу в направлении Северного Мустанга с двумя перелетами на местных авиалиниях и почти десятидневным пешеходным маршрутом по горам и весям Непала. Итак, маршрут нами был одобрен, билеты куплены и мы отправились на аэродром. Здесь выяснилось, что Миша жутко боится летать: у него это походило на фобию. Лететь предстояло с пересадкой, двумя самолетами. Первый самолет походил на самолет типа нашего Яка, полет прошел спокойно. Второй же самолет был больше похож на стрекозу. Маленький, встать в полный рост нельзя, кабина пилота не имела двери и все действия пилота можно было наблюдать прямо из кресла.
У самолета был полноценный экипаж: летчик, штурман и стюардесса, красивая непальская девушка на высоких каблуках. Перед взлетом она нам раздала стаканчики и, согнувшись, налила всем воды. Мы быстро взлетели, полет был сначала спокойным, минут пять, не больше, пока мы не залетели в узкое ущелье, настолько узкое, что, казалось, самолет вот-вот заденет крылом за нависающие каменные стены. Нас начало нещадно трясти. Самолет то резко падал вниз в опасной близости от стен, то, натужно воя, взмывал вверх. Тщетно я пытался поднести стакан ко рту, чтоб хотя бы выпить воду, а не расплескать. Когда через полчаса мы вырвались из ущелья, к моей досаде стакан был уже пуст, а вся вода на мне. Надо признаться, страшно мне было только вначале. Затем я как-то успокоился и даже начал разглядывать мелькающий то внизу, то сбоку горный пейзаж.
За моей спиной сидел Миша, бледно-зеленый, он судорожно вцепился в мое кресло и видно было, как он борется со своим страхом. Когда мы приземлились, я в шутку спросил его: "Миша, зачем ты так сильно тряс самолет? Мы чуть не разбились!" В ответ я получил лишь вымученную улыбку. "Мне никогда не было так страшно," - сказал он. Ну что ж, здравствуй, Непал! Ты нас встречаешь испытаниями, но мы готовы их преодолеть! После такой нещадной встряски в воздухе, а, может, это было уже вызвано высотой: мы влетели сразу на две тысячи метров над уровнем моря, со мной стали происходить странности. У меня отключился внутренний диалог и я стал слышать звуки своего голоса, постоянно рефлексируя его тембр и интонацию. Было ощущение, как будто кто-то включил внутри мегафон или звук доносится изнутри, от какого-то постороннего источника, вроде это не я говорю или говорю не своим голосом. Это вызывало раздражение и напрочь лишало всякого желания вести разговор. Казалось, что вместо слов я издаю звуки иерихонской трубы.
По прилету, мы остановились в небольшом гестхаусе. Народ разбрелся кто куда. Мы с Мишей сели за столик в небольшом помещении, заказали себе масалу, восточный чай с молоком и пряностями, и вдруг я услышал, что кто-то громко и явственно произнес слово ШАКТИПАТ. Кроме нас с Мишей в помещении никого не было. Я посмотрел вопросительно на него и спросил, чем это его так заинтересовал шактипат и зачем он этим интересуется. Миша с удивлением на меня посмотрел и ответил, что он ничего такого не говорил и значения этого слова не знает. "Странно", - заметил я. Это слово означает прямую передачу знаний непосредственно от учителя к ученику без процесса обучения. И я явственно слышал, что кто-то прямо сейчас громко произнес это слово.
Вскоре мы тронулись в путь. Шел быстрый набор высоты. Это начало сказываться на самочувствии девушек. Особенно заметным давление высоты было у Ирины. Она стала вдруг подавленной, во всем в ней чувствовался упадок сил. Миша выражал крайнюю обеспокоенность состоянием Ирины. Мы шли и шли, дорога петляла и все время поднималась вверх. У меня в голове возник «белый» шум. Так я назвал довольно странное состояние, впервые испытанное мною в горах: в голове словно шум набегающих на песок волн, последовательный, успокаивающий.
Полное отсутствие мыслей. В то же время вы можете легко запустить одну мысль или грезу и до бесконечности крутить ее в голове, просто так, безо всякой цели. Эта мысль будет крутится одна, ничем не напрягая, и на смену ей не спешит другая, пока вы этого сами не сделаете. При этом состояние остается алертным, вы активно идете вперед, вы все вокруг видите и слышите.
