Три романа: мифологичный, о советской эпохе и настоящий современный.
Александр Етоев. «Я буду всегда с тобой. Циркумполярный роман». Издательство «Азбука», 2018
«Сердце у туземца в олене. Туземец без оленя как без земли крестьянин. Оторвёшь его от оленя — он умрёт, сопьётся, в городе жить туземцу всё равно что в могилу лечь, оседлости его не научишь. А у наших любомудров ведь как: кочевая жизнь, жизнь оленная — это не советское, это не наше. Человек должен к месту прикреплён быть. Чтобы всегда был виден, всегда был определён. Чтобы, если война, знать, куда повестку прислать, а если на войне помер — куда похоронку».
Чем дальше от природы, тем более похож человек на диковинный нарост, что-то неестественное, а ведь это опасно, высосет все вокруг, а потом и замертво отвалится, сам себя приговорит. Наверное, одна из линий романа об этом. Действие происходит за полярным кругом, в тундре, а там часть природы пока в нетронутом виде. Островки так называемой цивилизации — лагеря для врагов народа.
Основной, внешний, сюжет прост: замполит лагеря строит карьеру, использует ради этого, само собой, заключенных, мелких пешек и пешек покрупнее из местного конвоя, а в качестве врага народа выставляет местного шамана, это уж сам бог велел. (Но какой у него, правда, бог.) Опытный читатель будет продираться сквозь красивости описаний тундры, непонятности местной мифологии, чтобы наконец добраться до обличения репрессий, но так и не доберется, и тут может начать негодовать. Так не по методичке. Все описано неправильно.
Роман можно распутывать, в нем много интересных сюжетных линий. Шаманизм. Подневольный футбол в лагере. Ритуальный футбол отрезанной головой. Любовь в неволе. Любовь земная и любовь небесная. Одна из главных линий — нависание хама над художником. Но это ж не обязательно в лагере, такое происходит в каждом дворе.
А вот еще, три разных персонажа разной степени положительности зовутся Дмитриями Быковыми. Наверное, это просто какая-то особенная привязанность писателей, такое бывает.
« — Чёрт-те что с природой творится. — Степан Дмитриевич улыбнулся сконфуженно, будто лично был виноват в случившемся. — Мне однажды в Екатеринбурге нанесла визит шаровая молния. Я как раз работал над Карлом Марксом, ну и поначалу не понял, слишком ушёл в работу. Потом чувствую, кто-то сзади возле моего уха пристроился, как бы дышит, только уж очень жарко. <…> Хорошо, я успел пригнуться, ну молния и ударила Карлу Марксу в лоб. Во лбу кратер, как на Луне, а через час должна явиться комиссия. Маркс бетонный с мраморной крошкой, в общем повозиться пришлось…
Владимир Буковский. «И возвращается ветер…» Издательство «Хроника», Нью Йорк, 1978
Есть книги, которые прочесть нужно. И чем раньше, тем лучше. Потому что в них есть жизненное и нравственное, и вместе с тем очень высокохудожественное. Роман Буковского, его же словами, о «борьбе мертвого с живым». Она все еще продолжается. Когда читаешь о сталинских лагерях или, скажем, «Россию в концлагере» о досталинских, невольно делаешь поправку на то, что все это дела давно минувших лет. Но книга «И возвращается ветер…» — о временах, до которых подать рукой. Совсем недавно была эта «оттепель», с ее арестами за чтение стихов, кореженьем людских жизней, психбольницами, в которые сажали без намека на закон или гражданские права и «залечивали» до смерти или инвалидности. А мы ведь привыкли думать об этих годах как о периоде, наиболее близком к социализму с человеческим лицом. Ну да, события в Чехии, да, процесс над Синявским и Даниэлем, но в остальном… Буковский показывает, что эти годы СИСТЕМНО ничем не отличаются от сталинских. Буковский, прошедший через тюрьмы, следственные изоляторы, психушки, описывает их не только очень подробно и местами с горьким юмором, но и встраивает эти годы в общую картину, как будто смотрит на все произошедшее откуда-то сверху. Это и психологически тонкий роман о ценностях людей и их отношениях, и прекрасный учебник истории, если хотите, только вот читаешь и понимаешь, что не история это еще, что все это еще про нас с вами, местами так и вовсе не отличишь — как в описании событий 1966 года, связанных с Указом Президиума Верховного Совета СССР, вводившим статью 190-3 об «организации или активном участии в групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок или сопряженных с явным неповиновением законным требованиям представителей власти…» Статья против митингов и демонстраций. Нам кажется, что те страшные годы уже позади, они не вернутся. Вот только возвращается ветер…
«Отделение напоминало просто воровской притон. Упрашивать санитаров принести водки было не нужно— — сами спрашивали, не сбегать ли. Лишь бы деньги были. Стакан — санитару, остальное себе. В первый же вечер мы с Санькой пустили в оборот мой червонец, и я с непривычки после двух стаканов водки совершенно осовел. Меня заботливо уложили санитары в постель, чтоб не заметил дежурный врач во время обхода, а сами побежали в магазин за новой порцией. И так у них шло каждый день. С утра — похмелялись, в обед — пили, к вечеру — напивались. Такая карусель.
