03.01.2019
Генна Сосонко
«Внимание! Содержание этой статьи или определенного её раздела может показаться некоторым читателям непристойным или оскорбительным».
Это предостережение предваряет некоторые статьи на сайтах Словарей русского языка. В нашем случае оно кажется вполне уместным.
* * *
«Вы в России понятия не имеете, что такое - свобода! Свобода - это когда любой, высунувшись из окна, будет кричать на всю улицу – Голда Меир (тогдашний премьер-министр Израиля Г.С.) – старая б-дь, и никто не будет обращать внимания на это. НИКТО!
И уж тем более – об этом можно писать в газетах, говорить по радио и по телевидению. Вот что такое свобода!»
Так приветствовал коллег и знакомых на Олимпиаде в Ницце (1974) бывший московский гроссмейстер Владимир Либерзон.
Многочисленная туристская группа, прибывшая на Лазурный берег из Советского Союза, состояла из гроссмейстеров, мастеров и различных околошахматных деятелей. Для разрешения на выезд в капиталистическую страну всем им пришлось преодолеть противотанковые надолбы расширенных анкет и оплетённые колючей проволокой рогатки длительных собеседований в самых различных инстанциях.
Встреч с бывшими соотечественниками, пусть и легально покинувшими страну, их коллеги и друзья опасались. Поэтому вопль непосредственного Либерзона о том, что такое настоящая свобода, его знакомцы выслушали с каменными лицами. Ведь рядом были следящие за их поведением функционеры, и в случае такого рода контактов заграничная поездка могла для каждого оказаться последней. Даже с игравшим тогда за советскую команду Корчным мы встречались в условленном месте, довольно далеко от гостиницы, где жили его коллеги по сборной и «сопровождающие» посланцев страны Советов.
Для молодых читателей сайта замечу, что дипломатические отношения Советского Союза с Израилем были тогда разорваны, и наряду с «американскими империалистами» «израильские агрессоры», как писали тогда советские газеты, представляли главную угрозу для «всего прогрессивного человечества».
Сегодня за команды самых разных стран мира выступают бывшие представители СССР (или республик, входивших в него когда-то и ставших самостоятельными государствами), и перечисление их всех заняло бы немалую долю виртуального пространства.
В начале же семидесятых годов прошлого века всё было по-другому. На той Олимпиаде в Ницце, кроме Владимира Либерзона, принимали участие только двое выходцев из Советского Союза – бывший ленинградский мастер Исаак Радашкович (1947) и автор этих строк, впервые защищавший цвета Нидерландов.
Именно они образовали маленький ручеек, превратившийся несколько десятилетий спустя в полноводную, со многими притоками и ответвлениями реку.
Уже на следующей Олимпиаде в Хайфе (1976) все шахматистки женской сборной Израиля говорили друг с другом только по-русски. В отсутствие представительниц Советского Союза и стран Восточной Европы (бойкотировавших соревнование) они легко выиграли золотые медали (на первой доске за Израиль играла претендентка на мировое первенство Алла Кушнир (1941-2013).
Помню еще, как делая обход турнирного зала той хайфской Олимпиады, я задержался у второй доски команды Папуа - Новой Гвинеи. Джозеф Марков (Joseph Markov) не был похож на человека, недавно покинувшего Советский Союз, и я так и не решился спросить смуглого, благообразного джентльмена с вьющимися волосами, каким образом его (или его родителей? родителей родителей?) занесло в столь экзотическую страну. Мысли о потомках Миклухо-Маклая невольно приходили в голову.
Какой контраст с недавней Олимпиадой в Батуми (2018), где русскоязычные шахматисты не только играли в десятках команд, но и тренировали сборные не менее экзотичных стран, чем Папуа - Новая Гвинея.
* * *
Мужская сборная Израиля уже давно полностью укомплектована гроссмейстерами, и почти все они родились в СССР. Менее полувека назад гроссмейстеров в стране не было вовсе, и даже количество международных мастеров можно было пересчитать на пальцах.
Рано ушедший из жизни Владимир Либерзон (1937-1996) был первым гроссмейстером, кому власти позволили в 1973 году покинуть Советский Союз, и неудивительно, что на нескольких Олимпиадах кряду именно он возглавлял команду Израиля.
Высокую оценку игре Либерзона давал еще Ботвинник, дважды попадавший под его стремительные атаки и не без фарта уходивший на ничьи.
На счету Либерзона немало звонких побед над корифеями тех лет, в том числе над Василием Смысловым, Исааком Болеславским, Михаилом Талем, Виктором Корчным, Лайошем Портишем, всех не перечтешь. Однажды ему удалось победить (в 15 ходов!) даже Тиграна Петросяна, когда тот был чемпионом мира.
Гроссмейстер высокого класса, Либерзон не раз играл в сильнейших турнирах того времени - финалах чемпионатов СССР, а в Алма-Ате (1968) разделил 4 место с Виталием Цешковским.
* * *
Мы с Либерзоном сыграли около десятка партий. В турнирах тогда было немало выходных, а то и специальных дней для доигрывания отложенных партий, превращавшихся для многих в дополнительные дни отдыха. Мы нередко беседовали с Володей на самые различные темы, но больше всего он любил поговорить о политике.
