Шло время. Полковник играл новыми гранями. Он учил нас принимать морзянку (если нет музыкального слуха – лучше сразу застрелиться нахрен), работать с радиостанцией Р-140 (это интересно, да), разбирать автоматы-пулеметы (это я и так умел), стрелять (умел, феерия, патронов мало), ну и прочим премудростям жизни.
Во взводе у нас появился эфемерный студент Сиськин. Сиськин существовал исключительно в воображении Полковника, что не мешало ему, Сиськину, регулярно и феерично косячить. Сиськин был вечным курсантом военной кафедры. Он из года в год поступал на нее и постоянно оставался на второй двухгодичный курс. То есть – мы закончим, а Сиськин останется. Полковник знал Сиськина как облупленного. Очевидно Сиськин знал полковника точно так же. Но это их давнее и теплое знакомство не мешало Сиськину исполнять, а Полковнику чихвостить Сиськина на чем свет стоит. В общем мы периодически слушали поучительные и искрометные оды о похождениях студента Сиськина. Шаблон каждой оды был примерно такой: Полковник, в красках, рассказывал об очередном глубочайшем моральном падении Сиськина, Полковник давал свою энергичную характеристику и оценку глубины данного морального падения, Полковник резко замолкал и гневно, секунд эдак тридцать, смотрел своим светло-карими глазами куда-то в область последних парт аудитории, потом резко встряхивался, вкатывал кулаком по столу и жестко произносил:
- Я понятно изъясняюсь, товарищи бестолковые курсанты?
- Так точно, тащ Полковник! – упоенно орали бестолковые курсанты в ответ.
Со временем нам открылся секрет долголетия знаменитого дубового полковничьего стола. Стол был огромен, стар и даже немного раритетен. Что ничуть не мешало Полковнику регулярно исполнять по нему своим крепким офицерским кулаком. Лично для меня всегда было загадкой – как сей почтенный мебель выдержал многие годы столь лихой вольтижировки. А ответ был прост и по-военному изящен. Однажды полковник выставил перед нашим взводом молоток, пару отверток, жестянку с гвоздями-шурупами и банку клея ПВА. Выдержав ту самую паузу и обведя взвод своим твердым взглядом, полковник начал суровую речь. Суть сводилась к следующему: У него, товарища Полковника, есть неопровержимая информация, о том, что наш взвод был сбит с панталыка нахальным студентом Сиськиным, и мы, нарушив режим режимного объекта, сиречь военной кафедры, какими-то немыслимыми логистическими методами приволокли сюда баб. Сюда - это в данную, совершенно секретную аудиторию. Мало того, мы, нерадивые студенты-курсанты, под предводительством того самого нахального Сиськина, феерично совокуплялись с этими самыми контрабандными бабами прям на святом и чрезвычайно секретном полковничьем столе. И хотя разведанные исключительно надежны, но прямых улик нет. И, соответственно, оснований для Трибунала тоже. Однако, Трибунал – это полнейшая хуета, по сравнению с его, тащ Полковника, гневом. Но сегодня, он, тащ Полковник, в прекрасном расположении духа, и поэтому, он рекомендует нам безотлагательно ликвидировать единственную косвенную улику, оставшуюся от наших оргий – покосившийся и расшатавшийся стол. Времени нам на это даётся ровно час. Взвод вытянулся во фрунт и прорал “Так точно!”, полковник грозно двинул бровями и покинул помещение.
За два года военной кафедры таких баб мы водили раз пять.
А как-то раз мне удалось воочию наблюдать секретную военную магию полковничьих погон. В день военки, точнее в четыре часа зимнего утра, у меня зазвонил мобильный. Я поднял трубку. Мобильный, твердым полковничьим голосом, начал доводить до сонного меня следующую вводную: мне надлежало немедленно взять жопу в горсть и проследовать на любом подручном автотранспорте в секретное военное расположение. Принять там на борт старшего офицера и далее следовать его непосредственным указаниям.
