Часть 2
Марина с матерью не очень ладила. До двенадцати лет Марина была в полном ее подчинении, стараясь быть послушной дочерью, “умницей и красавицей”.
Татьяна Алексеевна растила дочь одна и, как казалось Марине, все ставки, как на призовую лошадь, сделала на нее. Мать сначала прочила ей музыкальную карьеру, но у дочери не оказалось идеального слуха. Потом – балерины. Но даже после полуторагодичных мучений Марина так и не смогла сесть на шпагат.
Когда дочери было двенадцать, мать почему-то решила сделать из нее спортсменку, и Марина чуть ли не два года занималась прыжками в воду, но однажды неудачно сорвалась с вышки и так ударилась о воду, что потеряла сознание и чуть не утонула.
После такого шока Марина наотрез отказалась заниматься спортом. Тогда мать, выдержав полугодовую паузу, записала ее в школу манекенщиц. Дочь возражать не стала. Она вовремя выходила из дома, направлялась в клуб, но упорно заходила с другой стороны, где был расположен вход в библиотеку. Вместо нудного вышагивания по подиуму, она облюбовала укромное местечко в читальном зале. Когда обман раскрылся, Марина уже бесповоротно пристрастилась к чтению. И это был ее выбор.
В школе Марина стала одной из самых лучших учениц по гуманитарным предметам. Ее сочинения зачитывали перед всем классом, а после того, как она заняла первое место в городской олимпиаде по литературе, ей дали путевку в «Орленок». Выпускные экзамены она сдала хорошо, но вот в МГУ на филологический факультет не набрала нужного количества баллов. Поэтому поступила на библиотечный факультет.
Марина спустилась на первый этаж. На жестком стуле, прямо держа спину, действительно, сидела ее мать.
- Мам, привет, - лязгнув стальными ножками стула о плитки кафеля, Марина присела рядом.
Татьяна Алексеевна подняла, словно вылинявшие серо-голубые глаза.
- Как ты? - голос ее дрогнул, и тень участия пробежала по лицу.
- Нормально, - выдохнула Марина.
- Что значит “нормально”?
- Мам, я потеряла ребенка, - ответ, словно потонул в вате.
- Что ты шепчешь? Как твое здоровье? - Татьяна Алексеевна резко дернула головой, так что ее туго скрученные в кольца волосы возмущенно отшатнулись.
- Мое здоровье нормальное, - отчеканила Марина.
- Ну и слава богу. Не тошнит?
Марина недоуменно уставилась на нее.
- Мама, ты не поняла? Я не беременна. У меня был выкидыш, - резко выкрикнула она.
- Я поняла, не кричи, - мать схватила ее руки, словно боялась, что дочь соскочит и убежит. - И не волнуйся, тебе вредно волноваться.
- Да не вредно мне теперь ничего! Лежу в этой долбанной больнице, как дура.
- Дура была, когда залетела. Ведь мы как с Артемом договаривались, чтоб сначала квартира, а уж потом...
Трам-там-там... Трам-там-там... Марина “отключила звук”, чтобы не слышать набившие оскомину прописные истины, которыми мать так любила ее потчевать. Этим приемом Марина научилась пользоваться еще лет в двенадцать, после того, как ударилась головой о воду и несколько минут ничего не слышала. Стоя перед тренером, который, брызжа слюной, что-то пытался ей втолковать, Марина как будто издали наблюдала, как открывается и закрывается его рот, какие неровные, с желтым налетом его зубы, какие мохнатые, как у обезьяны, руки, и какие безумные, пустые и беспомощные от ярости глаза. Страх, который она всегда испытывала перед тренером, исчез вместе со звуком.
И теперь, Марина старалась использовать прием «отключения», когда мать разворачивала свои утомительные монологи.
- Трам-там-там... Коту под хвост... Я тебе говорила... Ты всегда была упряма, как осел...
