И снова здравствуйте. Третья серия про Гесю.
мае 1879 года Гесю выпускают из тюрьмы и ссылают административным порядком в Старую Руссу, откуда она смогла бежать в сентябре. В ноябре того же, 1879 года, Гельфман уже находится в Петербурге и принимает деятельное участие в революционной борьбе, присоединившись к «Народной Воле».
Когда я была освобождена от тюремного заключения и когда меня привезли в Старую Руссу, я несколько времени пробовала жить; после 4-летнего заключения я хотела несколько осмотреться, но никакой возможности не было жить. Через три месяца после освобождения я уехала и приехала в Петербург, но не потому, что полиция преследовала, а потому, что, когда меня освободили, я задалась целью служить тому делу, которому служила.
(Из последнего слова Геси Гельфман на суде по делу 1 марта.)
Время бегства Гельфман из ссылки совпало как раз с началом формирования партии «Народной воли», соединившей тогда около себя всё живое и деятельное. Чуткая душа Гельфман, ее деятельный, подвижный характер, ее любовь к народу и, наконец, личные связи — всё побуждало ее примкнуть к партии, видным членом которой она с тех пор осталась до конца жизни.
(Владимир Иохельсон, Геся Гельфман, Биографический очерк)
Ее деятельность за 1879—1881 гг. была очень разнообразна и относилась отчасти к пропаганде среди молодежи, отчасти к рабочему делу, но более всего Гельфман оказала услуг Исполнительному комитету на почве чисто террористической борьбы с правительством. Ей доверено было устройство некоторых важных конспиративных квартир, где она показала себя чрезвычайно ловкой «хозяйкой». Никто не умел лучше ее ладить с домохозяевами и дворниками, заговаривать, что называется, зубы непрошенным посетителям и отвлекать их внимание от компрометирующих обстоятельств, которые — казалось бы — неизбежно должны были броситься в глаза. Под видом самой непринужденной простоты, даже болтливости, в ней скрывалось замечательное присутствие духа и находчивость.
(Владимир Иохельсон, Геся Гельфман, Биографический очерк)
1 марта 1881 года Софья Перовская и Николай Кибальчич доставили на Тележную улицу, на квартиру Геси Гельфман четыре бомбы для отряда метальщиков. Из этой квартиры Игнатий Гриневицкий, Тимофей Михайлов, Иван Емельянов и Николай Рысаков ушли, чтобы казнить царя. Уже через два дня, 3 марта, жандармы штурмовали квартиру №5 дома 5 по Тележной улице.
Николай Саблин покончил жизнь самоубийством, а Геся Гельфман была арестована. Первоначально ее отправили в тюрьму Трубецкого бастиона Петропавловской крепости. Позже, в преддверии суда, перевели в Дом предварительного заключения.
Геся вела себя так:
3 марта
Ни на какие вопросы, касающиеся лично меня, а также лица, застрелившегося сегодня ночью в той квартире, где я была арестована, и вещей, оказавшихся в той квартире, я отвечать не желаю. Предъявленная мне сейчас фотографическая карточка — действительно моя.
5 марта
Признаю, что я принадлежу к русской социально-революционной партии, программы «Народной Воли», о своей же революционной деятельности и вообще о своей жизни и занятиях в Петербурге я никаких ответов давать не желаю. На Малой Садовой улице в Петербурге, ни в квартирах жильцов, ни в разных торговых помещениях я знакомых не имела и не имею.
6 марта
Я не признаю себя виновною в соучастии во взрыве, произведенном 1 марта 1881 года на набережной Екатерининского канала, последствием коего была смерть и повреждение здоровья нескольких частных лиц. Рысакова я не знаю. В квартире моей действительно были найдены две банки с динамитом и я знала, что это динамит. Откуда эти банки с динамитом взялись, не желаю показать. По поводу квартиры и человека, застрелившегося в ней, никаких ответов дать не желаю.
8 марта
На все вопросы, предлагаемые мне, отвечать не желаю. На вопрос, знала ли я о подкопе на М. Садовой улице, в С.-Петербурге, из сырного магазина, заявляю, что участия в этом подкопе я не принимала, а на вопрос, знала ли о существовании этого подкопа — отвечать не желаю.
12 марта
В этой квартире у меня была типография «Рабочей газеты». Лиц, заведовавших литературной частью этой газеты, а также работавших в этой типографии, — я назвать не желаю, относительно же себя и Николаева могу только сказать, что я, как знающая наборную часть, была наборщицей и в этом же помогал нам Николаев. В указанной моей квартире, где была типография, был отпечатан только 1-й номер названной газеты и «программы рабочих партии Народной Воли». Я сама также раздавала номера названной газеты в среде рабочих — но где именно, то есть на каких фабриках, заводах или в квартирах, где бывали рабочие, — я сказать не желаю, а также не желаю назвать фамилии тех рабочих, коим давала газету и названную выше программу.
(Из материалов дознания по делу о событиях 1 марта 1881 года)
— Заявление ваше, — продолжал полковник, отводя глаза, — получено, и мой долг сообщить вам…Гм! Я должен сообщить, все зависит от вас самой. Вы, госпожа Гельфман…
Геся вдруг стала плохо различать это усталое лицо с седыми бакенбардами и седыми усами.
— Видите ли, мы готовы… То есть не от меня лично, но по чести скажу. Но там готовы… — Он опять сделал неопределенный жест и достал из портфеля фотографическую карточку. — Все зависит отвас, только от вас. Прошу… Знакомы-с?
Но Геся не взглянула на фотографию. Она пристально вглядывалась в этого старого офицера.
— Боже мой, — тихо сказала Геся. — Боже мой…
Полковник беспомощно кашлянул, положил на стол фотографию, и Геся увидела Якимову: щеки, как два горшочка, и челка. Аннушка. Лавочница «Кобозева» в магазине сыров на Малой Садовой. Аннушка.
— Вы должны ее знать, госпожа Гельфман. Правда? Только фамилию. Только фамилию. И тогда — последнее свидание с Колей. Он скажет: «Гесюшка…»
— Я знаю эту женщину.
Полковник и обрадовался и как будто смутился.
— Да? Кто же это?
— Знаю. Но… не скажу. Ни за что, полковник.
Он вздохнул то ли укоризненно, то ли с облегчением.