Хотите верьте, хотите — нет, но московские улицы ведут непрерывный разговор.
Он не прекращается никогда — как известно, Moscow never sleeps. Никакой техногенный шум не может заглушить их тихий шепот.
Китай-город взахлеб рассказывает байки о своей разудалой былой жизни с бараками, торговками, беглыми каторжниками, трактирами, «котами»* и «марухами»**.
Охотный ряд, лениво стряхивая взмахом гипотетических пальцев гипотетический пепел с гипотетической сигары, предлагает сотую вариацию на тему выступления кустаря Жадаева и его рыжих хвостатых «бахтерий», кишмя кишащих под ногами. Александровский сад, стреляя глазами из-под своих пушистых рыжих ресниц, поправляет густые рыжие кудри (естественно, тоже гипотетические). Весь вид его говорит, что ему откровенно скучно, но августейшее происхождение и благороднейшее воспитание не разрешают ему об этом сказать.
Манежная площадь стоически терпит приближение чемпионата по футболу и лишь изредка позволяет себе об этом повздыхать.
Моховая же, окруженная просвещенья духом со всех сторон, витает в облаках, подобно всем служителям науки.
Красная площадь (значит, красивая) одобрительно хмыкает. Если она, помнящая Ивана Великого, начнет о своих воспоминаниях вещать, только она одна тут говорить и будет. Она прекрасно это понимает, и потому молча созерцает. Ну и особый статус, секретность — как без этого, не положено быть болтуньей.
Тверская, тоже повидавшая на своем веку довольно (а кто здесь не повидал, скажите мне!), кокетливо немногословна. Она дежурно переспрашивает особо непонятные словечки из пламенных монологов Моховой и натянуто смеется над «миазмами» и «бахтериями» Охотного ряда. Она первая заметила, что размеры «бахтерий» колеблются в очень широких пределах — от пол-аршина до целого метра. Естественно, при каждом удобном случае Охотному ряду об этом охотно напоминают.
Каждая улица имеет свой цвет, запах и голос. У каждой улицы есть своя любимая легенда. Некоторые вон кичатся, что в их честь назвали фильм.
Обычные люди этих разговоров не слышат. Вы спросите: «Что же, они с нами вообще не разговаривают?» Конечно же, это не так.
Если внимательно вслушаться, можно услышать, что нам говорят московские улицы — о, поверьте, у каждой есть, что нам сказать! Для этого не обязательно ехать куда-то в три часа ночи или рано утром, чтобы не было машин. Достаточно закрыть глаза и обратиться в слух.
Весь Китай-город мягко и ненавязчиво шепчет: «Я буду с тобой!» Чистые пруды невнятно бормочут стихи себе под нос. Александровский сад говорит: «Смотри!», а Ленинградка, как и любая крупная транспортная артерия, призывает: «Быстрее!»
Большая и Малая Никитские намекают, что счастье в мелочах, а Большая и Малая Грузинские просят: «Тише!»
Красная площадь многозначительно молчит и наблюдает. В принципе, это естественно — стоя на огромном открытом пространстве в окружении маркеров власти, чувствовать, что за тобой наблюдают.
Никольская убеждает: «Живи!», а Старый Арбат подначивает на безумства.
Тверская не говорит ничего. Она в принципе немногословная барышня, предпочитающая словам действия. Поэтому кого-то она гонит в переулки, кому-то включает музыку под настроение, а кого-то ослепляет миллионом разноцветных огней.
Если же остаться на месте и слушать дальше, в любой точке местности можно услышать тихое и будто робкое «Я тебя люблю».
А что вам говорит ваша улица?
_______
* "Кот" - „блатной“, живущий на средства, добываемые его любовницей посредством проституции.
** "Маруха" - всякая блатная женщина, любовница блатного (Трахтенберг, 1908 г.)
Источник: моя страница на "Фикбуке"