Засекреченным военным расположением оказался двор в седьмом микрорайоне, а старшим офицером – непосредственно тащ Полковник. Ситуацию осложняло то, что старший офицер был дико зол и, судя по прямым и косвенным запахам (тьфу, то есть признакам) – с дичайшего и глубочайшего бодуна. Прежде всего Полковник распорядился организовать перед ним любой приличный чепок. Этимология слова мне до сих пор не известна, но означает оно – магазин. Из магазина, то есть чепка, старший офицер вышел с бутылкой пива, пакетом кефира, бутербродом и пачкой сигарет. Звонко откупорив пиво, полковник выдал мне координаты военного схрона, где нам надлежало сменить автотранспорт на более надежный. Военным схроном оказался двор в пятом микрорайоне, а надежным автотранспортом – полковничий мерседес. Пока я прогревал и чистил от снега трофейную машину Полковник лечился кефиром, бутербродом и сигаретами.
- Тащ Полковник разрешите обратиться!? – расперло меня.
- Разрешаю. Только не будь бестактным хамом как студент Сиськин.
- Вы же не курите, тащ Полковник!
- Курсант Андруша, ты ничего не понимаешь в военной конспирации!
- Разрешите порекомендовать вам бодрящий напиток РэдБулл, тащ полковник! – ляпнул я из лучших и сарказмических побуждений.
- А ты все-таки свел дружбу с Сиськиным, курсант – полковник вперил в меня свой железный взгляд.
- Виноват! – гаркнул я на весь секретный зимний двор.
Следующей тактической точкой наших военных маневров была та самая военная кафедра. Вез я туда себя и полковника на надежном полковничьем мерседесе, а мой ненадежный гольф остался в том самом секретном военном схроне. Я немного переживал, за свой автотранспорт, но Полковник сказал, что схрон находится под охраной матерых партизан и я совершенно успокоился.
Поездку осложняло, то что высокое начальство, хоть и имело подобревшее настроение, но выдыхало лютый выхлоп его ночных бесчинств. Печка мерседеса старалась что есть мочи, но с утренней полковничьей харизмой справиться не могла. Приходилось изо всех сил помогать ей тряпкой. В смысле не рот полковнику заткнуть, а регулярно протирать стекла.
Само собой, эти все манипуляции с тряпкой, на утренней полу-пустой дороге, не смогли не привлечь внимание молоденького инспектора госавтоинспекции в чине сержанта. Садж приветливо взмахнул жезлом. Я плавно остановил мерседес. Полковник, естественными движениями надвинул фуражку с кокардой ниже к глазам и откинул с плеча плащ. Сержантик начал движение к мерседесу, полковник пустил суровость во взгляд и опустил окно. Я изо всех сил тер тряпкой лобовое и наблюдал за разворачивающимся спектаклем. Полковник изящным и отточенным движением высунул погон в открытое окно. Лучи утреннего солнца блеснули на звездах.
Вы, когда ни будь видели, как человек с разгона влетает в стеклянную дверь? Ну шел человек шел, не заметил стеклянную, прозрачную дверь у него на пути и вхерачился в нее в самой нелепой позе. Так вот. Куда там джедаям и прочим мастерам бесконтактного боя. Они просто пестрожопые пацаны перед погоном моего Полковника. Этот самый погон моментально создал невидимую, но абсолютно материальную стену между мерседесом и сержантом.
И сержант влетел в нее со всего разгона. Он замер в совершенно удивительной позе и взгляд его был преклеен к звездам на плече. Мне, блять, даже показалось, что у него сплющился кончик носа.
Полковник совершил изящный полуоборот головы и воткнул взгляд в сержанта.
Сержант начал сползать вниз по этой самой невидимой стене.
Полковник вернул плечо с погоном в машину и поднял стекло.
- Приказа прекращать движения не было, курсант! – отрывисто произнес он.
- Обратно виновен! – не по-уставному пискнул я и продолжил движение.
Полковник хмыкнул и даже почти улыбнулся.
Конец второй части.