Шесть месяцев водили нас по Польше. 4 января 1945 привели в город Краков, где сохранился оборудованный большой концлагерь со времён Германской войны 1914 года. Здесь сам лагерь внушает страх новичку, попавшему в плен, и не видавшему ещё ужасов смерти. Стены лагеря в несколько рядов густой сетью оплетены колючей проволокой трёхметровой высоты, между рядами - метровой высоты. Лежит, свитая в виде трубы, колючая проволока, подведён ток. На входе в лагерь двойные ворота, первые от вторых на расстоянии двадцати метров. И у первых, и у вторых пулемёты. С вышек в лагерь кругом торчат стволы пулемётов. Блок от блока тоже огорожен колючей проволокой. В дверях часовой с автоматом. Всё было так сосредоточено, что в нужный момент можно было вывести всех заключённых и уничтожить пулемётными очередями. Все ожидали зверской расправы или голодной смерти, так как с питанием здесь было хуже, чем в других местах. Положенную в сутки норму 200 грамм хлеба мы не получали, 10 грамм масла, что давали раньше, выдавать перестали, баланда жидкая и мало. Стояли январские морозы, в бараках не отапливалось.
День на третий повели нас в лагерную баню. Я был худшим скелетом из всего лагеря. Когда разделся, ко мне подошли два немца и повели куда-то в отдельную комнату, я думал - в газокамеру... Оказалось, их заинтересовала моя иссохшая фигура. Поставили на весы: мой вес был тридцать один килограмм. Им не верится. По два раза оба проверили баланс весов... И как захохочут! На шум вошло ещё несколько немцев. Один из них по-русски спросил, сколько было во мне веса, когда я пошёл на фронт. Я ответил, что семьдесят девять. Он покачал головой и спрашивает: "Куда же у тебя подевались 48 кг?". Я ему сказал: "Гитлер съел!". Повертели меня кругом, посмеялись и послали мыться.
За двенадцать дней в этом лагере я один раз попал в команду и ходил за зону лагеря на работу. Расчищали дорогу от снега на окраине улиц города Кракова. Хоть и в зимних условиях, но видно было, что город весь в садах, красивые строения и улицы. Неподалёку от места работы стоял большой костёл. За этот город в 1914 году двадцать семь дней шёл непрерывный бой. Из рассказов участника этих боёв, Титова Николая Матвеевича, много полегло людей на поле ожесточённого боя.
Среди охраны нашего лагеря заметно было какое-то замешательство. Видимо, их взволновало приближение русских войск. 16 января 1945 г. погода стояла скверная: дул ветер, поднялась метель. Вдруг тишину лагеря нарушила артиллерийская стрельба, один за другим начали падать снаряды. Нас спешно построили и погнали на запад по занесённой снегом дороге. К ночи подвели к холму, заросшему мелким березняком, остановили. Стояли до тех пор, что все посинели, дрожа в ожидании: расстреляют или поведут куда-то в деревню. Вдруг перед нами, метрах в пятидесяти, открылась железная дверь, на стук двери указали дорогу и "Русь раус" в подземелье.
Когда мы вошли внутрь, оказалось, что это двухэтажная крепость с метровыми бетонными стенами. На передней стене бойницы, две железных двери, остальные три стены были совершенно в земле, в передней стене второго этажа тоже было несколько бойниц, в куполе крепости стояла пушка. В самом здании очень много разных помещений, ни в одном из них не было ничего деревянного: кругом один бетон. Говорили, что эта крепость вмещала полк пехоты с запасом боеприпасов и продовольствия на длительное время и ранее считалась неприступной, а для нас она оказалась крепкой холодной тюрьмой. Двести грамм хлеба стали выдавать через сутки. Больше ничего. Не только баланды, но и воды: ни горячей, ни холодной не было. Через несколько дней, когда нас оттуда вывели, на свет мы смотреть не могли, многие от истощения падали.
На какой-то станции нас посадили в товарные вагоны с решётками. Возили неизвестно где пять дней. То едем в одну сторону, то паровоз уже с другого конца эшелона, везёт в другую сторону. За пять суток ни разу не дали ничего съестного, вагоны пять суток не открывались. И вот, на шестые сутки наш эшелон оказался в Чехословацком городе на границе с Австрией, где стоял несколько часов.
Погода стояла тёплая, всё таяло. Немцы открывали по два-три вагона, чтобы убрать трупы и посчитать, сколько они везут ещё живых. Из открытых вагонов убирали мертвецов, а потом разрешали 10 минут побыть на улице. Рядом с нами стоял эшелон тоже каких-то пленных. Говорили, что евреев. Я видел, как они выбрасывали из своих вагонов мёртвых. Мы были скелеты, но они ещё хуже нас, настоящие тени: лица бледны, как бумага... Человек по десять хотят поднять труп, но у них не получается - падают сами, встать не могут, их поднимают...
По правую сторону нашего эшелона стояла водонапорная башня и ещё какие-то мелкие сооружения. Там толпились кучки наших пленных: кто пил, кто умывался. Я тоже пошёл туда. Мне встретился старик чех, дал две пачки лёгкого табаку. Я поблагодарил и пошёл к вагону. Конвоир, видевший это, отнял у меня обе пачки и дал мне по затылку плюху. Я упал. В вагон меня уже затаскивали и ругали: "Куда тебя, мёртвого, чёрт понёс!".