Однажды пропились вдрызг. Ни копейки не осталось даже у санитаров. И в долг никто больше не дает. Как быть? Тут один карманник предложил санитарам:
– Отпустите меня на часок. Проедусь только на автобусе от больницы до станции и обратно, и будем с деньгами.
Сказано — сделано. Переодели его в нормальную одежду, а один санитар поехал с ним на всякий случай — отмазать, если попадется: дескать, сумасшедшего везу в больницу, не обращайте на него внимания. Действительно, через часок вернулись оба с двадцатью пятью рублями. И опять пошел пир горой».
Сергей Носов. «Фигурные скобки». Роман. Издательство «Лимбус Пресс», 2015
Современная литература упорно пытается высвободиться из трясины реальности, задаваясь вопросами о природе человека, природе времени и природе самой реальности. И один из главных вопросов: насколько действительность, в которой мы существуем, подлинна. Не фокус ли она. Не трюк ли. В этом смысле ближе всего к книге Сергея Носова стоит роман Евгения Клюева «Андерманир штук» с его параллельными мирами, несуществующими адресами и размытой гранью между фокусом и чудом. Правда, есть существенное различие: Сергей Носов с самого начала иронично дистанцируется от происходящего с главным персонажем Капитоновым, что находит свое выражение в стиле романа с его многочисленными инверсиями. Автор на стилистическом уровне как бы дает понять, что читатель имеет дело с реальностью художественной, постоянно подчеркивает стилизованность, не давая читателю вжиться в происходящее. Подобно одному из героев романа Мухину и самому Капитонову, которые, заключая себя в фигурные скобки, как бы говорят этим «я в домике», сам автор тоже прикидывается, что он «в домике»: в фигурных скобках стилистики текста. Тем пронзительнее эпизоды, в которых текст выходит за скобки и в нем проявляется подлинная лирическая глубина, например, поездка Капитонова по зимнему ночному Питеру. Шофер везет Капитонова по наиболее красивым местам города, а сам Капитонов, мучившийся до этого двое суток бессонницей, спит на пассажирском сиденье. В этом эпизоде хорошо выражена глубокая ирония всего романа: человек не совпадает ни с жизнью, ни с самим собой, он чужд и времени, и месту. Человек не понимает себя, как Капитонов не понимает природы своей сверхъестественной способности угадывать загаданные другими двузначные числа. Это данность. Как и вся жизнь. Как и смерть. Как и любовь, которой заканчивается роман, — главный выход за скобки, туда, где человек становится уязвимым перед лицом вечности и где он (скорее всего) начинает жить по-настоящему.
«Петербургские зимы славны равно сосульками и гололедом. Гололед на данном пути страшнее сосулек. Шаг неверный — и шею сломаешь или шейку бедра.
— Женщины, Капитонов, большие фокусницы, — говорит Нинель. — Не на сцене, там господствуют мужики, а по жизни, в быту… да и в мечтах!.. Нас жизнь заставляет. Заставляет хитрить, сочинять номера, мистифицировать простодушных. Взять тот же возраст. Вот мне. Думаете, сколько?
— Я об этом не думаю, — откликается Капитонов, идя-продвигаясь (то здесь, то там падают пешеходы).
— Почему же не думаете? Вы подумайте. Вам трудно задуматься? Ну, представьте, представьте, сколько мне лет?
В мозгу Капитонова, как-то совершенно само по себе, вне зависимости от желаний хозяина мозга, образовывается число 36. Что до самого Капитонова, он молчит.
— Вы подумали, 36! Очаровательно, Капитонов, я готова влюбиться в вас, но нет, не пугайтесь, я на это не пойду ни за что!
— Откуда вы знаете, что я подумал?
— Я прочитала вашу мысль! Поверьте, она не сложная! Вам понравился мой фокус? Хотите, я выдам секрет?
Капитонов не отвечает.
— Капитонов, это же элементарно! Я просто выгляжу на свой возраст.
Подготовили Егор Фетисов и Михаил Квадратов
Читать полностью в журнале "Формаслов"