( Глава 1) (Глава 2) (Глава 3) (Глава 4)
Банка красной икры
Президент стоял в стороне и ему раньше не могло прийти в голову, что люди вот так запросто могут рыться в вонючих отбросах. Он готов был сквозь землю провалиться, под взглядами спешащих и отворачивающихся прохожих, с потаенной надеждой, что сейчас все закончится счастливым пробуждением, и он будет со смехом рассказывать о своих забавных приключениях.
А может быть правы буддисты и все что вокруг нас только иллюзия, только покров майи, которую мы принимаем за подлинную реальность. Игра сознания. И вот сейчас все, что есть вокруг бесплотные фантомы, тени, проекция его «я».
И мусорные контейнеры, составленные в ряд, и наглая ворона, долбящая клювом мерзлый кусок мяса, и его странные товарищи, роющиеся в отходах. Но то, что мерзли коленки, и щипало уши, отнюдь не походило на иллюзию.
Президент, пытаясь согреться, стал приплясывать и тереть дырявыми перчатками уши. А Николай Александрович сотоварищами доставал мусорные мешки, опытным взглядом определял содержимое.
Отбракованные бросал обратно, а перспективные развязывал и доставал вполне пригодные куски хлеба, сыра, чуть подгнившие овощи, которые нерадивые хозяева выбросили. В одном мешке была даже банка едва початой красной икры с небольшим белым налетом, который оказался застывшим жиром.
-А все говорят, россияне плохо живут. От жиру бесятся. Икру выбрасывают, - довольно усмехнувшись, прокомментировал он находку.
Часа через два целлофановые мешки были набиты едой всклень.
Прогулка по рынку
-Баста, поработали, - сплюнул на серый, притоптанный снег Карла. Собранные заодно бутылки были сданы на приемный пункт ворчливой неряшливой бабе со скошенными к переносице глазами, норовившей обсчитать честную компанию, а на вырученные деньги в аптечном киоске на рынке, где уже толпился у прилавков озабоченный народ, приобретены разнообразные настойки на спирту.
-Лечиться будем, - предвкушал честно заработанную выпивку Костыль и облизывал обветренные губы.
Внутри гулкого рынка носило терпкие запахи восточных специй, имбиря, кардамона, корицы, ванили, мускатного ореха, от которых першило в носу и хотелось чихнуть.
Народ неспешно продвигался гуськом по узким проходам, между торговыми рядами, иногда как бы прилипая к прилавкам, ломившимся от изобилия. Оранжевые пирамиды целлюлитных апельсинов, желтые серьги бананов, налитые зеленые и красные яблоки с запятыми черешков.
Слева по ходу хозяйка, с подколотыми волосами и игривым взглядом, чересчур накрашенных глаз, разделывала куриную тушку, ловко орудуя ножом с широким, тускло отсвечивающим лезвием.
Под заклеенным липкой лентой треснувшим стеклом следующей витрины влажно желтел сыр Маздам, заплетался в косичку соленый сулугуни.
Далее, слева от центрального прохода обессилено возлежали на металлическом прилавке обитатели речных глубин. Толстобрюхий сазан с пятикопеечной медной чешуей и раскрытым веером, в последнем усилии, хвостом.
Судак со стеклянными глазами и угрожающим игольчатым верхним плавником. В радужных разводах щука с приоткрытой пастью, где теснились короткие кривые костяные иголки. При взгляде на нее приходила мысль о людоедской ухмылке судьбы. Она и указывала острой мордой на кровавые мясные ряды с крюками на кафельных перегородках, с подвешенными тушами и нарубленными кусками говядины и свинины на металлических прилавках, с дородными бабами в белых передниках с бурыми пятнами, вызывали оторопь, открывая неприглядную изнанку жизни.
В гуще народа инкогнито
Президенту всегда хотелось побывать в гуще народа без секьюрити, без плотного кольца местных чиновников, из глаз которых кажется, так и сочиться приторный сироп чинопочитания, в котором он беспомощно барахтался как муха. А во рту становится сладко до противности, хотелось запить минералкой.
Да, побывать инкогнито, подражая правителям прошлого. Восточный владыка Гарун Аль-Рашид отправлялся по ночам гулять по Багдаду, выдавая себя за купца, и из первых рук знал все о положении во вверенном ему халифате.
Да, все дело в обратной связи. Эта мысль занимала и будоражила воображение. Один на один. Он и народ. Не на этих стерилизованных встречах с тщательно отобранным населением, и в плотном кольце охраны, когда ты улыбаешься, тебе улыбаются.
Ты говоришь что-то непременно значимое, тебя внимательно слушают, всем своим видом демонстрируя, верноподданнические чувства, под прицелом вездесущих телекамер. Чтобы высказаться о наболевшем и выслушать о наболевшем. Чтобы наконец-то подслушать в разношерстной и разноязыкой имперской толпе национальную идею и обозначить ее с высокой трибуны. И может быть, эта идея сплотит страну. И она перестанет быть мозаикой из субъектов и областей, живущих своей, независимой жизнью, что грозит развалом, а станет единым целым.
