По-моему, это очень несправедливо, когда от человека после его смерти не остаётся даже могильного камня. Только память, потомки и мифы.
До поездки в Китай на поиски могилы Дутова я никогда не был на месте гибели оренбургского комиссара Самуила Цвиллинга в станице Изобильной. Но перед самым отъездом нам с другом пришлось по работе побывать в Соль-Илецке.
В сорока километрах от этого городка, на самой границе с Казахстаном, располагается станица Изобильная. На её окраине – братская могила бойцов отряда Цвиллинга.
- Давай съездим туда, - предложил я.
Друг согласился.
С моим приятелем и коллегой мы знакомы уже лет двадцать, со времён студенческой юности. Вдохновившись моей идеей, выяснить, кто же на самом деле развязал в нашей губернии гражданскую войну, он помог мне откопать в архивах многие данные об этом смутном времени. <...>
Друга, в отличие от меня, интересовала судьба в первую очередь рабочих-железнодорожников, погибших в боях за Оренбург. Всё-таки казаки – люди военные, знали, на что шли, умели с оружием обращаться. Да и боевой опыт у многих из них имелся. А железнодорожнику винтовку дали, за большевиков сагитировали, он и пошёл в бой.
Особенно жутко нам обоим стало, когда, сопоставляя документы из советских и белогвардейских источников, я вдруг осознал и озвучил мысль о том, что Цвиллинг в бою под Изобильной погубил больше сотни 14-16-летних мальчишек. В красный карательный отряд их мобилизовали в Соль-Илецке из числа семей рабочих железной дороги.
По всем данным выходило, что в бою у Изобильной погибло около 700 человек. Часть тел погибших казаки спустили под лёд Илека, часть похоронили в братской могиле.
Но 2 апреля 1918 года ещё лежал снег, было морозно, земля не оттаяла. Неужели станичники стали бы долбить мёрзлую землю для челябинских и оренбургских комиссаров? Так кого же тогда, вместо того, чтоб спустить под лёд, похоронили по-человечески?
Ответ напрашивался сам собой: хоронили станичники соседских мальчишек из Соль-Илецка, попавших под горячую казачью шашку. Отомстить за них могли их отцы и братья. От Соль-Илецка до Изобильной недалеко.
Экскурсию по бывшей станице, а ныне – простой деревне, взялся провести не слишком трезвый местный житель. Он показал место церкви, которую сровняли с землёй, старую дорогу, по которой шёл отряд Цвиллинга. И вывел на окраину села, где неподалёку от кладбища располагался памятник на братской могиле красноармейцев.
Всё совпадало. Я зримо ощутил, как после жуткой сабельной рубки станичники свозили на ту поляну, где мы теперь находились, тела погибших. Сотни тел. Как с одной стороны долбили мёрзлую землю, с другой оттаскивали трупы в Илек.
- А где Илек?
- Его у нас нет, - пожал плечами абориген. – Он – в Казахстане, километров пять отсюда.
- Но этого быть не может! А старое русло?..
- Нету никакого русла.
- Но ведь по документам... Погоди. Вот там – площадь у церкви, где шёл бой. Здесь с одной стороны – кладбище, с другой, отдельно - братская могила. Мы – на поляне. Это должно быть где-то перед нами, шагов пятьдесят, сто, не больше. Не могли станичники таскать тела за пять километров! Что вот тут впереди?
Впереди, шагах в тридцати от нас, возвышался то ли вал, то ли просто бугор. За ним виднелись заросли то ли кустарника, то ли низкорослых деревьев. Такие заросли часто встречаются в степи.
- Может, ты чего-то путаешь? – осторожно спросил мой друг. – Рядом с Изобильной действительно нет Илека. Я по карте смотрел.
Мы уже дошли до странной возвышенности и поднялись на неё.
- А это – что?!
Под нами резко, почти отвесно, земля уходила вниз метров на десять. За кустарники я принял верхушки высоченных осин, чуть-чуть поднимавшихся над валом. Где-то внизу журчал ручей.
