Часть 1. Приключенческая повесть.
Лежа в своей теплой постели, слушаю жалобные всхлипы и стоны дряхлого дома. Я чувствую, как наш дом взлетает вверх, судорожно взмахивая, балансируя в воздухе, крылатой крышей. Огромный многорукий великан-ветер, играет маленьким домом, как ребенок кубиками. Раскатисто смеется великан. Сотрясается всем телом дом. Отец зажигает фонарь, подходит ко мне и трогает за плечо. Я поднимаюсь, торопливо одеваюсь. В шторм наш маяк единственная надежда для моряков, он не должен погаснуть. С трудом открываем дверь. Навалился на дверь, держит с той стороны великан. А едва вышли мы наружу, он сбивал нас с ног, оплетал тугими канатами дождя, не давая свободы движения, пригибал к земле. И гремел, кричал, улюлюкал, хохотал нам в лицо задира-разбойник, выплевывая синие молнии во мрак ночи. Я иду, держась за отцов рукав, прячась от ветра и косых хлестких струй дождя за его спину.
Маяк. Захлопывается с лязгом тяжелая кованая дверь. И неожиданная тишина. Остался снаружи обиженного ветра вой. Поднимаемся по каменным крутым ступеням, круг за кругом, круг за кругом. Я помню наизусть количество ступенек, но все равно считаю про себя. Один, два… пятнадцать… тридцать пять.… пятьдесят пять.… И вот мы в нашем святилище, в сердце маяка. Под высоким куполом - зал, прозрачные стеклянные стены. В центре - пьедестал для фонаря и частокол зеркал. Отец зажигает фонарь. Вспыхнул белый свет, многократно отраженный от огромных многоярусных зеркал. Приводит в действие механизм, и зеркала послушно заскользили в таинственном шаманском танце, посылая сигналы кораблям о навигационной опасности в этих водах. Выхожу на открытую галерею, опоясывающую священную комнату. Черная живая клокочущая и ревущая мгла, разрезаемая ножом маяка. В луче белого света далеко внизу вздымаются спины черных драконов волн, слившихся в бешеной смертельной схватке, Сотрясается воздух от ударов могучих хвостов с неимоверной силой о скалы. Ох, тяжело придется кораблю, попавшему этой ночью в гущу битвы титанов! Острые подводные рифы вспорют днище корабля, как ножницы бумагу. Размолотят тяжелые волны, размочалят, и выплюнут на сушу останки, некогда легкокрылого корабля. И будут только чайки скорбно плакать в голубой лазури неба. Сколько погибло в этих водах, прежде чем построили на этом острове маяк. И теперь только мы с отцом стоим на страже, охраняя жизни моряков.
Я смотрю на отца, ожидая сигнала приступить к своей любимой обязанности, стрельбе из пушки. Мне нравится подносить фитиль к пушке, нравится слышать грохот, от которой закладывает уши. Отсчитывая равные промежутки, стрелять вновь и вновь, воображая себя канониром на пиратском корабле. Стыдно признаться, но я любил туман, непроницаемым белым облаком, опускающимся на остров. Обманчиво приветлив, заманивал моряков в ловушку, злой старик с белой пушистой бородой. Бессилен против него нож маяка, и только гул пушечного выстрела мог раскрыть коварные замыслы колдуна. И я стрелял в белую бороду, по крючковатому носу старика, по его хитрой улыбке, торжествуя над ним победу.
И вот, отец машет мне рукой. Я вбегаю в маленькую комнату, где хранятся бочонки с порохом, ядра. Выкатываю пушку. Прочищаю шомполом. Заряжаю. Погладив ее за крутые бока, шепчу: «Ну, с Богом, старушка». Моя старушка, с грохотом выплюнув ядро, от удара окатилась назад. После каждого выстрела, глажу ее, шепчу ей ласковые словечки, подбадриваю. Нелегко ей воевать, старушке. Мне кажется, я слышу, как она кряхтит и жалуется. Сколько ей лет? Отец говорил, что она снята с пиратского корабля, давным-давно. Она побывала во многих сражениях. Ветеран. И я ей не даю покоя. Она для меня живая. А как же иначе? Все живое. Маяк, наш дом, остров, море. Все дышит, все живет своей жизнью, не всегда понятной нам людям.
Закончилась ночь. Безумство ветра прекратилось. Затих. Устал. И мы устали. Глаза слипаются. Повоевали мы сегодня славно. Я, кажется, заснул на эфесе пушки. Не помню, как очутился дома, в своей кровати. Помню только легкое покачивание и чувство защищенности, покоя. Значит, отец нес меня от самого маяка на руках. Укрываюсь одеялом с головой, подогнув ноги под себя - так теплее - засыпаю.
