За эти несколько дней Австрия напомнила о себе приличное количество раз, непривычно приличное. Сначала студентка рассказала про свой визит, потом написал старый дружбан из Вены, пришла какая-то рассылка из Венского университета, который не подавал признаков жизни уже несколько лет, ну а потом я встретил австрийку в Московском метро. Фройляйн спалила меня с книжечкой Музиля (кстати, австриец!) в поезде, ей стало очень любопытно, и она раскрыла детали своего происхождения. Всё за два дня. Вчера, проходя мимо одного из зданий на Земляном Валу, услышал Моцарта, появились первые признаки паранойи. Вселенная как бы говорила – пора ехать в Австрию. И вспомнил свой первый до безобразия скомканный блин – свой первый опыт работы переводчиком. Как уже можно догадаться, речь тоже пойдёт об австрийце.
«Zwischen zwei verdunkelten Laternen, stand 'ne Bank, mein Erster, der hieß Fritz» пела Хильдегард Кнеф про своего первого. Именно так звали и моего первого, только я, в отличие от фрау Кнеф, меньше всего хотел von ihm das Küssen lernen. Мой Фриц был старым австрийским скрягой, который ужасно не любил платить деньги людям, которые на него работали. На переводчика ему тоже было жалко денег, поэтому он решил нанять студента третьего курса местного университета, чтобы платить меньше. Фриц арендовал земли в нашей Тверской губернии и устроил там ферму. В тот вечер, когда мы с ним встретились, чтобы обсудить детали моей работы, он произвёл впечатление очень милого и вменяемого человека. Но это, на самом деле, было не очень важно. Важна была работа переводчиком – страсть как хотелось в этом побарахтаться и уже оправдать наконец годы кропотливой и изнурительной работы над немецким языком. В мои обязанности входила помощь в общении с местной администрацией, полицией, налоговой и всего прочего, с чем сталкивается иностранный бизнесмен в российской глубинке. Коль скоро он нанял меня в целях экономии, я посчитал, что я вправе продиктовать парочку условий. Я даже обошёлся одним – давайте говорить на Hochdeutsch, потому что о ваших австрийских особенностях я ого-го как наслышан, но в университете не изучал. Не вопрос! И вот мы едем с ним и его супругой на их машине куда-то далеко от Твери. Зима.
В машине мы много говорили. Я нарадоваться не мог, что так много говорю по-немецки, а мои собеседники даже не университетские преподаватели. Фриц держал обещание – говорил как книга. Но к вечеру что-то пошло не так.
Во-первых, любой человек, который занимается языками, поймёт меня, если я скажу, насколько это сложно в самый первый раз говорить на иностранном языке много часов подряд в условиях, где невозможно взять и сказать «блин, забыл слово, как там, ну?». Да никак – вспоминай. Никто здесь не говорит по-русски. Полдня в таких условиях – я начал чувствовать, как я худею. К моменту, когда мы уселись ужинать, я уже мечтал о подушке. Мозг отказывался работать и превращал любую реплику моих австрийцев в белый шум. За спиной стоял телевизор, а за окном – две тысячи десятый год – начинался переворот в арабском мире. По телеку на всех каналах велись трансляции из Каира – тревожные сообщения, пугающие картины. Фриц, верно, не заметил моего состояния, а потому решил обсудить со мной политические детали этих переворотов. Любое его высказывание получало от меня крайне скудный комментарий. Глаза смотрели в разные стороны. В какой-то момент мозг на минуту заработал – я понял, что Фриц говорит уже на каком-то другом языке. Помните фильм «Инопланетянин» начала восьмидесятых? Там, где был мальчик Элиот и инопланетянин, которого звали ИП? Помните, какие звуки он издавал? Вот, это был немецкий язык зальцбургского разлива. Его жена заметила моё предобморочное состояние и некую незаинтересованность в египетских событиях.
- Was essen Sie gewöhnlich zum Frühstück?
О боги. Я снова услышал родные слова, без щёлканий и хрюканий. Я моментально проникся любовью и уважением к жене Фрица.
- Käse, Cornflakes, Tee.
В состоянии бреда я принял душ и упал на кровать. В ту ночь мне даже не снились сны.