- А-а... Это – овраг, - как о чём-то самом обыденном проговорил нетрезвый мужик, дочапавший с нами до обрыва.
- Разве здесь Илек не проходил?
- Ну, проходил. Так ведь это когда было! Деды рассказывали, как наши давным-давно пускали Илек по другому руслу, чтоб сенокосы себе отхватить. А потом границы старые вернули. Илек с сенокосами в Казахстане остался, а нам – шиш с маслом. Всё пересохло. Один овраг на память.
Да, только один овраг, вместо простого человеческого надгробия, остался памятью жестокого 27-летнего комиссара, революционного фанатика, одержимого идеей захвата власти любой ценой, Самуила Цвиллинга. Даже советские историки не рискнули стопроцентно утверждать, что его тело покоится в братской могиле вместе с остальными порубленными красноармейцами. Слишком уж очевидным был логический конец «товарища Мули».
Мы стояли у самого края оврага, раскрывшего перед нами свою хищную пасть и, как заворожённые, смотрели вниз.
- О чём думаешь? – негромко спросил меня друг.
- Пацанов жалко, - произнёс я, не глядя в его сторону, понимая, что подумать в тот момент мы должны были оба об одном и том же. – Растишь их, бережёшь от болезней, от водки, от всего. А потом приходит какой-то... даёт винтовку... и уводит с собой... И - всё.
Свои наших бьют?
Наверное, каждому из нас в жизни однажды предоставляется случай пообщаться с участником исторических событий. Жаль, не всегда мы до конца осознаем и используем такую уникальную возможность.
В середине семидесятых, когда мне самому было двенадцать лет, за мной присматривала соседка, одинокая старушка. Её дочь жила отдельно от матери в Челябинске со своей семьей. Муж и сын погибли на Великой Отечественной.
Звали соседку Анна Давыдовна Гадалина. Была она ровесницей века, дворянкой, получившей педагогическое образование в те самые годы гражданской войны, когда Оренбург переходил из одних рук в другие. И уж это-то время она запомнила очень хорошо.
В январе 1918 года она училась в старших классах женской гимназии. И танцевала на балу с атаманом Дутовым.
Я поначалу этому не верил. Как можно! Танцевать со страшным контрреволюционером, белым генералом, воевавшим против советской власти?!..
Но Анна Давыдовна никому ничего не доказывала. И вообще этот факт биографии для нее был, кажется, самым рядовым.
- В нашей гимназии проводился рождественский вечер, - рассказывала она. – Дутов мне в отцы годился. Он был галантным кавалером и танцевал не только со мной. Помню, тогда все очень боялись прихода красных. И когда мы кружились в вальсе, я спросила, неужели, господин атаман, вы оставите наш город? Он улыбнулся и ответил, дескать, как же я могу оставить без защиты таких очаровательных барышень? После этого мы почувствовали себя так спокойно, уверенно. А через несколько дней он сбежал!
Голос у старушки взлетел и тут же осёкся. Было заметно её возмущение даже не отступлением белых, а несерьёзным обещанием самого войскового атамана!
- Сбежал из города со всем своим войском, - продолжала Анна Давыдовна. - Я утром шла в гимназию с Аренды на Николаевскую, а кругом грохотало непонятно что. Слышу, юнкера кричат с другой стороны улицы, дескать, барышня бегите скорее сюда, на вашей стороне опасно. Я побежала и прямо посреди мостовой увидела его… Такой молодой, красивый… Лежал и не двигался… Убитый… Боже мой, как же я тогда испугалась!
Мне, двенадцатилетнему пионеру, тогда, в семидесятые годы прошлого века, было трудно понять, кого она пожалела. Ведь нас учили в школе, что в гражданской войне правда была только на стороне красных. Белого убили, и правильно сделали. Ну, а если Анне Давыдовне бойца стало жалко, значит, убитый был красноармейцем, то есть нашим? Поэтому я переспросил, кто это был? Наш?