Помню прогулки с ним во время межзонального турнира в Биле (1976). Энергично рассекая рукой воздух, он давал оценку международному положению: «Французы – усрались! Англичане – усрались!»
На следующий год мы играли в открытом первенстве ФРГ в Бад-Лаутерберге (1977). Как и большинство турниров того времени, его выиграл Карпов. Играл в том турнире и тренер чемпиона мира Семен Абрамович Фурман. В мои ленинградские времена я тоже занимался с Фурманом, и по утрам мы частенько гуляли в парке, разговаривая о том, о сем.
Иногда к нам присоединялся Либерзон. Всякий раз, увидев Фурмана, он издавал радостный клич: «Там, где Сёма, – там победа!» Они давно знали друг друга, встречаясь на всесоюзных и армейских соревнованиях еще в СССР.
«Ну что, Сёма, – начинал обычно свою речь Либерзон, – как там наша родная советская власть?» Здесь Володя обычно не брезговал крепким словцом. Чаще же уходил в воспоминания о прошлом, в котором всегда есть что-то абсурдное, особенно когда это прошлое относилось к Советскому Союзу. Либерзон уехал в Израиль только четыре года тому назад, и прошлое для него еще не стало окончательно прошедшим, чтобы обрести свою безоговорочную прелесть.
Осенью 1978 года я увидел его в магазине русской книги в центре Тель-Авива. Володя стоял у прилавка и читал шахматный журнал. Я незаметно подошел сзади и обхватил его голову: угадай! «Уберите руки, - тихо сказал Володя, - снимется парик». Он рано облысел, но, не желая мириться с законами генетики, пытался бороться с природой таким образом.
Была пятница, чудный октябрьский день, спешить было некуда, и мы вместе отправились на рынок, где он должен был сделать покупки для наступающего шабата. Поговорили о шахматных делах, потом он, как водится, перешел на политику: ситуация в мире была тогда напряженной. «Англичане, - рубил рукой воздух Володя, - усрались! Французы - усрались! Да и твои голландцы, если разобраться, тоже хороши...»
После эмиграции в Израиль Либерзон несколько лет вел жизнь шахматного профессионала. И не без успеха. Он дважды выигрывал сильнейшие американские опены в Лон Пайне и достойно выступал в европейских турнирах.
Все наши партии закончились вничью, за исключением одной в Женеве (1977), когда мне удалось взять реванш за поражение в Севастополе (1964) в первенстве всесоюзного «Буревестника».
На том швейцарском турнире он спросил однажды: «Слушай, где ты держишь деньги во время турнира?»
«Обычно в сейфе гостиницы», – отвечал я.
«Ты доверяешь служащим отеля? – удивился Володя и, ослабив ремень на брюках, показал мне оттопыренный карман трусов. – А я так всегда с собой».
Сыгранные партии мы, конечно, анализировали, но крайне поверхностно. Очень скоро разговор переходил на его излюбленную тему.
Но профессиональные шахматы даже для гроссмейстера его класса никогда не были синекурой, и Володя перешел на преподавательскую работу. В Москве Либерзон окончил Нефтяной институт и некоторое время работал инженером. В Израиле он стал преподавателем математики в одной из школ Тель-Авива. Володя рассказывал, как однажды весь класс, зная, что он приехал из России, при его появлении начал с выдохом скандировать коротенькое заборное русское словцо.
«И ты что?» – спросил я его. «А ничего, - отвечал Либерзон, - стал ждать, когда они кончат, ведь должен же был иссякнуть когда-нибудь у них запал».
Он был доволен своей новой работой. «Представь, - говорил он, - раньше, для того чтобы заработать 1000 долларов, мне нужно было не просто играть, но приз брать, теперь же я каждый месяц получаю этот приз независимо ни от чего…»
У него был характерный смех, мимика и нечасто встречающееся качество: говорить что думаешь. Василий Васильевич Смыслов, с которым Либерзон был близок, говорил: «Володя - человек очень честный, откровенный и романтик в глубине души…»
Он выступал за команду большой компании, куда перешел работать из школы, но это всё было уже на любительском уровне. Если позволяло время, играл в каком-нибудь турнирчике в Израиле, а когда появилась Гроссмейстерская Ассоциация, принял участие в паре швейцарок. Тогда каждому обладателю гроссмейстерского звания независимо от возраста и рейтинга Ассоциация оплачивала все расходы по проезду, питанию и проживанию. Ах, those were the days!
* * *
Намедни начал читать о последних событиях в мире и сам собой вспомнился Володя Либерзон. Хотя после короткой оценки международного положения, даваемой им, в словарях русского языка стоят короткие - жарг., груб., вульг., - по прошествии более четырех десятков лет (и каких лет!) незамысловатая оценка Либерзона остается в силе. Это относится и к брекзитовой Англии, и к желтожилетной Франции, а о том, что можно и чего нельзя кричать в России на всю улицу, вы знаете лучше меня.
С другой стороны – почему что-то должно непременно меняться? Кто это там сказал: чем больше всё меняется, тем больше всё остается неизменным? Разве что время невероятно ускорилось, а мир (и шахматный мир в частности) стал еще более прагматичным и циничным.
* * *