Когда я учился в школе и у меня спрашивали: «Кем ты хочешь быть?» я всегда отвечал – патологоанатомом. Все тут же: «Фу!!! Да ты не сможешь там работать! Это же трупы». А мне просто нравилось эпатировать людей. Но видимо, отвечая на эти вопросы из раза в раз одно и то же, я так свыкся с этой мыслью, что в 2011 году поступил в Читинскую медакадемию. У меня мама – медик. И она отговаривала меня: «Если поступишь, мне потом ничего не говори!» Но я всё равно выбрал мед. Учась на третьем курсе, устроился ночным санитаром в судебно-медицинский морг, где отработал 5 лет. Ну и как-то пришёл к тому, что хочу быть судмедэкспертом, что мне это нравится. Судебно-медицинские эксперты занимаются разными вещами: исследуют трупы, освидетельствуют живых, занимаются судебной химией (определение алкоголя, наркотических, отравляющих веществ в крови), гистологией (под микроскопом рассматривают ткани человека, внутренние органы, изучают патологические процессы, которые там возникают – начиная от инфаркта и заканчивая каким-то повреждением. Кровоизлияние в мозг, например: посмотреть и определить его давность).
Моя мотивация изначально была – я не хотел работать с живыми людьми. Живые люди – неадекватные. Я еще на медицинской практике на них насмотрелся. А мёртвые – они тихие, спокойные. Если что-то не получилось, я могу подойти к трупу и попробовать ещё раз. Если со второго раза не получилось, то с третьего точно получится. С живым же так не прокатит. Первый раз ошибся – всё, у тебя труп на столе лежит.
Работа в морге для студента-медика – это очень удобно. Дежуришь ночью, а с утра на учёбу. Я конечно же помню свое первое дежурство и первый труп. Тишина, слышно только как лампа работае, я в морге один и тут привозят два трупа с ДТП. Мягко говоря, это был просто фарш. Я решил занести их в холодильник, взял одного за руки и тут он как начал хрипеть. Просто как в фильме про зомби. Это было очень страшно. Я его бросил и ...убежал. Но потом взял себя в руки, сказал себе: «Ничего страшного. Это просто кровь скопилась в трахее и воздух выходит из легких. Это нормально». Еще помню привезли человека с так называемой «ЖД травмой» – попал под поезд – положили на весы, в журнале расписались и уехали. Я бирочку на руку повесил, беру его за руки, чтобы приподнять, начинаю тащить. Тело двигается, а ноги остались. Он ровно пополам разошёлся. Я сначала думал, что это я сделал, а потом понял, что это его поездом так переехало.
Когда я был ночным санитаром, я всегда ночью один находился в морге с трупами. Страшно было только, когда свет отключали. Ходишь в кромешной темноте, ищешь фонарик, а потом с фонариком ходишь и проверяешь всё. Я в принципе темноты боюсь, а морг добавляет острых ощущений. Но постепенно ко всему привыкаешь. Конечно есть какие-то неприятные вещи типа гнилых трупов с червями. У тебя опарыши по перчаткам ползут, жуки трупоеды, всё кишит ими, а всё равно – вскрывать надо. Но в основном такие трупы бывают летом. Бывает с пожара кого-нибудь привозят, а ты с учёбы пришёл голодный и … пахнет шашлыком. Реально – трупы с пожаром пахнут шашлыком. Единственное, к чему я до сих пор не могу привыкнуть – это к мёртвым детям. Я стараюсь воспринимать это как работу, но когда приходят родственники и ты видишь их горе – особенно если семья благополучная и ребёнок был желанный – это очень грустно.
Со своей будущей женой я тоже в морге познакомился. Она была студентка, училась на стоматолога, пришла на пару, а я стоял в коридоре, разговаривал со своим куратором. Поворачиваю голову, она стоит, два глаза испуганных из под маски выглядывают. Я увидел, мне она понравилась, я зашёл в ведомости тех групп, которые сегодня посещали вскрытие, нашёл, написал ей. Уже два года женаты.
Во время учебы в медицинской академии мы, минуя препарирование лягушек и животных, сразу же приступили к препарированию людей. Вернее, «препаратов» – так называются заформалиненные части тел от трупов. Мы на них изучали анатомию. Первый «препарат», который мы смотрели всей группой – это была нога. Мы смотрели мышцы. Встали все вокруг стола, надели перчатки, открыли учебники и смотрели, где какая мышца идёт. У меня никогда не было ни страха, ни отвращения перед трупами в анатомическом театре. Это же всё заформалинено, там нет никакой инфекции, ничего не подхватишь. Про студентов-медиков ходят разные байки – якобы нас не кормят, а потом голодных отправляют в анатомичку и там стоят пирожки, чтобы мы от голода преодолели свой страх перед трупами. Это всё сказки, что мы такие чёрствые: подошли к секционному столу, яичко об лоб трупа разбили, съели. Такого не бывает. У нас есть столовые, едим мы там. Нет, если надо – вид трупа нам аппетит не испортит. Конечно были студенты, кто не мог этого вынести. Но кому плохо, можно было выйти из секции, сходить в туалет, выйти на улицу подышать. И вроде все остались, никто не ушёл из медицинского.
