Приснился мне вчера. Ему почти 20 - высокий, плечистый, с русыми вихрами.
Приснился мне вчера. Ему почти 20 - высокий, плечистый, с русыми вихрами.
Приснился мне вчера. Ему почти 20 - высокий, плечистый, с русыми вихрами.Приснился мне вчера. Ему почти 20 - высокий, плечистый, с русыми вихрами.
Стою в комнате по колено в воде, он собирает воду вёдрами. Я злюсь и ругаюсь, что так медленно.
-- Не сердись на меня, мама. Я сделал, как смог.
Проснулась в слезах, снова досадно и больно. Каждый февраль я как бы случайно пускаю в свою голову мысль о том, сколько бы ему сейчас было лет. Ругаю себя за это, но, наверное, никогда не смогу перестать.
Мне было едва восемнадцать, первая любовь, первая беременность. Помню, как я заболела, как увезли на стареньком УАЗике "скорой" и было уже совсем плохо. Перепуганная мама в сенях, строгая врач "скорой" тормошила меня:
-- Только не закрывай глаза, только не...
Мой восемнадцатилетний мальчик плакал около моей кровати в больнице. Реанимация, операция, капельницы, я едва выжила, ребёнок - нет.
Мне было очень плохо физически, сильная слабость, спутанное сознание, отказывали почки, веса во мне осталось 47 килограмм при моём росте 175 я была страшно тощей, выпирали только ключицы. Поэтому я не могла тогда думать о случившемся. Усугубляли врачи и медсестры сначала своим пренебрежением к моему возрасту: "Залетела малолетняя", а своими утешениями, мол: "Молодая, родишь ещё".
Выписали меня только через два месяца, восстановление шло тяжело и медленно. Когда уже пришла к врачу за выпиской, она наговорила мне много наставлений о том, что прежде, чем беременеть, нужно думать.
-- Скажите, так что у меня было?
-- Внутреннее кровотечение, - врач недовольно поджала губы и отвернулась.
-- А в чем причина?
Ничего вразумительного в ответ я не получила. Да ведь и всё равно я молодая, глупая, ничегонепонимающая, ещё и из деревни.
И вот, как только я вышла из больницы, на меня словно упала вся тяжесть на свете - стало трудно дышать, тяжело идти, но уже не из-за слабости, а от навалившегося горя. Очень сильно хотелось плакать, даже щипало глаза, но ни одна слезинка так и не упала.
Дорога домой была не близкой - сначала на трамвае до вокзала, затем на электричке. На станции встретил мой мальчик с велосипедом и молча вёз меня на раме по тропинке через поле до деревни под октябрьским дождём. Около дома моих родителей мы долго стояли всё так же молча, обнявшись. На крыльцо вышел отец.
-- Я завтра приду, - мой парнишка передал сумку с вещами отцу и уехал.
Всю ночь я пролежала без сна - мозг сопротивлялся, не принимал, не верил. А может, это ошибка? Я уговаривала - поверь, это правда, это случилось и надо пережить. С рассветом, наконец, полились слёзы. Плакала долго и в голос, но легче не становилось.
Через неделю моего любимого мальчика забрали в армию в самый далёкий регион из возможных - во Владивосток. Я вернулась в институт и жизнь вроде бы наладилась, боль поутихла.
Через какое-то время я даже прорабатывала эту потерю с психологом, это помогло мне отпустить и перестать постоянно представлять "а что бы было, если". Сейчас прошло уже 20 лет, но до сих пор бывает нестерпимо больно, когда приближается февраль.