2021 год по предложению Владимира Путина объявлен в России годом науки и технологий. Можно ли развивать науку, не увеличивая финансирование, и каковы перспективы международного сотрудничества в сложной геополитической обстановке? Об этом научный журналист Ольга Орлова по гамбургскому счёту поговорила с президентом РАН Александром Сергеевым.
Чего ожидают учёные от Года науки и технологий, объявленного в 2021 году?
Прежде всего, того, что на разных высоких площадках — и в Думе, и в Совете Федерации, и в ведущих общественных организациях, в Общественной палате — состоятся серьёзные обсуждения потребностей нашей науки и того, что общество и власть должны сделать, чтобы наша наука развивалась конкурентным образом со всем миром. И что президент лично будет уделять особое внимание развитию науки. Хотелось бы, чтобы и ведущие СМИ выделяли лучшее эфирное время, свои центральные полосы, для того чтобы рассказывать об учёных, о научных достижениях. Думаю, что этот год будет интересен и с точки зрения старта новых научных проектов.
Как это может быть воплощено, если бюджет на год уже сформирован и на науку по-прежнему выделен лишь 1% ВВП?
Да, одна из наиболее серьёзных проблем с развитием науки у нас в стране — это её хроническое и существенное недофинансирование. Конечно, 1% ВВП — это очень мало по сравнению с теми странами, с которыми мы хотим соревноваться, входить в пятёрки, в десятки. Достойный уровень — это 3-4% ВВП. Хочу напомнить, что, когда в 1996 году принимался закон о науке, по которому мы живём до сих пор, там было 4% ВВП. Но в нулевых годах закон откорректировали и эта цифра пропала. Последнее десятилетие у нас в стране был неплохой бюджет — фактически каждый год был профицит. А теперь планируется дефицит. Так откуда же брать деньги?
Но я вам должен сказать, что у правительства есть много источников финансирования. Есть различные резервы. И я думаю, что было бы здорово, несмотря на дефицит бюджета, раз год объявлен Годом науки и пользуется таким вниманием со стороны руководства страны, что действительно появились бы более существенные средства. Ведь ХХI век — век соревнования не за территории и не за природные ресурсы. Это эпоха сражений за технологии и победит тот, кто выиграет эту борьбу.
Но разве после годовой истории с пандемией не стало очевидно всем главам государств, во что надо вкладываться?
Действительно уроки первого года пандемии важны. И первый урок в том, что наука, действительно, внесла существенный вклад в удержании ситуации под контролем. У учёных был накоплен серьёзный задел, который оказался адекватным в борьбе с коронавирусом. Было разработано несколько платформ для вакцин и в мире, и у нас в стране. И после того, как геном вируса был расшифрован, уже в феврале стало понятно, что вакцина будет.
Отсюда первый вывод: надо готовиться к будущим «войнам». И задел надо иметь по разным направлениям. Мы не знаем, какой следующий вирус нас посетит. Нам надо усилить наш фланг фундаментальной вирусологии. А здесь у нас есть определенное отставание. Но в этом году прикладные учёные сделали своё дело — и это необходимо отметить.
Это был общий вызов для всех. Мы увидели, как все страны, даже не сговариваясь, приняли решение о максимальной доступности всей научной информации о коронавирусе. Очень быстрые публикации, очень лояльное отношение к авторам, общие базы данных. Это международное научное сотрудничество сыграло очень важную роль. Даже те страны, которые в плане фундаментальной науки сами не могли посмотреть с точки зрения генетики, с точки зрения молекулярной биологии, получали постоянные новые знания, которые шли из этих общих баз данных мировой науки.
Например, Российская академия наук с Американской академией наук летом этого года заключили специальное соглашение об открытости этой информации, о том, что мы делимся и помогаем друг другу. Генерация знаний в современной фундаментальной науке — дело абсолютно интернациональное: тут нет никаких границ, не должно быть ксенофобии. Это важнейший урок, который мы должны извлечь из ковидного времени. Изоляция здесь приведёт только к тому, что мы не угонимся за научными вызовами. Разве можно, имея 1% ВВП и изолировавшись от мира, на равных делать фундаментальную науку? Конечно, нет.
Наступивший 2021 год – это не только год науки и технологий, но это и год столетия со дня рождения Андрея Сахарова. Как Российская академия наук будет отмечать эту дату?
Конечно, личность Андрея Дмитриевича многогранна. Это человек, который участвовал в создании нашего ядерного щита, учёный, трудами которого обеспечено 75 лет мирной жизни в стране. И, безусловно, научное сообщество очень высоко чтит его вклад. Будет масса мероприятий, конференций. В самом важном месте, где он работал — в Федеральном ядерном центре в Сарове, — будет открыт памятник Андрею Дмитриевичу. Мероприятия пройдут и в Нижнем Новгороде, где он был в ссылке, и в Ульяновске, в котором после окончания МГУ три года проработал на заводе, производившем патроны и сделал своё первое изобретение относительно того, как диагностировать качество патрона.
Но Нижний мне немного ближе, потому что в те годы, когда Андрей Дмитриевич там был, я работал в Институте прикладной физики. Я помню эту совершенно драматическую ситуацию, потому что он так и не смог побывать в нашем институте. Только раз, когда состоялся его знаменитый разговор с Горбачёвым, который пригласил его вернуться в Москву. И я прекрасно помню переживания директора института Андрея Викторовича Гапонова-Грехова, потому что ближайший коллега-физик рядом, но нет возможности общения, фактически запрещён контакт. Интересно, что Андрею Дмитриевичу разрешалось посещать Нижегородскую филармонию, он любил приходить и слушать концерты. Это не было местом встреч, это было местом присутствия Андрея Дмитриевича. Иногда даже музыканты-исполнители неявно посвящали свои выступления Сахарову, который был в зале. С тех пор в Нижнем Новгороде проводится великолепный фестиваль «Русское искусство и мир», посвящённый Сахарову. В этом году фестиваль начнётся как раз в день его рождения.