Мой остров
Следующий день. Я дома один. Отец уплыл на материк, продать рыбу, да закупить продуктов. Готовлю себе завтрак, быстро проглатываю и бегом на улицу. Блаженство! Ничто не напоминает о буре, гремевшей еще совсем недавно. Ослепительно светит солнце. Оно так не часто балует своим появлением наш остров. Бегу по камням, вверх на гранитный утес, торопливо раздеваюсь. Вот, я стою на вершине, открытый всем ветрам. Подо мной пенится море, далеко-далеко. Разбивается об утес пенная зелень волн, расцвеченная по краям золотом утонувшего солнца. Я подпрыгиваю и лечу. Я птица! Сердце замирает в восторге. Вверх летит, поднимаясь уступами утес, взлетает, приближаясь ко мне море, раскрывая объятья ласковых волн. Я врезаюсь в воду, бесшумно, окутанный белой стайкой щекочущих пузырьков. Открыв глаза, смотрю в мутно-зеленый туман, плыву в лабиринте между черных камней. Вода холодная, приятно бодрит тело. Выныриваю. Ложусь на спину. Смотрю в небо. Далекая бездонная манящая небесная река, перламутровые облака. Стонут чайки, утопая в ней; быстро проносятся стремительные стрижи; альбатросы величественно парят, расправив широкие крылья. Бездумно покачиваюсь на волнах, распластавшись, как морская звезда, слушаю плеск воды, вбираю в себя солнечное тепло. Закрываю глаза, сливаюсь с морем.
Вылезаю на берег. Замерз. Кожа покрылась мурашками. Чтобы согреется, бегу, навстречу ветру. Карабкаюсь вверх, цепляясь за выступы гранитных камней. Рассматриваю мох. Он такой разный! Вот, маленькие желтые звездочки, стоящие на зеленых ножках. Вот, плотная изумрудная зелень расстелилась ковром, между расщелинами. Нарядные темно-красные трилистники с маленькими желтыми шариками цветов. Здесь нет пышной растительности юга, какие я видел на картинках в книгах. Нет высоких деревьев, кроме низкорослых живописно изогнутых сосенок. Суровый край, облюбованный северным ветром и холодными дождями. Но я люблю наш мир! Люблю наш остров черных камней, как спина кашалота выпрыгнувшего из воды; люблю запах моря, без которого я не смогу жить; поющий на разные голоса ветер; наш дом-корабль, маяк.
Я стою на скале, смотрю вниз, на скользящие легкие тени облаков, на извивающие тонкими змейками по иссиня-черным гладким спинам камней солнечные блики, отраженные от воды. Если долго смотреть вниз, на волнующую воду, чувствуешь, как остров вздрагивает и… плывет, разрезая волны.
Мама.
К вечеру наползли темные тучи. Хлынул проливной дождь. Я вернулся в дом. В такую погоду хорошо играть в «корабль». Натягиваю по всему дому, веревки, канаты. Простынь служит мне парусом. Я капитан. Отдаю приказания невидимым матросам: «Поднять паруса! Отдать швартовы!». Твержу как заклинание, вслушиваясь в чудные названия: Фока-штаг, фор-стень-штаг, фор-бом-брам-фордуны, фалы, брасы, шкоты, гитовы.… Все названия учил по старинной книге, которой я нашел в отцовом книжном шкафу. Толстая, с выпадающими страницами, с вклеенными картами, вдоль и поперек исчерченными чьим-то карандашом. Я с ней не расставался. Расстелив карту на полу, я прокладывал маршруты к неведомым берегам. Учился определять долготы и широты. Меня манил к себе дух приключений. Я путешествовал в своем воображении, и я верил, что когда-нибудь отправлюсь в неизведанное…
Приехал отец. Усталый. Кидает на пол тяжелый мешок. Снимает мокрый плащ. Я помогаю ему снять сапоги. Разбираю мешок, раскладываю продукты. Хлеб, крупы. Маленький мешочек колотого сахара. К чаю. Отец не признает никаких городских сладостей и никогда не привозит мне из города леденцов. Я смутно помню то время, когда еще была жива мама, и мы жили далеко-далеко отсюда в маленьком городке. Все жители знали друг друга. И когда мы шли с мамой по улице, то часто останавливались, чтобы пожелать доброго дня и перекинутся парой слов. Добрые тетушки угощали меня чем-нибудь вкусненьким, приглашали в гости. Помню, как мы все вместе гуляли в парке. Необыкновенно красивая, веселая, смеющаяся мама, вызывала восхищение. Мужчины невольно замедляли шаг, оглядывались на нее. Отец ревновал, но одновременно испытывал удовольствие, что самая красивая женщина идет рядом с ним. Мы были счастливы. После смерти матери отец замкнулся в себе. Он и раньше был не разговорчивым, а сейчас стал совсем молчаливым. Отец забрал меня, уехал из тех мест, устроился смотрителем на маяк. Я привык к суровой размеренной жизни островитян, разучился общаться, отвык от людей. И лишь иногда воспоминания о той счастливой, далекой жизни, легким туманом наплывают на меня, возвращая меня на мгновения в сказку.
Продолжение следует...
Жду ваши лайки и комментарии. Подписывайтесь на мой канал. Вас ждут удивительные приключения