Помню тот день, когда родился Боря. Мы с мамой ездили в районную больницу, так как накануне я поломала правую руку. Под вечер обе усталые, измученные и голодные возвращались в наш геологический поселок, который находился в нескольких километрах от этого районного центра. Шли домой мы почему-то пешком, и мама из последних сил тащила меня полусонную на руках и потом вброд через порожистую речку Паужетку. А когда перешли на другой берег, мама рухнула на землю и застонала. Я еще совершенно не понимала, что это значит. Мама попросила меня самостоятельно потихонечку идти в сторону поселка, а сама, спотыкаясь, охая, стоная, быстро удалялась.
Я решила немного вздремнуть, наверное, набраться сил. Рука сильно ныла от боли. Стемнело. Через какое-то время побрела в сторону дома. Подойдя ближе, увидела нескольких женщин, суету, оживление, отца, который стоял на ступеньках дома, курил и улыбался. Он-то мне и сообщил о том, что только что у меня родился братик.
Меня охватило волнение - передалась отцовская радость. Наверное, боль в руке перестала так остро ощущаться, потому что я шустро бегала по небольшой полянке возле крыльца дома и прыгала от восторга! Тут же придумала имя для младшего брата – Коля! Наверное, у мамы и у младшей сестры были свои версии, но я этого не помню.
Несколько дней в семье были дебаты по поводу имени родившегося ребенка. Однако папа решил, что сына назовет Борей в честь своего отца, который погиб на войне. Так Боря стал Борей.
Помню, когда Боря рос, то с ним возилась моя младшая сестра Наташа. Она его одевала, обувала, водила на прогулку, кормила и всячески ухаживала за ним. Она была прекрасной няней. А про меня мама только и говорила, что я холодная и равнодушная. И правда, я до сих пор не могу понять, почему меня совершенно не трогал детский плач, например.
Помню, как маленькая Наташа, пытаясь что-то показать Боре за окном и своими слабыми ручками нечаянно усадила его на раскаленную батарею, после чего Борю долго лечили от ожогов. Бедной сестренке сильно влетело от родителей тогда.
Помню эпизод, когда малыш Боря, увидев впервые море, бросился с разбега прямо на волны. Он думал, очевидно, что плавать легко и просто! Ударился, испугался и долго и горько плакал.
Помню, как я тащила за руку Борю из детского сада, а он все время упирался и канючил.
Помню, как Боря пошел в первый класс – взволнованный, в новом костюмчике, счастливый и торжественный!
Правда, были горькие эпизоды, когда мама била его до синяков и мне было его так жаль… А еще были наши с ним драки. Я вцеплялась ему в плечо и сильно давила своим подбородком. Непонятные детские разборки.
Долгое время мне казалось, что Боря в нашей семье был любимчиком – младший и долгожданный. Были времена, когда папа брал нас, всех троих детей, на китобоец, показывал своим коллегам, хвастался и гордился единственным сыном.
Помню эпизод, когда уже подросток Боря спер трешку из шкафа, где обычно лежали деньги. Ему тогда здорово всыпали, и он плакал от стыда, просил прощения - тоже жалко его было…
В школе Боре часто попадало от мамы за плохие отметки. Примером всегда выступала Наташа, которая всегда училась на одни пятерки.
Помню, как Боря горько плакал, когда родители развелись. Он бегал за отцом, цеплялся за его одежду и просил не уходить. Но позже Боря замкнулся, стал отчужденным, съехал в учебе на тройки. С поведением начались проблемы.
На выпускном вечере в школе, в качестве пожелания другим, написал в стенгазете: «После нас хоть потоп!» Мне почему-то было очень стыдно за него, за эти слова.
Помню еще один грустный эпизод. Боря на летних каникулах, уже студентом, ездил с друзьями на юг. Обратный путь лежал через Москву. Где-то на толкучке за немалые деньги купил у фарцовщиков пластинку – пласт с какой-то очень модной тогда рок-группой. Он был совершенно счастлив от этого приобретения. Всю дорогу не расставался с пластинкой, берег ее как мог. А когда возвратился домой и торжественно поставил ее на проигрыватель, чтобы похвастать перед нами, то полились звуки советского гимна… Боря заплакал. А мы с Наташей, как дуры, ржали над этим эпизодом, совершенно не понимая, какую доставляем человеку боль. Так стыдно до сих пор.
Помню Борю курсантом – стройным, красивым, каким-то вдохновленным. В училище он стал учиться очень хорошо, был одним из лучших. Однажды на его день рождения мы с Наташей подарили Боре наручные часы, именно такие, как он хотел – и он так радовался! Никогда не забуду его восторга.
Помню, как Боря стал лейтенантом, как женился. Видимо, его жизнь изменилась не в лучшую сторону. Он никогда не делился с нами своими трудностями. Но при этом всегда шутил, балагурил, придумывал какие-то свои словечки и смешные выражения.
Помню, как Боря однажды встречал меня в аэропорту в Ленинграде с букетиком цветов и со словами: «С приездом, сестренка!» Видимо, ему так хотелось близости, искренности, но я не смогла это дать, не расшифровала его потребность из-за кучи своих собственных проблем.
Однажды мы вдвоем с Борей ходили в ресторан на Васильевском острове, сидели, о чем-то много говорили. Было по-особому сердечно. Но это был только раз в нашей жизни.
Помню его серьезного и солидного, когда он стал адвокатом.
Сейчас мне так стыдно, что я высокомерно отчитывала и поучала Борю, когда он приезжал в гости. Он слушал меня молча, с грустью, не возражая. Если бы я могла предвидеть то, что случится дальше.
А дальше был ужас. В летний июльский день позвонила Наташа, сообщив, что Борина квартира горит. Он уже не отвечал на звонки. И на моих глазах перестал работать его Скайп. Это так страшно… Безысходно и неисправимо.
Смерть Бори потрясла меня. Все стало нереальным. Родной город, в котором мы провели наше детство и юность, не радовал, он превратился в кошмар. Я практически не спала. Похороны оттянули на несколько дней.
Помню ужас до дрожи, когда увидела венок с черной лентой, на которой было написано имя Бори. Это запечатлелось в памяти страшнее, чем гроб, в котором лежало тело Бори.
Я не могла оторваться от родного лица, гладила его волосы, всегда вихрастые и непослушные, его лоб, который был очень-очень холодным. Сознание отказывалось принимать эту ситуацию.
Потом Бори не стало – совсем. Его прах растворился в бездонном, холодном и равнодушном океане.