Миг единства и примирения.
Его преследовало странное чувство, что все его новаторские идеи, предложения, получали горячую поддержку у чиновников различного уровня, но словесной поддержкой все и ограничивалось. С таким же успехом он мог озвучивать эти идеи в глухой тайге и получить поддержку от собственного эха или от косолапого мишки, оказавшегося неподалеку. От слова до дела была дистанция огромного размера. Сейчас же ни камер, ни охранников, ни прессы. Вот он вожделенный миг единства и примирения.
-Отойди, да. Не покупаешь, иди, дарагой, своей дарогой, - неожиданно для себя скаламбурил горбоносый и заросший по глаза продавец в неизменной фуражке «аэродром», поправив цепкой рукой оранжевый плод в ароматной пирамиде. На толстом волосатом пальце сверкнул массивный золотой перстень с анаграммой.
Президент даже вздрогнул от этого окрика, до того погрузился в свои заветные мысли. Через проход, где на прилавке возлежала опаленная свиная голова с застывшей улыбкой Будды, и подкопченным пяточком, старушка, рылась в мясных отходах, складывая в заплечную сумку шкурки, требуху, все, что ей скинула сердобольная хозяйка.
Россия вперед
Под куполом рынка, срываясь с поперечных металлических балок, суматошно хлопали крыльями голуби. И в голове опять закрутился тот сон, он даже оглянулся, страшась увидеть своего давешнего преследователя. Но вместо арлекина на него надвигался, с крейсерской скоростью какой-то броско и с вызовом одетый толстяк с трубкой айфона в левой руке, по-видимому, не замечая его.
Полы его кашемирового пальто распахивались, открывая стильные драные джинсы, и свитер, с аппликацией, где президент прочитал: «Россия вперед». Президент едва успел отскочить, чтобы не быть сбитым выпирающим из-под ремня животом на заплеванный бетонный пол. В уголках глаз закипели слезы обиды.
Одна девочка с косичками, выбившимися из-под кроличьей круглой шапки, показывая на него пальцем, сказала матери, нагруженной неприподъемными сетками:
- Ма, смотри-ка, а тот дяденька на нашего президента похож, только уж больно грязный и в лохмотьях.
Мать опустила поклажу на снег, достала из кошелька мятую десятирублевку и отдала дочери со словами:
-На, отнеси. Господь заповедовал помогать убогим.
Когда в его ладони оказалась мятая купюра, слезы отчаяния все-таки хлынули из его глаз…
Как лучше накрыть стол из газет
Карла чиркнул спичкой, и собранные обломки досок, картон, неохотно занялись, но через минуту костер пылал вовсю, выплевывая высоко искры. Рваный едкий дым выносило в окна первого этажа.
-Однажды даже пожарные приехали. Кто-то их особо бдительный вызвал. Увидели тут такое дело, накостыляли нам по первое число. Помнишь Костыль? Но с тех пор сюда носу не суют. А нам без тепла нельзя. Чайку погреть, да и самим, хоть немного в себя прийти, почувствовать себя людьми - он как бы разговаривал сам с собой, не обращая внимания на окружающих.
Анжела сервировала стол на расстеленных внахлест газетах, где, в центре поставила банку с икрой, нарезала мелкими кусочками кем-то выброшенных рошфор с голубыми прожилками плесени, чуть подванивающий осетровый балык, дожала в майонезную банку кетчуп из пакета.
Карла, причмокивая, и облизываясь, обжаривал на костре осклизлые сосиски. В одной из газет, годовалой давности с вываленными на нее головками повядшего чеснока в частности, сообщалось о визите президента Российской Федерации Викентия Павловича Зайцев в Соединенные Штаты Америки.
Он глянул на себя уверенного и пышущего здоровьем, и у него защемило сердце. Правда краем глаза он вдруг увидел подмигивающий глаз того черного Арлекина, выглядывающего из-за плеча Обамы.
Может быть он бредит
Вздрогнув, Президент, удрученно отошел от общего стола и забился в угол квартиры. Пластмассовая кукла с оторванной рукой в синем в горошек платьице, валявшаяся в куче мусора у двери, вдруг показалась ему живым младенцем.
Он даже сделал движение подняться, пока не обнаружил ошибку, зацепив ногой отлетевшую к закопченной стене фотографию под треснувшим стеклом. На фотографии прямо в объектив смотрели бородатые мужчины в поддевках и женщины в темных платьях и белых платочках по моде 30-х годов. Кто-то навсегда забыл здесь свое прошлое.
Потом и он не отрываясь, как в объектив, смотрел на оранжевое пляшущее пламя, в котором, как казалось ему, сгорала безвозвратно его так странно заканчивающаяся жизнь. Может быть, он бредит и лежит сейчас под капельницей, в кремлевской клинике, в окружении выписанных из Германии врачей, а рядом сидит безутешная жена и его обязанности исполняет премьер-министр?