Марина наблюдала за движениями материнского рта, обрамленного тонкими губами, с растекшейся ярко-малиновой помадой, и, наверное, впервые поняла, что ее мать начала неотвратимо стареть. Уже четко прослеживались следы увядания на ее бледном, с налетом серости, лице: словно маска из паутины тонкая сетка морщин, обвисшие щеки, отчаянная беспомощность в напряженных глазах.
Марина сжала с вздувшимися под тонкой кожей венами материнскую ладонь.
- Мама, не надо... Мне плохо... Пожалуйста...
Татьяна Алексеевна, словно споткнулась и растерянно взглянула на дочь.
- Вот когда будешь слушать меня, тебе будет хорошо. Очень даже... Кстати, - вдруг она осеклась, - а где твой муж? Я позавчера звонила - никто трубку не брал. И вчера вечером, почти в одиннадцать. А сегодня была рядом, надо было к юристу сходить... Хорошо ключ твой взяла, словно сердце чуяло... Больницы стала обзванивать... Правда, быстро нашла. Тебя в ближайшую увезли.
Татьяна Алексеевна достала из кармана мятый листок бумаги, на котором Марина черкнула записку.
- Мам, зачем взяла? Артем завтра должен приехать, или послезавтра.
- Откуда?
- Он в Саратове, в командировке.
- Вот видишь. У твоего мужа сплошные командировки, а ты тут рожать собралась. Ни квартиры, и муж всегда в делах...
- Не начинай, мама, снова!
- Ладно, ладно, не кипятись, - примирительно сказала мать, погладив дочь по колену. - Муж у тебя нормальный, деловой. Ты уж не бери пример с меня, держись за него.
Сама Татьяна Алексеевна замуж ни разу не выходила. Марина была зачата на широченной кровати в деревянном доме Загорского туристического комплекса. Ее отец был командировочным партработником, и в Загорске очутился с иностранной делегацией “с целью ознакомления с культурными ценностями России”. Об этом Марина узнала от “случайной старой знакомой”, которая “залетела к ним на огонек”. Марина хотела выведать побольше о своем втором родителе от той, которая “Таньку еще в пеленках нянькала”, но «Танька» вернулась с работы и вытолкала “няньку” взашей.
Расспросы дочери Татьяна Алексеевна прекратила сразу, сквозь зубы бросив лишь: “Вывернулся гад, сбежал в свой еврейский Израиль; знал, подлец, что здесь я его все равно достану”.
Но будущий зять Татьяне Алексеевне нравился. При первом же знакомстве Артем тщательно, во всех деталях описал их будущую с Мариной супружескую жизнь: сначала покупка машины, потом квартиры, а затем рождение наследника. Этот план вполне вписывался в сценарий счастливой жизни, который мысленно сочинила для дочери Татьяна Алексеевна. К тому же Артем смог "устроить" для тещи льготную путевку в подмосковный пансионат, в котором работала его дальняя родственница.
После отдыха в пансионате Татьяна Алексеевна преобразилась: помолодела, стала шутить, смеяться. Оказалось, что у нее “случился курортный роман” с весьма солидным бывшим обкомовским работником, и после возвращения в Москву они еще полгода встречалась, пока “героя-любовника” не приструнил инфаркт. Так что Татьяна Алексеевна во время эйфории вновь обретенного женского счастья, прописала зятя на свою жилплощадь.
- Держи, - На коленях Марины очутились два ярко-оранжевых апельсина. - Тебе нужны витамины. Силы набирай.
Марина ковырнула ногтем кожуру, и тут же рот затопила слюна. Резкий запах всколыхнул аппетит. Вот уже пять дней она почти ничего не ела. Она добросовестно пыталась протолкать в горло всё, что подавали на дешевых тарелках в пропахшей хлоркой столовой, но принятая пища рвалась обратно. От голода Марина спасалась кефиром и небольшими кусочками черного хлеба.
Дрожащими от нетерпения руками Марина сняла кожуру с апельсина и, отделив дольку, с наслаждением надкусила тонкую пленку.