Группа сильно растянулась, все шли по одиночке, погруженные в себя. Не хотелось общаться, хотелось просто вот так идти, одному, по горной дороге, не встречая на своем пути ни единой живой души, будто ты один на всем белом свете. Постепенно сознание погружалось в состояние пустоты. Это состояние имело физические параметры: оно ощущалось прохладным и успокаивающим, несущим в себе незнакомую убаюкивающую мелодию.
Я оторвался от группы далеко вперед. Оглянувшись, я увидел, как Люда мне машет рукой и по ее жестикуляции я понял, что она просит меня дождаться других членов группы. Я сел на пригорок у покосившегося забора. Вокруг было намусорено, валялись какие-то пластиковые бутылки, обрывки газет, какой-то хлам. Дул легкий прохладный ветер, играл с мусором, закручивал венчики пыли, и те легкими протуберанцами разбегались в стороны. Передо мной виднелась уходящая вверх дорога по щебневому склону, ни деревца, только жухлая трава и едва виднеющиеся зеленые проростки свежей травы. Объективно я понимал, что это довольно унылый и безрадостный пейзаж. Но внутри было полное спокойствие. Я четко для себя осознавал, что я могу здесь просидеть хоть всю жизнь, и ничто меня не омрачит, и ничто меня не обеспокоит. И меня здесь все устраивает. Не знаю сколько я просидел так, мне показалось, что часа три. Подошла Люда, сказала, что она предупредила Мишу и Иру, которые сильно отстали и шли очень медленно, чтобы мы их будем ждать в виднеющейся на косогоре деревне. А пока все мы, включая меня, Таисию и Пашу пойдем вперед.
В деревне, куда мы вскоре пришли, в это время как раз приехал шаман «черного бон», ветви буддистского верования, провозглашающего практику «прямого пути», который в одном из домов проводил камлание. Сама по себе практика «черного бон» вызывала у нас нездоровое любопытство, она наполнена всякими домыслами и мистикой об использовании костей девственниц для изготовления ритуальных предметов, гадании и колдовстве. Считается, что шаманы обладают огромной силой и народ их опасается, но в то же время постоянно обращается к ним в случае болезни либо близких, либо животных, приписывая болезни козням духов и полагая, что шаманы обладают возможностью договориться с этими духами. Мы уже не раз касались этой темы и было бы очень интересно в живую познакомиться с этой практикой. К нашей всеобщей радости Люда сумела договориться с шаманом, что нас пустят поучаствовать в ритуале.
Мы пришли в просторный двор, народу собралось человек двадцать. Это были простые непальцы деревенского вида, улыбчивые и простодушные. Они освободили нам место, все расселись по кругу, шаман начал камлание, издавая пронзительные звуки из своей трубы и речитативом, в промежутках между дудением напевал какие-то мантры. Толпа хором подхватывала, стучала в маленькие барабанчики; внешне это походило на изгнание бесов (мне однажды довелось присутствовать на акте экзорцизма), хотя точный смысл происходящего был мне непонятен. Сознание медленно погружалось в транс. Сидеть на подушках было удобно, пахло благовониями, заунывные мантры, напеваемые шаманом, хорошо убаюкивали. Прошло около получаса, как я услышал какой-то шум и увидел, что в проеме двери появились Миша и Ира. По крайне взволнованному лицу Миши я понял, что он был чем-то очень сильно раздосадован. Он громко стал что-то выговаривать Люде. Через неистовый вой трубы шамана до меня прорывались, как во сне, его возмущенные слова: "...нас бросили… мы потерялись… это недопустимо...". И Людины: "Миша, это горняшка… это нормально… это раздражение вызвано действием высоты". И снова визг трубы и камлание шамана.
Странно, переживания Миши совсем не трогали меня, я был как в прострации: мне хорошо и спокойно, раздраженную мимику и жесты Миши я видел как через стекло, глухо доносился его взволнованный голос. Но я оставался полностью безучастным. И это не было равнодушием. Для меня переживания Миши и Иры были несущественными, мелкими, как будто что-то более значимое было перед глазами, а их переживания это так, мелкая суета.