- Конечно, наш, - скорбно вздохнула Анна Давыдовна.
И добавила:
- Юнкер.
В войнах двадцатого века, в основном, погибала молодежь. Помню, как Анна Давыдовна не могла смотреть фильм «В бой идут одни старики».
Её единственному сыну не было и двадцати лет, когда в 1942 году, окончив ускоренные курсы нашего Чкаловского летного училища, он отправился на фронт и погиб в одном из первых же своих боевых вылетов.
Так же, как тысячи других мальчишек, учившихся в Чкаловском лётном и даже успевших чуть-чуть повоевать, но так и не доживших до своего двадцатилетия.
Да разве можно за один год выучить боевого летчика? Научить парня не только стрелять, атаковать, но и выживать в бою?
Кто родину защитит?
Проезжая в Оренбурге мимо сквера на площади Ленина, там, где похоронены красноармейцы, погибшие <во время казачьего набега> 4 апреля 1918 года, и установлен памятник в виде большевика со знаменем и гранатой, я долго не мог понять, что в этом памятнике – неправда? Пока не сопоставил возраст гранитного красноармейца. На вид ему уже лет под шестьдесят.
А ведь среди тех, кто устанавливал в Оренбургской губернии советскую власть, редко встречались даже сорокалетние. В основном, - люди лет тридцати, которые командовали 16-18-летними мальчишками.
Наверное, такими же, которых и сейчас «старшие товарищи» используют на митингах, шествиях, маршах с чем-нибудь не согласных, в драках с ОМОНом. Таких, которых можно запросто вывести на майдан, используя в качестве движущих сил новых, теперь уже «оранжевых», революций, а на деле – для прикрытия собственных финансовых интересов.
Молодым объясняют, что революционеру не надо ни учиться, ни трудиться, - бери оружие и устанавливай новую власть.
Приблизительно так же объясняли китайской молодёжи принципы «культурной революции» в шестидесятых годах прошлого века. Века всемирных войн и революций.
Может, для того нам и нужно знать всю историческую правду, чтобы не совершать одни и те же ошибки? Чтоб вовремя объяснить своим детям бесперспективность выяснения отношений с соседом при помощи ножа или бейсбольной биты.
Тем более что воевать нашим мальчишкам приходится и без того, по приказу Верховного главнокомандующего.
В той же самой <станице> Изобильной я тщетно искал бюст <кровавому комиссару> Самуилу Цвиллингу, установленный когда-то напротив правления колхоза, пока мне не посоветовали зайти в школу. Потрескавшийся гипсовый бюст, оказывается, перенесли туда.
Однако перед входом в школьное здание я поневоле замер, увидев два других, вовсе не гипсовых, а бронзовых бюста.
Это были памятники двум девятнадцатилетним парням, выпускникам Изобильненской средней школы.
Один из них, Герой Советского Союза, погиб в 1980-е в Афганистане, прикрывая отход своих товарищей, подорвав себя и врагов последней гранатой.
Другой, кавалер Ордена Мужества, в 1999 году погиб на границе Чечни и Дагестана, когда в Москве взрывались многоэтажки, а басаевские ваххабиты пытались установить свою власть на нашем Северном Кавказе.
Оба героя были потомками изобильненских казаков, тех самых «чугунов», не подчинившихся пришедшему в их родную станицу челябинскому комиссару Цвиллингу.
Да и где же, в самом деле, им ещё быть, казакам-изобильненцам, в тот момент, когда опасность реально угрожает их дому, их земле, их России?
Кто ещё, кроме наших «чугунов», родину защитит?
Тем, кому интересна история гражданской войны, - главы из книги об атамане Дутове:
"Голова атамана. как ровно 99 лет назад убили атамана Дутова"
Почему уйгуры-чекисты, убившие атамана Дутова, в 1921 году называли себя "киллерами"?