Страна осталась без президента? Завтра он должен обязательно добраться до телевизора. В новостях что-то должно быть. Но если это бред, то о каких новостях можно говорить. Какие существуют критерии отличить реальность от бреда. Если бред настолько реален, как сама реальность?
Я - доктор, они пролетарии
- Ну что голову мучаешь, глотни настойки. Для здоровья и сугреву,- протянул ему шкалик и огурчик подошедший Николай Александрович. Президент безучастно взял шкалик, сделал глоток, почувствовав обжигающую волну и цветочный запах. Захрустел кислым огурчиком.
-А на твой утрешний вопрос, почему я так складно говорю, ответ простой и несколько неожиданный. Я в своей бывшей жизни, которая уже смутно помнится, преподаватель марксизма – ленинизма в здешнем университете. Доктор философских наук. Костыль, Карла, да и Анжела, они выходцы, так сказать, из низов. Одним словом, пролетарии.
Анжела женщина красивая и могла бы найти себе достойную партию, но тяжелая наследственность, ранняя проституция и вот она здесь, в подвале, хотя и по-своему счастлива, как не дико звучит. Здесь наша семья. Вы с Анжелой гражданские муж и жена, если ты забыл, а мы выходит близкие родственники.
Я когда-то думал, что человек, дойдя до грани отчаяния, совершает самоубийство. Но оказалось что тот, кто переходит за эту грань, обретает абсолютную свободу, правда с некоторыми бытовыми неудобствами, как в моем случае. Но, уверяю, это того стоит.
Русский бунт бессмысленный и беспощадный
А моя история ничего из ряда вон. Но чтобы было понятно, начну издалека. В семнадцатом году случился русский бунт, который победившая сторона впоследствии назвала революцией. Но назвали те, кто сумел энергию этого бунта преобразовать, в конечном счете, в государственное строительство. Я имею в виду, прежде всего Иосифа Виссарионовича. Ленин фигура противоречивая, мистическая, я бы сказал, да и у кормила продержался недолго.
И чтобы не растекаться мыслью по древу, скажу, что все достижения советского периода, в том числе победа в Великой Отечественной войне это та, сошедшая на нет, в начале восьмидесятых энергия русской смуты, оформленная в терминах марксизма-ленинзма, как ни парадоксально это звучит.
Но дело-то, в конечном счете, не в словах. В середине восьмидесятых, я тогда заведовал кафедрой марксизма-ленинзма в нашем университете, в правящей партийной элите начался разброд. Вроде бы и слова те же говорили, и цели определяли, и отчеты парадные писали, но в самом воздухе, как весной, запахло переменами.
Но такого краха не ожидал никто
Помню тогда под коньячок, мы, пролетарии умственного труда, долгие разговоры на кухнях разговаривали. Все гадали, чем разрешится явно назревавший кризис в идеологии и в экономике. Но такого краха, который случился, никто и в страшном сне не мог представить.
Я сейчас понимаю, что у страны был шанс обновления. Забегая вперед, скажу, что бездарно упущенный. И сакраментальный вопрос вертится на языке – кто виноват? Помнишь чехарду после смерти Брежнева: Черненко, Андропов и, наконец, Горбачев. Назревала смута не внизу, а на самом верху. И смута кем-то управляемая. Я бы сказал, организованная смута, хотя и в семнадцатом году в смысле организации то же постарались отдельные господа с нерусскими фамилиями. Это я как профессионал, съевший не одну собаку на этой теме, тебе говорю.
-Мальчики, хочу праздника, - раздался капризный голос, раскрасневшейся от выпитого, Анжелы. – Все по углам забились, а о своей единственной женщине забыли. Карла, давай за инструмент. Сбацай что-нибудь, чтобы за душу схватило.
Широка страна моя родная
У самого окна, уже занавешенного простыней, сиротливо жалось к ободранной стене пианино с нежным названием «Ласточка», оставленное прежними хозяевами за ненадобностью.
Карла, семеня короткими ножками, подтащил к инструменту два черных пластмассовых ящика из-под жигулевского пива, взгромоздился на них и, глухо стукнув крышкой с нацарапанным гвоздем неприличным словом в три буквы, двумя короткопалыми руками азартно вдарил по белым и черным клавишам.
Неожиданно в какой-то точке пространства возникла мелодия, и тут же заполнила собой всю комнату, совершенно неуместная здесь, но именно поэтому приобретшая какое-то новое звучание. Анжела хрипловатым контральто, отбивая такт ладонью по красному пионерскому барабану, невесть как оказавшимся здесь, с чувством запела:
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов морей и рек…
Надтреснутый тенор Костыля устремился вслед:
-Я другой такой страны не знаю
И уже трое, с вступившим Карлом, у которого оказался бархатный глубокий бас, закончили музыкальную фразу:
-Где так вольно дышит человек.
И вдруг все грянули, включая и президента, который помимо своей воли, запел, так, что к горлу подкатил слезный ком.
От Москвы, до самых до окраин,
С южных гор, до северных морей.
Человек проходит, как хозяин,
Необъятной Родины своей.