Спустя некоторое время все как-то успокоилось. Мы сели ужинать. Все молчали, было видно, что творится что-то неладное с Ириной, она уже больше не была прежней задорной Ирой, скорой на шутку и смех. Она ослабла, буквально таяла на глазах, силы ее покинули, она не могла больше самостоятельно идти. Мы все молча искали выход из ситуации. Надо было что-то делать. Отказаться от похода? Оставить Мишу с Ирой здесь, чтобы они дожидались нас на обратном пути? Место совсем не подходящее. После ужина мы вышли на улицу и увидели лошадей. Это натолкнуло на мысль, а не взять ли нам лошадь с погонщиком, чтобы Ира продолжила путь верхом. Казалось, что выход был найден, все сразу успокоились, повеселели, даже Ира воодушевилась от такой перспективы. На следующее утро у нас уже было две лошади: для Иры и погонщика. Повеселевшая Ира, как половецкая женщина, уверенно восседала на лошади и мы снова тронулись в путь, который лежал через старинные монастыри, деревни, как будто попавшие в наше время из ветхозаветного прошлого с неизменившимся за столетия укладом жизни, горные перевалы и каньоны со странными помещениями, глазеющими на нас с высоты сотни метров без всяких видимых путей доступа к ним.
Чудные, невиданные места. Но высота, нехватка кислорода давали о себе знать. Внутреннее состояние менялось от полной апатии к происходящему, до эйфорического переживания окружающей красоты, почти до экзальтации. По-прежнему в походе группа растягивается, чувствуется, что все хотят идти наедине с собой и в тишине.
На разговоры тянет только в местах продолжительного отдыха, делимся впечатлениями, заводим философские разговоры. И вот в один из таких переходов, поднявшись на очередной перевал, я увидел что в часе ходьбы от нас в ущелье уютно расположилась горная деревушка в окружении маленьких ухоженных полей, на которых совсем недавно проросли и веселили глаз буйные побеги ячменя. Дорога к деревне шла мимо говорливого горного ручья, который то и дело пересекал дорогу, заставляя прыгать с камня на камень, чтобы не замочить ног.
Уже подойдя к деревне, я увидел, что навстречу мне движется странствующий монах, садху, в оранжевой хламиде. Это был не тибетский странствующий монах, налджорпа. Он больше походил на индуса, высокого роста, с окладистой бородой, черной с проседью, на голове была чалма. Он подошел ко мне, слегка поклонился и поздоровался по английски, потом спросил, откуда я приехал. Я ответил, что я из Москвы, что мы идем группой в Северный Мустанг на аудиенцию к королю. Этот человек излучал радушие и доброту. Добротой светились его черные глаза, каждой морщинкой своего лица он демонстрировал мне свое приятие и добродушие. Слов было сказано немного. Мы попрощались. Он пожелал мне доброго пути и улыбнулся. И тут что-то случилось у меня в груди, в голове, в глазах. Эта улыбка взорвала меня, она раскрыла мое сердце. У меня было ощущение, что эта улыбка проникла в мое сердце и оно улыбнулось в ответ. Вот он - ШАКТИПАТ. Вот то, ради чего я приехал сюда, преодолел столько километров в длину и высоту. Вот она - передача любви, именно так она и происходит, вот именно ради этого состояния стоит жить. Это была вершина моих переживаний, я понимал, что ничего более ценного и значимого я не встречал в своей жизни. Любовь. Истинная, а не адресная любовь. Любовь ко всему миру, ко всему живому. Я сам стал любовью, я превратился в любовь, я не переживание и не ощущение любви, а я сам и есть любовь. Я с любовью смотрел на все окружающее. Я любил эту землю, эти облака, плывущие над ней, снующих и жужжащих насекомых, поющих птиц, я любил этот ручей, эту деревню, друзей, что шли со мной. Это ощущение длилось долго. Несколько часов. То накатывало с силой, то отступало под напором новых впечатлений. Но оно засело в памяти, как ресурс, к которому у меня есть прямой доступ.