- Спасибо, мам. Очень вкусно.
- Я вот тебе принесла еще салатика и маслинки, - мать зашуршала полиэтиленовым кульком.
- Мам, зачем беспокоилась? Меня скоро выпишут.
- Скоро не скоро, а сейчас поешь. Знаю тебя, когда болеешь, проще застрелить, чем накормить.
Марина невесело усмехнулась.
- Хорошо, давай. А ложки случайно не захватила? Маслины я бы поела.
- Я так и знала. Вот возьми.
Татьяна Алексеевна протянула пластмассовую ложку.
- Ты очень бледненькая, Марина. Домой придешь, обязательно мяса купи. Мясо нужно есть для хорошей крови. Только не курицу, обязательно красное. Я тут передачу слушала... трам-там-там... белокровие... восстанавливаются у женщин быстрее...
Марина вполуха слушала мать, жевала плотные, солоноватые маслины и думала о своем. Ничего, все еще образуется, она выйдет из больницы, приедет Артем и жизнь опять пойдет своим чередом. В августе - отпуск. Артем тоже давно не отдыхал. Было бы замечательно отправиться вместе куда-нибудь к морю. Жаркое солнце, влажный бриз, молодое вино и...
- Молодец, все съела, - Татьяна Алексеевна забрала у дочери опустевший пластиковый контейнер из-под салата, жестяную банку и пластмассовую ложку. - Я пойду. Сегодня хорошо, не жарко. А то когда жара - я сама не своя. Голова, как чугун. И сердце бьется бух-бух, бух-бух.
- А как у тебя с давлением? Ты меряешь? Таблетки принимаешь?
- Зря потратились на машинку. Японская ведь, знаю, что дорогая. Но сегодня померила - нормальное. Сто тридцать на восемьдесят. А на днях тут с соседкой поругалась - до двухсот прыгнуло.
- Что случилось опять?
- Да Марья Ивановна... Знаешь, полоумную нашу. Рыжий кот еще у нее.
Марина машинально кивнула.
- Так она совсем с ума спятила. После кота у нее кошка появилась. Так она котят не топила, и теперь у нас в подъезде содом с гоморрой. Все провоняло. Ей кошек жалко, а у Анастасьи Павловны астма. А кошки везде ссут. В общем, беда.
- Неприятно...
- Не то слово. Мы жаловались участковому, а он говорит: «Что, я их стрелять буду? Идите в санэпидстанцию или в суд». А там к кому? А тут одна ее кошка прям в подъезде окотилась. Я Петьку, что на первом этаже живет, позвала. Купила ему пол-литру. Он котят утопил, а потом и кошку придушил. Ой, как мне плохо то стало...
Марина участливо посмотрела на мать. Лицо у нее пылало, на висках появились бисеринки пота.
- Мам, не волнуйся ты так...
- Тебе хорошо тут говорить, - в сердцах крикнула Татьяна Алексеевна, - а у меня прям перед глазами этот алкоголик хвать кошку за горло, хруст, и все. А я ведь только котят просила. И так по подъезду уже уймища прыгает.
- Я пойду, - Марина встала.
- Конечно, конечно, - спохватилась Татьяна Алексеевна. – Хорошо, что поела. Я к тебе больше не приду. Все же далеко.
- Не надо. Меня скоро выпишут. Не беспокойся.
- Поправляйся.
Татьяна Алексеевна, подхватив сумку, скрылась за дверью. Странное чувство охватило Марину. Жалость и недоумение. Как в детстве, когда она долго ждала мать, готовясь рассказать ей о своих детских радостях и обидах, но мать, не выслушав, усаживала ее за стол, кормила и говорила, говорила, говорила... без пауз, словно боясь, что ее перебьют. Марина вздохнула. Ничего не изменилось. Мать замкнулась в своем пространстве, и просочиться в ее мир нет никакой возможности.
Дорогой читатель, пока я публикую этот роман, можете прочесть другие мои произведения НАВИГАЦИЯ по каналу