Дел было - пруд пруди. Лет с пяти меня стали посылать с плетёной авоськой в магазин за хлебом. Идти нужно было километра полтора через кладбище.
Кладбище находится в центре села . До революции 1917 года Парфеновский храм имени Михаила Архангела находился около центральной площади. Потом с него сбили кресты, выломили купола и переоборудовали в интернат для поселковых ребятишек, которые учились в родных посёлках только до пятого класса. Потом интернат сгорел и теперь на месте храма стоят бетонные автогаражи совхозных специалистов.
Так вот: когда храм ещё действовал, усопших отпевали и хоронили около церкви. Весь парк, находящийся за памятниками павшим на полях сражений - это старое кладбище.
На месте, где сейчас посажены рябины, я это хорошо помню, располагается могила героев Гражданской войны, которых саблями порубили белогвардейцы. Погибших было шесть или семь человек. В этой могиле лежал дедушка моего одноклассника Василий Францев, которого вытащили в своём доме из подполья, куда его спрятала, пытаясь спасти, жена, и зарубили прямо во дворе на глазах родных.
Именем Францева названа одна из улиц села. В восьмидесятых годах какому-то "умнику" из руководства пришла в голову идея: поставить все памятники в ряд; Памятник партизанам с могилы снесли и поставили в ряд с памятниками героям Великой отечественной войны. А партизанская могила осталась без надгробья, и одно время новый председатель, видимо не зная этой истории, хотел развернуть в сторону могилы контейнер, из которого велась торговля ширпотребом.
К кладбищу мы привыкли с детства, и никто не придавал значения тому что дорога в магазин шла через него . Мы рвали черёмуху на дереве, растущем у ворот кладбища и ели сурепку , растущую по канаве, окружающей его. Мы бегали по самому кладбищу, рассматривая могилы. Особенно нас привлекал кирпичный склеп с иконами внутри на цыганском захоронении.Ходили слухи, что когда цыгане хоронили своего барона, он еще дышал. Нам было всё это интересно, но страха не вызывало.
В старших классах я, учась во вторую смену, возвращалась домой, по темну, через кладбище одна.
В тысяча девятьсот шестьдесят втором году на Алтае была засуха. Пшеница не уродила, хлеб в магазине давали по "подушевым"спискам. Если в урожайные года совхозники осенью получали зерно , мололи его на мельнице, и бабы пекли хлеб дома, то в этот год зерна видимо не дали. Потому что я помню, что хлеба нашей семье давали на восемь человек , по пятьсот грамм на человека - четыре булки.
Хотя две старшие сестры уже не жили дома: Валя работала учителем математики в Луковке Панкрушихинского района, а Раиса училась в педучилище в Барнауле. Но мама включила в списки всех детей, и я, зажав в руке шестьдесят четыре копейки ( буханка чёрного стоила шестнадцать копеек), размахивая плетёной авоськой, бежала в "центр"
В магазин я ходила в том, чём была, только иногда отскребала цыпки в большой жестяной бочке с водой ,стоящей под углом крыши.
В этом же году родилась моя старшая племянница Наташка. Самой старшей сестре было уже двадцать девять лет, у неё была несчастная любовная история на дальнем востоке, замуж она не хотела, а родила "для себя". Перед рождением Наташки у неё было двое тяжелых родов, но младенцы были мертворожденные.
Помню, как маме выдали в больнице мёртвого младенца, завёрнутого в тряпки и соседи помогали его хоронить в кем-то сделанном крошечном гробике.
В апреле 62-го Нинка повела меня в роддом, расположенный в старом поповском доме напротив клуба, куда накануне ушла Надежда. Мы подошли к крайнему правому окошку с голубым наличником , постучали, и Надя показала нам в окно белый кокон, из которого было видно красное, круглое, в белых плёночках лицо с закрытыми глазами. Так я познакомилась с Наташкой.
Так вот: тот хлеб, который мы покупали в магазине по списку, только наполовину состоял из черной пшеничной муки, остальными компонентами в нём были: горох и кукуруза. А для новорожденной Наташки давали двести граммов хлеба из белой муки.
Этот кусочек продавщица Тётя Паша отвешивала на весах у которых было две чашки и утиные носики, которые при равновесии соединялись. На магазинном прилавке лежало много разных металлических гирек от двух килограммов до двадцати грамм.
Отстояв очередь за хлебом, я весело шлёпала босыми ногами по дощатому, скрипучему тротуару, доски которого кое где были оторваны и на них можно было качаться.
Тротуар сделали потому, что асфальта тогда на площади не было. Летом там стояла пыль до колен, а весной и осенью - непролазная грязь, размешанная грузовиками до такого состояния, что пройти не зачерпнув грязи детским резиновым сапогом, было большим искусством.
Обычно, пока я доходила до дома, хрустящие уголки буханок были уже обгрызены, но Наташкин хлеб я не трогала никогда.
С качелями у нас проблем не было. Мы брали верёвку, которой притуживали сено, связывали концы "кольцом", обматывали эту верёвку пару раз в сарае за потолочную балку, находили подходящую доку, валяющуюся неподалёку и : "Мы качалися на качели, ай люли, люли, люли...."
Работы с возрастом мне всё прибавлялось. Я гоняла гусей на пруд, вечером кормила их и кур, полола огород, ходила за хлебом, носила в сарай и складывала кизяки и дрова, с восьми лет стала носить воду двумя ведрами из колодца, находящегося метров за триста от дама под горой и доить корову.
Корову я доила не каждый день, а только тогда , когда не было мамы, но пригонять её из стада каждый день - это была моя обязанность.
Лет с десяти я, по выражению брата, "стала болтаться на пиле - пилить , привезённые из бора осины и берёзы на чурки-дрова. А так же мазала, размешав красную глину с коровяком, стены сарая, чтобы его не продувало зимой.
Посуду мыли в небольшом тазике, ополаскивая её потом холодной водой. Ополоски и воду от мытья посуды выливали телёнку и свиньям в помои, поэтому никаких моющих средств не применяли.
А так же в мои обязанности входило : поить в обд и вечером телёнка,заправлять постель и мыть полы.
Летом мама иногда разрешала нам ночевать на крыше сарая. Мы натаскивали всяких дерюжек, телогреек, подушек и стёганых одеял. Лежали под низким, звёздным куполом неба и рассказывали всякие жуткие истории.
Однажды Володька, намотав на себя белую тряпку, пытался нас напугать, зайде с огорода, который был хорошо виден с крыши сарая. Но мы его быстро разоблачили.
Ночное небо, усеянное мириадами звёзд, со жгутом Млечного пути, с опрокинутым ковшом Большой Медведицы, завораживало. Я смотрела в далёкое пространство,пытаясь понять :что там? как там всё устроено? Под эти мысли незаметно приходил сон.