Весь следующий день у нас прошел в длинных переходах, перед нами лежали три перевала на высотах около четырех тысяч метров. Дорога была нахоженной, широкой. С одной стороны высокая скала, с другой стороны пропасть метров на сто-двести. Мне шлось легко, я нашел свой ритм, погрузился в мерные размышления о пережитом. Поравнявшись с Мишей, я увидел, что сегодня дорога дается ему нелегко. Эти три перевала высотою около четырех километров - настоящее испытание и для более подготовленных парней, подумалось мне. У прежде сдержанного на выражения Миши вдруг стали вырываться идиоматические выражения из богатого русского языка. Когда мы, наконец-то, поднялись на очередной перевал и сели на отдых, Миша задал, скорее, риторический вопрос Люде о том, сколько нам еще предстоит пройти, может быть, надеясь услышать, что завтра мы уже будем на месте. Люда же с энтузиазмом, не заметив легкую иронию в вопросе, стала говорить, что нам еще идти два дня и что она разработала маршрут с нарастанием нагрузок, ну чтобы мы адаптировались и с каждым днем могли преодолеть все большее количество километров.
Услышав, что нам предстоит пройти еще целых два дня, и представив еще и обратный путь, Миша издал горестное восклицание и предложил Люде воспользоваться каким-либо транспортом. Люда, улыбнувшись, ответила: в эти горы дороги для транспорта еще не проложены и, мол, два года назад она с группой так же прошла весь маршрут пешком и никто не жаловался. Миша вслух стал громко повторять: "Не хочу пешком, хочу ехать на машине, хочу ехать на машине".
До ночлега оставалось около часа пути. Мы с Мишей шли вместе. Деревня, где намечался ночлег, была уже за поворотом, метрах в ста. И что же открылось нашему взору. Эта картинка стоит у меня перед глазами: во дворе дома стоит новенький джип-сафари и Миша, вытянув руки перед собой, бежит к джипу и в исступлении бормочет: джип, джип, джип! Оказалось, что в этом году от этой деревни до королевской резиденции была проложена грунтовая дорога и вместо двух дней пешего пути мы можем на джипе совершить эту поездку за несколько часов, сэкономив и силы и время. И джип оказался заправленным под завязку, и готовым отправится в путь хоть прямо сейчас. Мы шутили по этому поводу: вот она вам воочию материализация чувственных идей! Что там Калиостро! На следующее утро мы все влезли в этот джип и по горному серпантину с замиранием сердца на крутых поворотах и виражах двинулись в путь.
И на середине пути, в тряске и пыли у меня опять случилось переживание. Я такого раньше не испытывал. У меня вдруг включились глаза, как фонари. Было сильное ощущение, что из моих глаз льются потоки света. Я старался не смотреть на лица товарищей, мне казалось что этот свет, льющийся из моих глаз, может причинить им боль. И чем сильнее была тряска, тем интенсивней лился свет из глаз. Это состояние длилось около часа. Постепенно интенсивность излучения стала уменьшаться, пока не сошла на нет. Я никого не спрашивал, заметили ли они что-то во мне, в моих глазах в тот момент.
Дорога была вся в выбоинах, ее и дорогой-то назвать нельзя, разбитое колесами направление, машину очень трясло со всеми нашими рюкзаками и нашими телами. Приходилось крепко держаться за поручни, чтобы не разбить себе чего-нибудь. Поэтому в такой обстановке вряд ли у кого-то была возможность наблюдать друг за другом. И, все же, этот свет из глаз. Очень странное ощущение. Чувствовалось, как сила, как будто я могу сознательно вызывать этот свет из глаз, и он будет воздействовать на окружающих. На следующий день это состояние вернулось ко мне. Ненадолго, минут на пять, не больше, и не так интенсивно.
Прибыли мы в королевскую резиденцию к вечеру. Уставшие. Дорога нас сильно растрясла. Пошли знакомится с поселком, местными магазинчиками.
Надо сказать, что в отличие от других городков и поселений Непала, магазины в этом небольшом поселке поражали богатством и ассортиментом предложенной сувенирной продукции. Повсюду в витринах были выставлены богато инкрустированные полудрагоценными камнями ритуальные и сувенирные предметы, изготовленные руками тибетских мастеров. Посетили мы и магазин, которым владел принц Непала, лет двадцати пяти красивый молодой человек, хорошо говорящий на английском языке и демонстрирующий своим обликом и манерами хорошее воспитание. По его словам, в его магазине были и предметы из королевской сокровищницы, которые поступили в продажу по причине того, что сейчас королевское семейство должно само обеспечивать свое существование. Мне удалось приобрести у него несколько прекрасных бусин дзи, антикварных, напитанных силой, а также несколько антикварных ритуальных предметов.
