Проводник начало. Для тех, кто критиковал мою первую историю об учительнице, попавшей в метель. Эта история будет полностью вымышлена. В память об учителе войны.
Мне до школы — пятнадцать дворов.
Ежедневно в каком-то рыданье…
Матерь-Родина! Хлебороб,
Лучший сын твой погиб, россиянин…
Жутко вспомнить: не плакались мы,
Хоть во хлебе — мякина да жёлуди.
Да и тот — до средины зимы…
Как мы выжить смогли желторотые?!
Лист газеты тетрадкой был.
Допотопный обтрёпыш-букварь.
Но учились мы честно… А ветер выл,
Лез мороз под обносок старь…
Деревенские учителя!
Где вы, грозы мои и добрыни?
Мы вам нравились, даже шаля, —
Лишь бы горести позабыли…
Жизнь — не сказочная благодать,
Не всегда с красивым исходом…
На село за солдатом солдат
На своих, на казённых приходят.
Отрывок из стихотворения П. Герасимового.
«Во вторую военную осень я пошел в школу. <…>
Парты в нашем классе стояли в четыре ряда, оставляя узкие проходы, такие узкие, что учительница ходила по ним боком. К концу каждого урока становилось душно, на переменке дежурные строго-настрого всех выгоняли, открывали настежь все форточки. Школа была старая, маленькая, не приспособленная для такого множества учеников, и поэтому коридор в перемену был так забит стриженными наголо головами, что не только разбежаться было невозможно, но даже продираться сквозь эту толпу приходилось, лишь усиленно работая локтями. <…>
Отгромыхал медный звонок, которым помахивала нянечка в коридоре, вошла в темный класс учительница Анна Николаевна, как всегда кутаясь в мягкий платок и держа в руке керосиновую лампу. <…>
– Вы знаете, почему такие узкие проходы между рядами в нашем классе? – спросила Анна Николаевна настойчиво. – Потому что идет война и школы в нашем городе, большие и удобные, отданы раненым, там госпитали… Вы знаете, почему вы пишете на старых газетах, а не в тетрадях? Потому что идет война и фабрики, где делали тетради, разрушены… Вы знаете, почему вместо ярких лампочек у нас горит керосиновая лампа, а на партах свечки? Потому что энергии не хватает заводам, потому что заводы работают на всю мощь, чтобы сделать побольше снарядов!
– Знаем! – крикнул яростно Вовка, и я снова с восхищением, как бы новыми глазами, оглядел его.
– Мало знать! – ответила ему Анна Николаевна, отходя к окну и всматриваясь в медленно расступающуюся темноту. – Надо понимать…
Она долго смотрела за окно и, повернувшись, повторила:
– Надо понимать… (отрывок из повести Альберта Лиханова «Крутые горы».)
Зойка была девкой прилежной, училась на отлично. Поступила в училище, выучилась на учителя младших классов. Этим летом она вышла замуж за Виктора, сына председателя Колхоза "ЛУЧ" и переехала из своей деревеньки в 40 дворов в огромное село, растянувшееся на 10 км. В него она влюбилась еще в младшей школе, зимой. Они тогда толпой малышни шли домой, но занесло их в сугробы, которые взрослому то по пояс были. А они проваливались в рыхлый снег, почти по макушку. Смеха было и радости море. Но она потеряла рукавичку, стала искать, не ищется, все перерыла, нет ее. Руку уже свело от холода. Когда появились старшеклассники и стали по одному выдергивать их из снега. Ее тоже выдернул парень, с большими серьезными черными глазами. Вытащил из сугроба, поставил на тропинку, отряхнул. Рукавичку ее подобрал из снега. А потом взял за руку и повел домой. Так и началась ее любовь.
Вот она 19 летняя входит в новый класс, старой школы. Этим летом сделали ремонт, побелили стены, поставили новые, пахнущие краской и деревом парты. Зоя тоже принимала участие в ремонте. А сегодня она будет знакомиться со своим первым классом. В первый раз первый класс и для детей, и для нее. В этом году в селе будет три первых класса.
Ребята вихрем ворвались в класс, 13 мальчишек и 14 девчонок.
- Зоя Кузьминична! Здравствуйте! - Хором, словно отрепетировав поздоровались дети.
- Здравствуйте, здравствуйте! Присаживайтесь за парты, будем знакомиться... Зоя вспоминала с улыбкой тот момент, ребят она знала с колыбели. Те когда узнали, что она их учить станет, бегали по очереди домой, задавали вопросы, кому шнурок на ботинке, срочно завязать надо, кто цветов полевых принесет.
Никто и подумать, в то прекрасное время, не мог, что во второй класс ребятишкам пойти не суждено. В разгар летних каникул по стране прокатилось страшное слово - ВОЙНА!
Она пронеслась ужасным ураганом, оставляя за собой руины и кровавое месиво. Виктора мобилизовали еще в июне. Не успела отгреметь страшная весть, как 23 июня пришли повестки. Ребята сами рвались к бою, те кто тогда не подошел по возрасту или здоровью, расстраивались, боялись - война закончится, а они не успели! К октябрю 41-го немцы оккупировали весь район. Жестокие кровопролитные бои шли повсеместно. Банды фашистов, продвигаясь вперед к Москве, заняли село. Уже в первый день прихода немцы захватили и казнили несколько человек. Первым повесили комсомольца, связанного с партизанами, потом расстреляли отца Вити, как коммуниста и пособника партизан. Почти месяц район и село находились в оккупации. За недолгое время хозяйствования немцы грабили, убивали и насиловали. Правда те дома, где расположились не трогали.
