На Вашей картине, художник, за маской наива
В июне цветет подорожник и жжется крапива.
Качаются сосен верхушки, дымятся кринички,
И всюду смешные зверюшки и пестрые птички.
То сонно, то мокро, и тучи взлохматили гривки.
Открытые окна роняют мелодий обрывки.
И мечутся детские пальцы по клавишам стертым,
А кто-то скрипит над рояльцем: «Четвертым! Четвертым!»
И сотни прохожих навстречу великим походом
Идут – никого не отмечу – быстрей с каждым годом.
Так много их юных, летящих, почти невесомых,
Без прежних – пропавших, пропащих – уже незнакомых.
Вы видите так. Вы мудры и довольно пожили.
Зачем-то ж краплак Вы на сердце мое положили?
Там прежде достаточно было и сажи, и лака…
Но зноя и пыла добавила капля краплака.
Лет двадцать назад дописать мне хотелось иначе.
С упреком за Гойевый Ад роковой неудачи.
За то, что, известный каналья, глумясь надо всеми,
Вы все отравили печалью по имени Время.
За Время, что выжмет почище любого Гобсека…
Простите меня. Я люблю одного человека.
Тем паче, в задаче – любить его неразделенно.
Но Вы на меня – ну хоть крадче! – взгляните влюблено!
Хотя бы нестрого! Меж звездами не мельтешите!
И возле него – ради Бога! – меня напишите!
Нелепой, повсюду следящей смертельные знаки,
Счастливой, горящей, в варенье, в борще и краплаке!
