Отношение одного великого человека к другому – отдельная и весьма насыщенная тема, о которой можно разговаривать часами. Снизу нам кажется, что высшее командование или политическая верхушка выглядят монолитной, но на деле все пронизано склоками, интригами, мелкой (а иногда и крупной) неприязнью и взаимными кознями. Далекими от идеальных были и взаимоотношения Константина Рокоссовского и Никиты Хрущева, особенно в период, когда второй из них достиг вершин власти.
До 1941 пути Хрущева и Рокоссовского не пересекались и если они и могли видеться, то вскользь и недолго, однако начавшаяся война привела к тому, что оба часто оказывались рядом: Рокоссовский командовал армиями и фронтами, Хрущев же на соседних фронтах был членом военного совета. И, видимо, именно в то время могла зародиться неприязнь будущего лидера СССР к будущему маршалу.
А причина оказалась весьма банальной – жажда славы. Так, по решению Ставки 28 сентября 1942 года Сталинградский фронт под командованием генерал-полковника Еременко и где членом военного совета был Хрущев, был разделен на две части. Одна из частей была включена в только что образованный Донской фронт под командованием Рокоссовского, и именно он закрепил за собой славу победителя в Сталинградской битве. Естественно, это сильно задело как Еременко, так и Хрущева, который в своих мемуарах так описал реакцию обиженного командующего фронтом на попытку успокоить его:
Товарищ Хрущев, вы не понимаете, вы гражданский человек, <…> а я знаю, предвижу, что вся сталинградская слава уйдет Донскому фронту.
И хоть в мемуарах Хрущев приписывает себе фразу «Самая главная слава — это победа нашего народа», он и сам был явно недоволен данным обстоятельством.
В другой раз пути Рокоссовского пересеклись под Курском в 1943 году, где два фронта (Центральный под командованием Рокоссовского и Воронежский под командованием генерала армии Ватутина) удерживали знаменитый выступ с целью дальнейшего разгрома немецких войск. Хрущев на этот раз был членом военного совета Воронежского фронта, который оказался менее эффективным, чем соседний Центральный: Рокоссовский сумел предугадать главное направление удара, где и сосредоточил основные силы, к тому же организовал глубокую оборону за время подготовки, Ватутин же распределил войска равномерно по фронту, из-за чего именно на занимаемом им участке немцы сумели далеко продвинуться и дойти до станции Прохоровка, что заставило вводить в бой резервы. Конечно, Хрущев списал неудачу его фронта на несправедливое, по его мнению, распределение ресурсов, дескать, Центральному фронту все доставалось в первую очередь, и, вероятно, косвенным виновником он считал именно Рокоссовского.
Но вся эта неприязнь в те годы, конечно, не могла вылиться во что-то серьезное. Хоть Хрущев и занимал при Сталине высокое положение в партии, но Рокоссовский, особенно после присвоения ему звания маршала, был ему явно не по зубам. Даже спустя годы в своих мемуарах Никита Сергеевич очень хорошо отзывался о Рокоссовском, признавая его талант и личные качества:
Это чрезвычайно талантливый военачальник и замечательный товарищ. Я мало имел с ним дела, но каждая моя встреча, каждое соприкосновение с ним всегда оставляли наилучшее впечатление о Рокоссовском.
Все изменилось после смерти Сталина, когда Хрущев стал проявлять лидерские амбиции и постепенно стал фактическим руководителем СССР.
Первым серьезным ударом по Рокоссовскому со стороны Хрущева стало давление на первого со стороны лидеров Польши. Развивая намеченную после XX съезда КПСС линию по развенчанию культа личности Сталина, поляки решили устранить от руководства Министерством национальной обороны маршала Рокоссовского и попытались выйти из-под контроля Москвы. Ситуация в Польше в 1956 году грозила повторить венгерские события, и Хрущев сперва заговорил с позиции силы, приведя в состояние повышенной боевой готовности Северную группу войск и приграничные советские военные округа, однако все же пошел на уступки, санкционировав возвращение в СССР советских военных специалистов и самого Рокоссовского. Маршал, фактически изгнанный из Польши, был подавлен и пообещал больше никогда не возвращаться на свою историческую родину.
И хоть Рокоссовский не попал в опалу, был окружен почетом и всеобщей любовью, стал заместителем министра обороны и главным военным инспектором, отношение Хрущева к нему было явно подозрительным. Итогом этого стала отставка маршала с поста заместителя министра обороны в 1962 году, когда Рокоссовский раскрыл явно преступную схему приемки недостроенных кораблей командованием Балтийского флота.
Есть мнение, что неприязнь Хрущева к Рокоссовскому была связана с почитанием последним Иосифа Сталина. Писатель Феликс Чуев, неоднократно беседовавший с маршалом авиации Александром Головановым, пересказывает такие слова Рокоссовского в ответ на просьбу Хрущева написать очерняющую умершего вождя статью:
Никита Сергеевич, товарищ Сталин для меня святой!
И действительно, в мемуарах Рокоссовского «Солдатский долг» прямой критики Сталина нет, как, впрочем, нет и критики Хрущева, который в книге упоминается ровно один раз (хотя мемуары были выпущены после смещения Хрущева, и Рокоссовский мог совершенно безболезненно пройтись по нему пером). Вероятнее всего, связано это не со сталинизмом маршала, а просто с желанием дистанцироваться от политики. Он, Рокоссовский, не был политиком, да и два с половиной года, проведенные в ленинградских «Крестах», дали ему понять, что о некоторых вещах лучше просто молчать.
Рокоссовский, конечно, испытывал уважение к Сталину, но по большей части как подчиненный к начальнику. Причем в «Солдатском долге» присутствует много рассуждений о том, как можно было избежать многотысячных потерь, как следовало поступить в тех или иных условиях, чтобы приближать победу не жуковскими рывками, а грамотным сочетанием оборонительных и наступательных действий. И эта критика по большей части относилась не к командующим фронтами и армиями, а Верховному главнокомандующему, контролировавшему принятие основных решений. Подтверждением этого стали слова внука маршала, Константина Вильевича:
Если о 1937 годе у нас в семье еще иногда вспоминали (откуда я и знаю некоторые подробности того дела), то о Сталине я не слышал ни одного слова (во всяком случае в связи с дедом, это уж точно). Сталин умер и ушел для нашей семьи в историю, только не семейную, а всемирную. Блуждающий по Интернету рассказ о том, как Рокоссовский якобы заявил Хрущеву, что „товарищ Сталин для меня святой“— не более чем анекдот, порожденный экзальтированным воображением одного известного литератора. А то, что Рокоссовский не выступал с разоблачениями, не клял Сталина по поводу и без, еще не доказывает, что он его обожал.
И получается, что Хрущев, рассчитывая на поддержку Рокоссовского (а поддержка одного из маршалов-победителей была бы неплохим подспорьем для недавно занявшего место первого секретаря ЦК КПСС и председателя Совета министров), просто не знал, что маршал игнорировал политические интриги. И для Рокоссовского было не важно, кто стоит у руля страны, он хотел лишь всеми силами защищать ее.
- Если вам понравилась статья, то рекомендую также прочитать:
О том, как маршала Рокоссовского изгнали из Польши;
О том, как подделывали "Дневники Гитлера";
Об Игоре Сикорском, русском изобретателе американского вертолета