Дом бывшего председателя так же заняли. Зойка со свекровью, перебрались в баню. Хотели уйти к сестре Валентины Федоровны, так звали Виктора мать. Но немец пригрозил расстрелом. Успокоить свекровь никак не удавалось, пока не сказала ей Зоя, что беременна и четвертый месяца уже, носит дитя под сердцем. Та успокоилась. Но так только казалось. Через две недели немцы тронулись в бега от наступавшей Красной Армии. По пути они жгли, расстреливали, собирали людей в одном месте, обливали их холодной водой и заставляли бежать. А потом расстреливали. Под такую участь и попала родная Зойкина деревня. Фашисты согнали всех в сарай и подожгли. Чудом уцелел мальчишка Павлик, которого мать отправила зачем-то в село. И трое детей старшей Зоиной сестры Веры.
Страшную весть принес Павел. Увидел дым. Бабы, которые были здоровы, в том числе и Зойка и несколько подростков отправились туда лесом, ближе к вечеру. Понимали, что, если там случилась беда, женщины немцам не помеха. Потому шли крадучись уже в сумерках. Стараясь не шуметь. Деревня находилась в паре километров на опушке леса. Когда их маленький отряд вышел туда, перед ними предстала страшная картина. Черные, еще дымившиеся остовы домов. Жуткий запах горелого мяса они почувствовали еще в лесу, но здесь он был просто невыносим. Стоявший на краю деревни сарай медленно догорал, оставляя только кучку пепла и золы. Это все, что осталось от жителей деревни на опушке леса. Завязав лица платками бабы пошли кругом пепелища. С надеждой вдруг кто уцелел. Слезы застилали глаза, душили рыдания, подступала к горлу тошнота, но шли, смотрели. Надежда она ведь умирает последней.
- Сюда! - Вдруг нарушил тишину чей-то вскрик. Все кинулись в ту сторону.
- Там кто, то есть,- уже шепотом добавила Митрофановна, работавшая продавцом в магазине. - Там. - она указала рукой на прилегавшие к лесу кусты, почерневшие от копоти и припорошенные пеплом.
- Там же наша землянка, в той стороне, - также шёпотом сообщил Пашка.
- А вдруг немец? - спросил кто-то.
- Мы все обошли, - сообщили только что вернувшиеся Васька с Петькой. Они отправлялись обойти лес, на предмет немцев. - Ушли. Нет их тут.
Маленький отряд, разойдясь по двое, с разных концов двинулся к землянке. Еще двое остались на стреме, вдруг вернутся немцы. Группа одновременно подошла к насыпанному холмику, заваленному прошлогодней листвой и поросшему мхом. Все остановились и прислушались, когда Пашка подал знак к тишине. Из-под земли шли неясные звуки, похожие на завывания. Зойка, не выдержав, шагнула ближе:
- Мамочка, где ты? - расслышала она и кинулась ко входу. Из землянки вытащили троих малышей. Грязных, перепачканных землей и сажей, полураздетых. Дети тряслись, как в лихорадке. Старший, которому шел пятый год, шептал все время: «Где ты, мамочка?». Средний трехлетний малыш, хватал старшего за штаны, трясся и подвывал, а самая маленькая девочка мирно посапывая спала. Слезы прочертили светлые полосы на грязных щеках. Разобрать в темноте, кто это и чьи возможности не было.
Когда отряд похватал малышей и развернулся к лесу, всем показалось, что в кусты, от землянки шагнул мужской силуэт. Парни втроем бросились туда, но ни кого не нашли. Тогда недолго думая рванули обратно в село.
Только там разглядели найденышей, это были дети старшей Зойкиной сестры. А когда их отмыли, отогрели и успокоили, стали спрашивать, как в землянке те оказались. Старший сбивчиво, картавя поведал, что до прихода немцев пришел дядя. На вопрос какой дядя мальчик пальчиком указал на Зоину свекровь:
- Ее. И стал говоить маме, что б уходила с детьми, фасысты идут. Она нас к землянке, как были и отвела. Сказала сидеть молча, а сама убежала обратно.
Свекровь, услышав это схватилась за сердце, а ночью умерла. Зойка думала, что сойдет с ума от горя. Потерять мать, отца, сестру еще и свекровь. Бабы ее утешали, не когда, мол девка слезы лить. Вон забот у тебя теперь сколько.
А к декабрю немцев откинули далеко, наша армия освободила район. Жизнь стала возвращаться в свое русло. Возобновили занятия в школе. Классы обледенили, так и теплее и место для раненых есть. Было и холодно и голодно и как Зойка доносила дитя, не знала. Ели хлеб наполовину с желудями. Картошку, что немцы не выгребли, да что в подвалах по осталось, муку, зерно бабы снесли в центр села. Делили поровну, что б хватило до весны. До воровства друг у друга не дошло. Взять с них после немцев было нечего. Брать будут потом, когда по весне начнут сеять.
А в марте родила Зоя двух девочек. Виктор приходил домой, после ранения в декабре 42- го. Девчонок видел первый и последний раз. Как и они отца.