Духовный аспект справедливости. Наиболее острым аспектом темы справедливости является проблема равенства людей. Суть же проблемы заключается здесь в том, какое равенство между людьми этически оправданно и справедливо и какое – принципиально противоречит этическим нормам и являет собой вопиющую несправедливость. Чтобы иметь верную точку отсчета, обратимся к духовному аспекту проблемы справедливости, из-за которого возникло так много драм и противоречий в человеческих отношениях. Так здесь несомненно возникает чрезвычайно сложный и духовно многомерный вопрос о «справедливости» Бога, воздающего людям или карающего их отнюдь не по человеческой мерке «злого» или «доброго», но по какой-то особой сверхрациональной шкале высшего блага, явно недоступной обыденному сознанию, но зато открывающемуся людям, обладающим несомненными духовными дарами. Так именно о парадоксальном характере Божественной справедливости, ненормативном и свободном, явно не поддающимся правовой или этической калькуляции и потому так диссонирующим с сугубо человеческими представлениями о «мере» и «пропорциональности» справедливого и достойного, прекрасно писал святитель Николай Сербский: «Бог не есть равенство, Бог есть любовь. Равенство бы исключило всю справедливость и всю любовь – исключило бы всю нравственность. Из-за равенства ли любит муж жену свою? Из-за равенства ли мать любит дитя свое? Из-за равенства ли друг любит друга своего? Неравенство является основой справедливости и стимулом любви. Пока существует любовь, никто не думает о равенстве. Пока царит справедливость, никто не говорит о равенстве. Когда утрачивается любовь, люди говорят о справедливости и думают о равенстве. Когда с любовью исчезает и справедливость, люди говорят о равенстве и думают о безнравственности. То есть, когда исчезает нравственность, ее заменяет безнравственность. Из могилы любви прорастает справедливость, из могилы справедливости прорастает равенство»[1].
В этом контексте становится более понятным глубокий смысл евангельской притчи о виноградаре и работниках. С первыми нанявшимися работниками хозяин дома договорился о плате размером в один динарий за рабочий день. Потом он несколько раз выходил из своего дома, и каждый раз нанимал новых работников, обещая им справедливое воздаяние за их труд. По окончании же трудового дня он всем работникам, независимо от количества отработанного ими времени заплатил по динарию. «Пришедшие же первыми думали, что они получат больше, но получили и они по динарию. И получивши стали роптать на хозяина дома и говорили: эти последние работали один час, и ты сравнял их с нами, перенесшими тягость дня и зноя. Он же в ответ сказал одному из них: друг! Я не обижаю тебя; не за динарий ли ты договорился со мною? Возьми свое и пойди; я же хочу дать этому последнему то же, что и тебе; разве я не властен в своем делать, что хочу? Или глаз твой завистлив от того, что я добр? Так будут последние первыми, и первые последними; ибо много званных, а мало избранных»[2]. Божественная справедливость, по существу, утверждает иной порядок бытия, чем тот, который сложился и устоялся в условиях обыденных человеческих отношений. Узко-прагматическому юридизму «эквивалентного воздаяния» за труд оно противопоставляет некую высшую абсолютную правду о человеке, не поддающуюся ни вульгарному расчету, ни прагматическому «исчислению». А поскольку божественная справедливость (в данном случае – справедливость Христа-Спасителя) «ищет правды единой и неделимой»[3], то она и является самой высшей и безусловной формой справедливости, ибо она основана не на «пропорциональном» учете заслуг и достижений, но на абсолютном жертвенном милосердии и всеведении путей человеческих. Бог есть любовь к каждому Своему творению, и главное выражение этой любви – спасение личности во времени и вечности. Именно таков смысл этой притчи. Но, к сожалению, люди же часто смотрят на божественную щедрость пристрастно и своекорыстно и требуют от Бога именно земной справедливости здесь-и-сейчас, любой ценой, справедливости, которая вступает в свои права именно тогда, когда в мире оскудевает любовь. Однако, когда царствует любовь, тогда есть и жертва, и готовность к ней. И тогда вопрос о справедливости, как своеобразной жизненной «мерке» человеческих отношений, вообще не возникает между людьми. Преодолевая социальную, юридически-правовую и рационально-моралистическую «тяжесть» мира, люди в той или иной мере приобщившиеся к основоположениям христианского вероучения, как правило, с готовностью поступаются сиюминутной справедливостью, жертвуя собой ради других, и не помышляя при этом о цене своей жертвы и возможности адекватного за нее воздаяния. В этом они, иногда даже не подозревая об этом, уподобляются самому Христу, ибо, как утверждал Спаситель, тот из нас, кто отдаст жизнь свою «за други своя», без малейших расчетов и надежд на ответные действия, так или иначе стяжает дары вечной жизни.
