Пожалуй, многие согласятся с тем фактом, что если бы существовала литературная премия за неразрешимую рефлексию, то Герман Гессе был бы первым в числе номинантов за всю историю литературы XX века. Впрочем, и нобелевскую он получил не просто так.
«Способностью думать человек обладает лишь в небольшой мере, и даже самый духовный и самый образованный человек видит мир и себя самого всегда сквозь очки очень наивных, упрощающих, лживых формул – и особенно себя самого»
Присутствуют сюжетные спойлеры, но для данного феласофского опуса они не страшны.
Центральный объект всего романа – Гарри Галлер, разочарованный и потерянный герой романтической традиции, реинкарнация Вертера, утратившего пышное незаурядное оперение, но сохранившего периодически возникающее желание выпилиться, рахитичный старик; в юности благовоспитанный юноша, подававший надежды.
В начале романа Галлер чванливо презирает все аспекты жизни мещанства (бюргерства). Ему претит отсутствие у масс душевной амплитуды. "Золотая середина" ему омерзительна. Галлер признает исключительно дуальную картину мира.
Он создает систему "Волк -- человек (овца)". Все "высокое", разумеется, закрепляется за Волком. Поначалу волчья натура враждует со стадом, но ближе к середине Гарри осознает в полной мере, что враждовать со своей "едой" малость не комильфо. Да и Волк на поверку оказывается одомашненным, степи не нюхавшим. Приступы самолюбования ГГ все чаще сменяются презрением к себе.
Но вскоре перед Галлером предстает иная сторона мещанства – появляется Гермина (Аккурат в этот момент в нарративное дверце с ноги залетают юнгианские архетипы). Гермина знакомит Галлера с мещанским миром: с джазом, фокстротом, блэкджеком и шл... Поначалу ГГ отнекивается от всего нового, но после знакомства с веселым трубачом Пабло, угостившем впоследствии "волчару" веселящим порошком, он подает признаки "счастливого" человека, если не брать в расчет снедающую душу просьбу Гермины укокошить ее, когда она того попросит.
Гарри сдружился с бесом в ребре, и казалось бы, что старый сноб наконец-то образумился и вот-вот откроет пивко и включит украинские реалити-шоу, но мятежная волчья душа требует психоделических приключений. Гарри придаёт своему закономернейшему желанию побеситься мистические обертоны. Он не джаз слушать идёт, а спускается за Вергилием в ад, не танцует, а робкой стопой неофита вступает в вакхический хоровод с фавнами и силенами. Но есть во второй части особенно любопытный эпизод, а именно спор Гарри и трубача Пабло о смысле искусства. Для Гарри есть ценностей незыблемая скала , и нечестно делать что-либо в музыке, если не можешь Моцарта превзойти. А на кой превосходить Моцарта? - с улыбкой парирует Пабло:
«Определять ступени – не мое дело, меня об этом не спрашивают. Моцарта, возможно, будут играть и через сто лет, а «Валенсию» не будут – это, я думаю, мы можем спокойно предоставить Господу Богу, Он справедлив... Мы же, музыканты, должны делать свое дело, выполнять свои обязанности и задачи: мы должны играть то, чего как раз в данный момент хочется людям, и играть мы это должны как только можно лучше, красивей и энергичней»
В финале Гарри оказывается в метафизической дурке "Магическом театре для сумасшедших". Интересующихся юнгианским анализом пускают без очереди, и все малопонятные персонажи, роящиеся вокруг Галлера, становятся на свои законные места. Гермина – Анима, Пабло – Тень, Моцарт, по-видимому, – Самость (тот еще рофлер), а сам Гарри – Маска. Единственной не-проекцией кажется старый ворон Гёте. Именно он бросает в зеркальную пустоту Галлерова сознания бессмертные слова:
«Старых людей, которые уже умерли, не надо принимать всерьез, а то обойдешься с ними несправедливо. Мы, бессмертные, не любим, когда к чему-то относятся серьезно, мы любим шутку. Серьезность, мальчик мой, это атрибут времени; она возникает, открою тебе, от переоценки времени. Я тоже когда-то слишком высоко ценил время, поэтому я хотел дожить до ста лет. А в вечности, видишь ли, времени нет; вечность – это всего-навсего мгновенье, которого как раз и хватает на шутку»
Ну а кто с Гёте будет спорить?