Никто столько не делает для сохранения животного мира, для сохранения природы как охотники. Я занимаюсь охотой более 50-ти лет. Я знаю, что есть люди, которые к охотникам относятся плохо и считают их людьми плохими. Ну вот я хожу на охоту, получаю от этого удовольствие. Я приношу домой, я не знаю, там, утку. А мой сосед сидит на диване, чешет пузо и пьет пиво. Говорит: «О, опять... опять убил». Ему бы тоже хотелось, наверное, пойти, а ему лень. Я не убиваю животных, я добываю. И когда я иду на охоту, то предмет охоты имеет равные шансы выжить.
В природе все поделено на жертв и на хищников. И если отказаться от самого фактора добычи, то надо нам все закрыть животноводческие комплексы и птицефабрики, потому что там-то у них никакого шанса нету. Вот там убийство. У меня есть внук. И когда он меня спрашивал: «Где ты это взял?», я ему честно говорил: «Я ходил на охоту и у нас было сражение, в котором в этот раз победил я».
Самое жестокое животное – это человек. Самое жестокое и кровожадное. Если человека правильно воспитывать, то человек будет себя чувствовать не венцом природы, а равным ее членом. Нет в природе ничего вредного, есть вредные дозы. Надо во всем знать меру и в охоте в первую очередь.
Я охоту с вышки охотой вообще не могу назвать. Можно прийти в коровник и в коровнике тоже пострелять. Это будет то же самое. Это добытчик, не охотник. Добытчики – мясники. Мясников становится больше. Ну это, знаете... это результат общего падения нравственности и совестливости человечества в целом. Но мы-то говорим не о них. Мы говорим об эстетах. Мы говорим о тех, кто не за мясом ходит. Это азарт, который почти каждый, ну не почти каждый… Многие мужчины, они его хотят удовлетворить. Одни там бегают, играют в футбол, другие сидят с удочкой. И эта страсть пламенная ими руководит. А вообще страсть правит миром. Это удовольствие разделяли многие величайшие гуманисты мира. И Лев Толстой, и Шолохов, и, я не знаю там, и Ливеровский, и Бианки, и Оксаков, и Бунин. И этих людей обвинить в жестокости ни у кого язык не повернется. Поэтому я и своему внуку, и детям своих товарищей пытаюсь как-то донести до них, что охота это не способ выживания, это способ… пособ научиться понимать красивое. Научиться… Вот мы ж пришли в лес, а он золотом покрыт.
А человек, который идет на вышку, в большинстве случаев он это не видит. Он видит - листва, которая будет ему мешать стрелять. Вот я получаю, и многие мои товарищи получают удовольствие от того, как ложится туман розовый на траву, от ожидания пролета птичьей стаи.
Стоишь, слушаешь напряженно. И где-то далеко-далеко вдруг посвист утиных крыльев и ты весь стоишь в напряжении – а, прошли мимо. И вот это вот ожидание реализации своей страсти, а потом – ну не попал, и не попал, но зато как красиво они прошли мимо меня. А потом солнце садится. А бывает, что из-под красивой работы собаки забываешь стрельнуть. Она прихватила, потянула-потянула, тынц, встала, у… ну изваяние, ну скульптура!
Цель – не кусок мяса, а цель – вот весь этот спектакль,
когда она скачет перед тобой на стильном быстром галопе. И ты смотришь: «Мама дорогая, ну просто балет!». А то, что я лишил жизни, об этом не думаешь, об этом не думаешь. Не думаешь, что лишил жизни, думаешь о том, что победил.
Я добычу не считаю… ну я к ней не отношусь, как к убийству. А я к ней отношусь, к этому процессу, как к естественному природному процессу, который… Ну неизбежен во всем, а мы участвуем вот в таком, несколько, может быть, искусственном, но тем не менее не… не приводящем к разрушению природы.
Скажем, закрыть охоту, запретить охоту вообще в принципе, как вид деятельности, то это приводит к болезням. Вот такая история у нас приключилась с чумой кабанов там. И они приносили значительный урон сельхоз угодьям, и крестьяне просили, сельские жители просили: «Отстреляйте. У нас там они перерыли все на свете и от них нет ни спаса, ничего!». И не видим в этом никакого морального преступления. Мне кажется, что это ветки одного корня. Вот я не могу стрелять в животных с большими глазами. Оленя, лося, косули. Я не могу стрелять. В кабана с удовольствием. Тех мне жалко.
Потому что, когда я глянул – у них человеческие глаза. В лося никогда не стрельну, а оленя тем более. Я, кстати говоря, их не так много убил. От силы там вместе с зайцами со всеми – десяток, не больше. И охочусь в основном по перу. Два раза в жизни я сидел на вышке, два или три. Ни разу не стрельнул. Несколько раз был на загонной охоты, там, где охотились на кабана. Два раза добыл и все. Ну там…охотились там на лося. Мимо меня шел лось, я не стрелял. Ну вот не стрелял и все. Хотя он от мня проходил там в 20-30 метров. А не хотел.
Мне пес в глаза глядит,
И свет от этих глаз согреет душу мне в холодный трудный час.
А если плохо псу иль холодно ему,
Я свой кусок отдам, к себе его прижму.
Вот так мы и живем, других не обижаем,
Друг дружку бережем. Чего и вам желаю.
Вот это мое кредо по отношению к собаке. И даже если она перестанет работать, то есть чуять перестанет, перестанет скакать так как должна скакать собака этой породы, я о ней буду так же заботиться, как заботился.
Но выстрел не всегда удачен.
Да это право не беда,
У нас иная с ним задача,
А не наполнить таракана.
Нам бы лугами насладиться,
Мне бы росой умыть лицо,
Ему бы дух заветной птицы
Поймать в вороново кольцо.