Исходя из этого, в христианской традиции по особому понимается и отношение людей к несправедливости: «Если бы мы размышляли о том, что величайшую из всех несправедливость подъял на Себя Христос, то мы принимали бы несправедливость с радостью»[4]. Поскольку в духовно-нравственной жизни христианина события земной жизни всегда соизмеряются с трансцендентными ценностями, зачастую имеющими противоположные земным значения, то и отношение человека к несправедливости приобретает качественно иной смысловой оттенок. Как известно, в обыденной жизни Спаситель рекомендовал людям воздерживаться от суда и юстиции. «Остерегайтесь же людей; ибо они будут отдавать вас в судилище»[5]. Более того, в случае неизбежно предстоящего судебного разбирательства Он настоятельно рекомендовал тяжущимся … примирение как наиболее справедливый и обоюдовыгодный способ разрешения юридически-правовой коллизии; в случае же невозможности этого из-за неуступчивости соперника или несговорчивости судей считал необходимым именно великодушное претерпевание несправедливости, без ропота и малодушия, а также стремления «любой ценой» отстоять свои попранные права. На протяжении своей короткой земной жизни Сам Спаситель неуклонно… следовал этому правилу «будучи злословим, Он не злословил взаимно; страдал, не угрожал, но предавал то Судии праведному» (1 Петр. 2; 23)[6]. Именно поэтому в претерпевании несправедливости, без упреков и гнева, христианство видит не только подражание духовному примеру Христа, но и основание нравственного совершенствования человека, своего рода возделывание благородных качеств его души, удостаивающегося ответного благодеяния свыше. «Когда с нами поступают несправедливо, то, принимая эту несправедливость, мы, в сущности, принимаем благодеяние»[7]. Св. Иоанн Златоуст поучал: «Но здесь разве напрасной ты подвергаешься ненависти? Ненависть за Бога гораздо лучше любви за Него, ибо когда любят нас для Бога, то мы делаемся должниками Его за такую честь, а когда ненавидят нас, то Он Сам делается должником, за Которым остается награда»[8].
Таким образом, в христианской религиозной традиции проблема справедливости принимает весьма специфическое и, возможно, непривычное и неприемлемое для многих современных людей содержание. Однако в ней заложен глубочайший духовно-этический смысл. Никоим образом не отвергая ни юридически-правовых, ни социальных, ни уж тем более – моральных аспектов справедливости, христианство утверждает, что все они, в большей или меньшей степени отражают частичность или неполноту человеческих отношений и потому есть только фрагмент единого и общего духовного смысла, в существе своем – целостного и неделимого. Подлинная справедливость (а, следовательно, и мера суда, и мера воздаяния) есть глубина судящего себя самого сердца человека, где его совесть встречается с полнотой божественного участия, и с Его же осуждением человеческой греховности. Именно такой суд следует принять безусловно и безоговорочно, а справедливость его приговора должно считать последней и абсолютной «точкой отсчета» в человеческой жизни и отношениях между людьми. Глубокая духовно-этическая и социокультурная парадоксальность этой версии справедливости вполне очевидна всякому непредубежденному человеку. Крайне критически относясь к разного рода учреждениям юстиции, призванным профессионально утверждать справедливость на земле и отделять правое от неправого, Христос-Спаситель на самом деле настаивает на справедливости высочайшего порядка, воссоединяющей в себе абсолютную полноту знания о человеке с беспристрастной оценкой всего, совершенного им в его жизни, и потому действительно правомочной вершить суд и выносить приговор. «на суд пришел Я в мир сей»[9], — провозглашает Спаситель, утверждая тем самым не только значение Своего дела на земле, но также и доминацию духовного аспекта справедливости над всеми остальными сторонами его смыслового содержания, парадоксально апеллирующем не к преходящей земной правде, но к божественному суду и вечности. Иерархически возвышаясь над земными формами справедливости, справедливость божественная тем не менее отнюдь не отменяет их правомочность и не ставит под сомнение их житейскую целесообразность. По существу, она всего лишь задает некий идеальный сверхмасштаб их ценностного бытия в мире, без которого положению людей, вещей и отношений неизбежно угрожает хаос и разложение. «…Идеальное отношение ценностей – hierarhia divina (иерархия божественная), — отмечает Н.Н. Алексеев, — воплощается в действительных отношениях вещей и лиц и становится миром человеческой справедливости – hierarhia humana (иерархия человеческая)»[10].
[1] Святитель Николай Сербский. Мысли о добре и зле. Минск, 2005. С. 78 – 79.
[2] Мф. 20; 10 – 16.
[3] Спекторский Е.В. Христианство и правовая культура // Русская философия права: философия веры и нравственности. С-Пб., 1997. С. 343.
[4] Блаженной памяти старец Паисий Святогорец. Слова. Т.III. Духовная борьба. М., 2004. С. 79.
[5] Мф. 10; 17.
[6] См.: Спекторский Е.В. Христианство и правовая культура // Русская философия права: философия веры и нравственности. С. 344.
[7] Блаженной памяти старец Паисий Святогорец. Слова. Т.III. Духовная борьба. М., 2004. С. 88.
[8] Святитель Иоанн Златоуст. Избранные поучения. М., 2001. С. 421.
[9] Ин. 9; 39.
[10] Алексеев Н.Н. Философия права. С. 121.