На следующее утро нам предстояла аудиенция у короля Непала. Мы купили в местной лавочке несколько белоснежных хадаков (Хадак – это шарф, который вы преподносите уважаемому гостю или человеку при встрече. Тот в свою очередь, преподносит вам свой хадак. Такой вот обмен любезностью). Пройдя сквозь запутанный лабиринт двора и комнат и поднявшись на второй этаж, мы остановились в небольшой комнате, служившей своего рода приемной. Дворец скорее походил на большой двухэтажный дом с просторным двором и многочисленными постройками под общей крышей. Он был обнесен высоким забором с надежными, закрывающимися на внушительные засовы, воротами. Внутреннюю часть двора охраняли тибетские мастифы, которые мирно дремали днем у заборов и становились безжалостными сторожами ночью. Нас предупредили, что ночью без сопровождения выходить на улицу очень опасно. Только богатое внутреннее убранство и утварь указывали на то, что мы находимся в гостях у знатного богатого человека. Повсюду ковры, витиеватая тибетская мебель, серебряная посуда. Нас пригласили в аудиенц-зал. На кресле сидел старый дедушка–король с закрытыми глазами, он перебирал в руках четки и непрерывно на распев тихонько читал мантры.
Мы встали с хадаками в руках напротив него. Я оказался первым в очереди на обмен любезностями. Я подошел к королю, протянул хадак, дедушка-король открыл глаза и внимательно взглянул на меня. Взгляд был осмысленный, словно бы вопрошал: что ты здесь делаешь? Не прерывая пения мантры, он принял мой хадак, потом протянул его мне, жестом попросил меня наклониться и надел его мне на шею. Потом он закрыл глаза, будто это действие его сильно утомило и церемонию обмена любезностями с другими моими спутниками он уже совершал, не открывая глаз.
Весь следующий день мы опять тряслись на джипе, сокращая свой путь назад. Далее, от той деревни, где мы увидели джип и где дорога заканчивалась, нам предстояло два дня пешего пути, и Люда решила нас повести новым маршрутом. По пути мы должны были посетить пещеру Падмасабхавы, основателя тибетского буддизма, который пришел в Тибет из Индии. Чтобы добраться до нее, надо было спуститься в ущелье и затем одолеть подъем метров пятьдесят по крутым ступеням, сделанным прямо в скале. Я опередил своих спутников и первым поднялся в пещеру. Она была пустой, ни единой живой души, но не казалась заброшенной. Это была внушительных размеров пещера, состоящая из нескольких естественных и искусственных залов. Внутри пещеры был выстроен большой причудливый буддистский храм в окружении нескольких ступ. Воздух был очень плотным. Явственно ощущалось живое присутствие силы, по телу то и дело шли мурашки. Страха не было, нет. Было ощущение присутствия чего-то большого и опасного. Опасного потому, что я без приглашения вошел в этот мир, не вовремя, меня никто не звал. Я нарушил покой. Я не стал долго задерживаться в этом месте. Пропел Ом мани падме хум, поблагодарил всех живущих и присутствующих в этом месте и спустился вниз.
Пришло понимание, что общение с высшими силами в разных местах должно происходить на принятом в этих местах языке. В православном мире надо обращаться к богу принятыми у нас словами: Господи Исусе Христе, сыне божий. Спаси и помилуй нас грешных. Это код доступа. В буддистском мире: Ом мани падме хум. В мусульманском: Ла Илла Илла Ла, Мухаммад Расул Алла или Бисмилла Уррахман Уррахим.
Позже предстояло нам всем осмысливать тот опыт, который каждому открылся в ходе нашей поездки в Тибет. Одно мне стало ясно. Целью моей поездки был ШАКТИПАТ. Прямое переживание истинной любви, которая навсегда изменила мою жизнь и внесла смысл в мое существование. Плоды этой поездки я начинаю пожинать сейчас и вновь благодарю судьбу за эту возможность.
С любовью к вам!
P.S: Все использованные фотографии из личного архива путешественников