Чьи это были трупы в анатомическом театре, я не знаю. Раньше же можно было изымать органы и невостребованные трупы. А сейчас издали закон о погребении и с этим проблематично. Современные студенты учатся не на трупах, а на книжках, на «препаратах» из пластилина, которые они сами делают. Это конечно не одно и тоже, но сейчас, к сожалению, только так. Даже когда я учился, «препараты» были уже старые, заюзанные. Их постоянно доставали из формалина, тыкали, пинцетом что-то брали. Но все равно это были настоящие органы и на них можно было изучать анатомию. А как ее изучать в нынешних условиях – я не понимаю.
Чтобы труп разрешили использовать для изучения анатомии, нужно, чтобы было либо разрешение самого усопшего или его родственников. Если же труп невостребованный, нужно разрешение прокуратуры на его изъятие для исследований. Но добиться этого сейчас очень сложно. Что касается меня, я бы без проблем завещал свое тело студентам для опытов. Пусть учатся.
Когда я начал работать судмедэкспертом, первое время ездил на выезды в составе следственно-оперативной группы. И каждый день случались самоубийства. В основном люди вешаются. Либо на дверной ручке, либо на домашнем турнике. Очень много подростков кончают с собой из-за неразделенной любви. Есть неизлечимо больные. Помню, один дедушка болел раком, не хотел обременять своих родственников, и повесился. Написал предсмертную записку: «Прошу простить, в смерти своей прошу никого не винить». Убийств бытовых очень много. И каждый раз подозреваемый говорит: «Это не я его убил, он сам упал на нож». И наша задача показать, что произошло не самонатыкание, а преднамеренное убийство. Бывали и непреднамеренные. Например, один мужчина, зависимый от алкоголя, ходил и постоянно у всех деньги выпрашивал. Его часто били. Но никто не подумал бы, что его сын смог бы его убить. А на вскрытии выяснилось – механическая асфиксия, то есть задушен. А сын потом признался, что это он отца убил, но это случайно вышло. По всем признакам это реально была случайность. Он хотел оградить отца от самого себя и окружающих от него. Замотал его в ковёр и обмотал проволокой, чтобы тот не мог шевелиться, но немножко перестарался...
Сейчас я работаю в отделе сложных комиссионных экспертиз. Это экспертиза по материалам дела. Трупы я уже не вижу, у меня есть только материалы дела, заключения экспертов, консультантов. Мы работаем по постановлению сотрудников полиции, органов дознания суда, если они назначают экспертизу. Любое подозрение на насильственную смерть, скоропостижная смерть – это повод для назначения судебно-медицинской экспертизы, с целью установить, а не убийство ли это. Если человек наблюдался в больнице, лечился, возьмём тот же рак – скорее всего подозрений в насильственной смерти не возникнет и его отправят к паталогоанатому, а не к судмедэксперту. Потому что он умер от заболевания. А если на фоне внешнего благополучия человек внезапно взял и умер – тогда назначают экспертизу. Иногда для экспертизы нужно что называется «сварить кость». К примеру, изымаем череп, отрезаем мягкие ткани, дня 2-3 варим, кости зачищаем и отправляем криминалистам, чтобы они потом определили количество ударных воздействий при переломе черепа. Это можно определить и на трупе, но для полноты исследования можно и изъять череп, если эксперту это потребуется. Обстоятельства разные бывают.
Сейчас я занимаюсь врачебными делами. То есть установлением недостатков медицинской помощи, которые привели к вреду здоровью, либо смерти. Грубо говоря, смотрим, накосячили врачи или нет. Если накосячили, то всё, извините, мы даём свое заключение и дело идёт в суд, а суд уже решает, что будет с врачами. Факт врачебной ошибки достаточно трудно, но доказуем. По каждой из болезней есть множество приказов, клинических рекомендаций. Мы смотрим, а всё ли врачами вовремя выполнено, правильно ли они установили диагноз, правильно ли проводили лечение. К каким последствиям это всё привело. Это очень сложно, не зря мы называемся отдел сложных комиссионных экспертиз.
Врачебная ошибка – это добросовестное заблуждение врача, то есть он попытался всё сделать правильно, но в силу каких-то факторов – нетипичное течение заболевания, недостаточный опыт – он не сумел поставить диагноз и начать правильное лечение. Мы смотрим, правильно ли была оказана помощь в соответствии со всеми законами и регламентами. Случай из практики: привозят женщину с жалобами на боли в животе. Хирург как следует не посмотрел и её лечили несколько дней от сопутствующей патологии и прошляпили перетонит. Женщина благополучно умерла. Дефект оказанной медицинской помощи.
Я люблю свою работу. Мне нравится думать, воспроизводить события, выстраивать логические цепочки патогенеза. Каждый день я что-то новое для себя узнаю. Потому что человеческий организм в принципе до конца не изучен. Всей жизни не хватит, чтобы его изучить. Мне нравится, что моя работа заставляет меня думать и развиваться каждый день.
Самое трудное в моей работе – первое время страшно, а вдруг ты сделал что-то не так, а от тебя зависит судьба другого человека. Допустим, посадят его или оправдают. Убийца будет ходить на свободе, либо невинный человек сядет в тюрьму. Одной своей подписью ты можешь сломать человеку жизнь.
Выгорания у меня нет. Мы, судмедэксперты, спокойные люди, нас пациенты не доканывают. У нас отпуск 52 календарных дня, можно разделить на 2 или 3 отпуска в год. График работы: с понедельника по пятницу с 8 до 14:30. Вредность, всё таки. Год за полтора идёт. На пенсию не знаю, когда. Буду работать, пока не помру.