Именно так называется книга, одним из соавторов которой я являюсь. Что же необычного в ней? Наверное, самое необычное то, что Марокко незабываемо. Прошло шесть лет, а эти запахи, звуки, солнце, шорох песка в пустыне, скарабеи, дромадеры, берберы, жаркое африканское солнце и волны Атлантики живут во мне, как будто бы я только вчера вернулся из Марокко.
Одна из глав этой книге посвящен городу Уарзазат, городу, в котором снимается кино...
Розовый Уарзазат
Если сравнивать музыкальную стихию этого города, то Уарзазат – это скорее традиционные касба и бендир.
Как будто ветерок скользит по руслу высохшей реки или однозвучно звенит колокольчик на шее одногорбого дромадера, дежурный караван, проплывающий в мареве Сахары.
Марракеш – это скорее пульсирующий ток африканской крови, крови беглых рабов и радостной свободы от рабства – музыка гнауа!
В большом шумном городе, в его безумной медине перед глазами все пестрит, картинка сливается, старинное деревянное колесо набирает обороты. Гранитный жернов перемалывает часы и минуты.
А в Уарзазат памятники - товар штучный.
Вначале, когда дорога запутывается в городском лабиринте: крупный план. И потом, когда взмывает круто вверх: вид сверху. Ты, словно смотришь на карту. Или снимаешь кино!
Кино про Уарзазат!
Уарзазат, возникший в 20-х годах прошлого века на месте стоянки французской колониальной администрации, не может похвастаться многовековой историей. Но к нему надо прислушаться и присмотреться.
Здесь голос муэдзина звучит по-особому. Созывая утром верующих на службу, он словно песню поет. Его призыву вторит другой, третий.
Хор муэдзинов!
А в Агадире, в веренице отелей возле кромки океана – муэдзина не слышно. Да и в Марракеше шум города поглощает призыв к молитве.
По вечерам, когда солнце апельсином закатывается за Малый Атлас, весь Уарзазат выходит на променад.
В Рамадан все бары закрыты. Но из открытых настежь дверей небольших кафешек слышны барабан и флейта - традиционные касба и бендир. Редкий посетитель в светлом джелаба дремлет над газетой.
В Уарзазат все спокойно!
Лишь редкие мопеды вспарывают тишину и спокойствие этого берберского города.
Бербер - барбаросса, рыжая борода, варвар. Но, кажется, современные берберы оторвались от своего варварского корня достаточно далеко.
Дети на площади катаются на игрушечных машинах. Не хватает сладкой ваты и батута, чтобы две провинции, российская и марокканская, слились в едином поцелуе.
В переводе с берберского название города означает «бесшумный».
Но даже вечером в Уарзазате тишина – не прошенный гость. Ведь на окраине города постоянно и до сих пор идут сражения, носится вихрем конница, горят мосты, рушатся царства, ведут пленных рабов.
Снимается кино! В «Киностудии Атлас» - марокканском Голливуде!
Здесь когда-то Джеймс Бонд Тимоти Далтона гонялся по студийным пескам студии Атлас за русским генералом КГБ по фамилии Пушкин! Действие фильма, преодолев пространство и время, продолжилось в Афганистане, не выйдя за пределы студии. А афганцев заменила марокканская массовка.
Есть и еще один фильм, сюжет которого разворачивается в Танжере: «Выживут только любовники» Джима Джармуша. Впрочем, от Танжера там только сумерки и какой-то странный тип, высовывающийся из темноты с предложением: есть все!
Весьма возможно, что этот Танжер строили тоже на Студии Атлас.
Студия Атлас за символическую плату водит туристов по местам боевой и исторической славы, по лабиринтам строящихся и старых декораций. По долам и лесам, которые подпирают гипсовый новострой.
Без провожатых можно запросто заблудиться во времени, пространстве и угодить в Иерусалим.
Его темные глиняные стены под старину строят для нового фильма неподалеку от гипсового Египта времен Астерикса и Обеликса. Между ними пустыня, по которой, если вообразить себя Моисеем, можно выводить евреев из рабства. Все: Египет и Иерусалим, - под рукой, рядом. Их разделяет всего-то метров пятьсот.
