Учу в универе философию XX столетия: просто словоблудие и расстройство рассудка!
Ермий, апологет II или III века, ругает философов: «…Когда они разрывают душу, …подвергают различным преобразованиям, признаюсь, такие превращения порождают во мне отвращение. То я бессмертен, и радуюсь; то я смертен, и плачу; то разлагают меня на атомы: я становлюсь водою, становлюсь воздухом, становлюсь огнем… - Если философы разноречат таким образом в учении о душе человека, тем более они не могли сказать истину о богах или о мире».
Точно написано про нынешних!
===========================================================
Да, было такое дело… Однако же предшественник Ермия, святой мученик Иустин, прозванный Философом, учил:
«Философия по истине есть величайшее и драгоценнейшее в очах Божиих приобретение: она одна приводит нас к Богу и делает нас угодными Ему, и подлинно святы те, которые устремили свой ум к философии».
И Климент Александрийский, современник Ермия, видит совсем иную картину, чем тот:
«До пришествия Господа философия была необходима эллинам как учение праведности. Но и ныне она полезна как средство привлечения к истинному благочестию… Как свободные искусства ведут к их госпоже философии, так и сама философия в конечном итоге приводит к мудрости».
Так что есть философия и философия, есть философы и философы. И не рубите сплеча…
* * *
Многое ли изменилось с тех пор? – «Одно ушло, другое изменилось», как сказал наш поэт, но суть дела осталась прежней. Послушаем Федора Августовича Степуна, философа, который знал, что пишет:
«...Христианская философия мыслима только на путях безоговорочного отречения от философствующего христианства. Нужна и возможна философия твердо и искренне верующих христиан, но невозможно и не нужно ни философское обоснование, ни философское истолкование христианства».
А другой наш мыслитель, Иван Александрович Ильин, чьи останки с почестями были возвращены на Родину, иллюстрирует сказанное хоть и саркастически, но весьма точно:
«В некотором царстве, в совершенно неизвестном государстве сделался знаменитый писатель. Всё-то он знал и обо всём-то он писал; и о чем ни напишет, все было замечательно. Ахали дамы, восхищались гимназисты, а религиозные мальчики прямо табунами за ним бегали…. А фамилия его была Белибердяев.
Больше всего Белибердяев писал про религию. И никто не умел открывать такие горизонты, как он, – орлиные и пророческие…. В мутной воде всякий и вылавливал ту рыбу, какую хотел: каждому казалось, что он сам давно уже это хотел сказать».
* * *
Но, говоря о философии, нельзя терять философскую нить. Разумеется, и соображение о «невозможности и ненужности» надо трактовать по-философски, то есть аккуратно определить сферу его применимости. Так, ошибкою было бы настаивать на «невозможности и ненужности» отказа от равенства 2х2=4, но уместно помнить, что эта идея (кстати говоря, весьма популярная в некоторых философских кругах) несовместима с арифметикой. И, соответственно, со многим другим
Человек по своей природе свободен, о чем недавно напомнила Церковь в своем каноническом документе, и к тому же мы сегодня живем в свободной стране. Поэтому, продолжая тезис Ф.А. Степуна, невозможны и не нужны попытки урезать и сузить чьи-то орлиные и пророческие горизонты: «писатель пописывает, читатель почитывает» да на ус мотает – что найдет нужным.
Итак, всем философам есть место под солнцем, но каждому своё. У твердо и искренне верующих христиан есть чему учиться! Прочие же, подобные упомянутому выше герою, «их имена суть многи», полезны нам всем для дисциплины мышления и ясности рассудка, как мертвая тяжесть чугунных гантелей полезна для силы и гибкости молодых мускулов.
Такие философские категории, как муть, вздор, блеф, выдумки, отсебятина и обман, не подлежат трактовке у них в опусах. Но и там тоже есть чему учиться, не менее важному: как разогнать муть, указать на вздор, раскрыть блеф, обнаружить выдумки, уличить отсебятину, осудить обман и утвердиться в истине.
А итог подводит Владислав Фелициатович Ходасевич, замечательный поэт, который философом себя не именовал, но кое-кого очень своевременно поставил на место:
«Истина не может быть низкой, потому что нет ничего выше истины. Пушкинскому «возвышающему обману» следует противопоставить нас возвышающую правду».
Осталось добавить, что по-гречески истина – ἀλήθεια, буквально незабвение.