В пять утра Фриц поднял меня, мы должны были идти зачем-то в огромный хлев, который я заметил ещё вчера. Фриц, видимо, полагал, что я городской ребёнок, и живого порося в глаза не видел. Пока мы пробирались к хлеву через небольшое поле, по колено в снегу, я рассказывал ему, как бабуля в детстве поднимала меня за два часа до школы, которую я чуть ли не из окна видел, и гнала в хлев – поросят покормить, птицу тоже, ну и по мелочи. Фриц не слушал. Он просто упивался своим сказочно богатым жизненным опытом и своими познаниями в сельском хозяйстве. Потом хлев с поросятами. Он очень гордо посмотрел на них, потом на меня.
- Siehst du seine Eier?
- Ja.
Как подсказывала моя интуиция, поросята внешне не изменились с тех пор, как я видел бабушкиных свинушек в последний раз.
Мы пробирались обратно. Зимой в шесть часов утра не особенно и светло. А кругом лес. Я уже начал вспоминать беседы на немецком языке в университете как высшую степень блаженства. Фриц что-то хрюкал на австрийском, я уже даже не слушал. Ja, klar. Nein, ich weiß es nicht. Так я оформлял свои комментарии. Затем я услышал слово, отдалённо напоминающее немецкое vorbereiten. Глаза снова засияли!
- Vorberetten? Ist vorberetten eigentlich vorbereiten?
- Pf! Nein! Vorberetten is joa vorberetten!
- Naja, alles klar jetzt.
Попытка понять суть провалилась. Хотелось обратно в Тверь. Даже если бы мне всю жизнь пришлось говорить по-немецки с самим собой.
- Jura kommt um zehn.
- Jura?!
- Jura. Elektriker.
Я снова засиял. Теперь я жил мыслью об электрике Юре, который придёт к десяти. Мне нужен кто-то, кто говорит по-русски. Юра пришёл. Я нервно курил у калитки, ждал его появления.
- Ты новый переводчик?
- Да.
За сутки я уже стал побаиваться говорить много.
- Ну как тебе Фриц?
- Тяжко.
- Надолго к нам?
- Не знаю.
- Ааа, не надолго. Я уже вижу, как ты на дорогу смотришь.
- Почему это?
- Да потому что ты здесь уже одиннадцатый. Мало кто выдерживает.
Где-то в лесу завыл волк.
- Не мучайся, уезжай в Тверь.
Юра выглядел очень просто, деревенский электрик. Даже не улыбался. Ноги подкосились. Знаете, это как в фильмах ужасов. Ты приезжаешь в какое-то странное место, где все говорят загадками, и ты понимаешь, что надо бежать, но страшно.
Юра ушёл. Пришёл Фриц.
- Komm. Ich zeig dir was.
Что? Покажешь, как выглядят коровы или деревья? Он мне уже казался психопатом. Поэтому его приглашение проехаться, чтобы что-то показать, меня насторожило. Я начал думать над стратегиями спасения в случае атаки.
Фриц возил меня по своим арендованным владениям, показывал полусгнившие сельскохозяйственные постройки и с умной физиономией рассказывал, почему всё так получилось. Ну наконец-то! Хоть кто-то мне рассказал, почему российская деревня загибается. Он уже совершенно не беспокоился о качестве речи. Хохдойч стал туманным воспоминанием о лучших временах. Я не понимал. Фриц злился и повышал голос. Мы вернулись в деревню, а после обеда я сказал, что еду обратно в Тверь. Чёртова вежливость. До сих пор жалею, что не разбавил свой отточенный до коньюнктива немецкий жёсткой обсценщиной.
***
Фриц оставил мне в наследство дикий стереотип об австрийском немецком. Если в тексте попадались слова типа Sackerl, Hasl и прочие рль, я нервно вскрикивал и учащённо дышал. Только через пару лет после тех диких дней с поросятами и нервным австрийцем, я решил начать бороться со страхами и посмотрел несколько серий старого доброго сериала «Kommissar Rex». Красивая отважная собачка и венские панорамы помогли разглядеть в австрийском немецком много красивых штук. Пора ехать в Австрию.
Алексей Федотенков, преподаватель компании АКЦЕНТ