Неплохо бы продать в рабство постоянно путающегося под ногами гида, который все на свете запрещает: здесь снимать нельзя, новый фильм, декорации, коммерческий секрет.
Блуждая среди декораций для очередного блокбастера, мраморных колонн из гипса и бронзовых статуй Будды, можно и даже нужно забыть, какое, собственно, тысячелетие на дворе? И, не вспомнив, забывать дорогу из прошлого в настоящее.
Вдалеке маячат, словно мираж, стены крепости. Может им не хватает храброго палладина, крестоносца или падишаха?
Жалко, однако, что почти весь мировой кинематограф – подделка, сплошной гипс, папье-маше и деревянные леса, поддерживающие всю эту целлулоидную пустоту.
Но от этой киношной пустоты слава этого благословенного места не тускнеет.
На выходе из студии, словно бонус за разочарование, ожидает красавица марокканка: то ли актриса, то ли продюсер, а может и четвертая жена.
Кто ее ведает?!
Пока мы шли по пустыне из прошлой эпохи в минувшую, многое произошло. Она улыбается:
- Se bien?
Конечно, все bien. Как же может быть иначе рядом с такой красавицей? Я бы сказал: марокканской розой.
Роза пустыни!
Ощущение розы, предчувствие розы, словно фабрика грез запустила в производство фильм о женских прелестях, цветах, длится, покуда не окажешься в Эль-Келаа-Мгуна.
В деревне роз!
Довольно неразговорчивый, сухой, как щепка, хозяин лавочки торгуется отчаянно и на уступки не идет.
Но после того, как весь, утопая в запахе, ты покупаешь у него туалетную воду, масло, мыло и всем, на чем стоит эмблема розы, он подобно Шахерезаде, начинает свой сказ:
Согласно легенде эти нежные и благоухающие цветы были впервые привезены сюда еще в десятом веке паломниками, возвращающимися после хаджа из Мекки. С тех пор на плантациях в предгорьях Высокого Атласа ежегодно собирают свыше пяти тысяч тонн роз.
На восходе солнца, когда количество масла в цветах достигает пика, дамасскую розу собирают и везут на перегонку с водяным паром. Для производства всего лишь одного литра эфирного масла требуется, по меньшей мере, три тонны лепестков!
В Эль-Келаа-Мгуна царит братство Розы, возможно бывший когда-то тайным культ, ставший явным.
Апофеоз розы случается в праздник, когда под тамбурин и флейту берберы исполняют «танец пчелы» и рассказывают историю пчеловода и пчелы, влюбленной в цветок. А потом - выбирают Королеву роз.
Понятное дело, что Королева, которую всем на показ провозят по городам и весям, утопает по маковку в розовых лепестках. Жених, как и пчелка, не замедлит, явиться. Разборчивой Королеве остается только пожелать благоразумия.
За деревней розовые кусты напоминают постриженного пуделя. Но запах роз преследует до Тимадруина, который, кажется, не знает ничего кроме торговли. Весь розовый от лавчонок, и даже посередине, на перекрестке дорог - искусственная роза в глиняном горшке.
А я уже по инерции, которая не отпускает меня после Эль-Келаа-Мгуна, пробую по одежде женщины определить, замужем она или не замужем.
Если марокканка в парандже, стало быть, она замужем. А если она замужем, то ее муж - религиозный фанатик. Как правило, он в длинном джелаба и с окладистой бородой.
Как говорят знающие в этом деле марокканцы, раньше замужем – не замужем определяли по тату. Если тату на подбородке - не замужем, второе тату на лбу - замужняя.
Но покуда ты будет пристально всматриваться в лицо марокканки и искать тату, может подоспеть муж в длинном джелаба и с бородой, и никто из любовников не выживет!
…Вечереет, краски тускнеют, словно растворяются в тишине и прохладе. И кажется, что надпись «Сахара наша» на скале возле Бумальн Дадеса, это эхо нашего:
Крым наш!