Когда я училась в художественном училище, то у меня на третьем курсе вела рисунок молодой педагог. Девушка недавно окончила Харьковский художественный институт. Нам она нравилась своей открытостью и простотой.
У нее были интересные городские пейзажи, решенные в своей манере. Ее работы выделялись на выставках тонким настроением и сложным колоритом. Неожиданно для всех она забрасывает пейзаж, в котором ей предсказывали успешное будущее, и начинает писать автопортреты. Один, другой, десятый.
Муж, тоже художник, пытался переключить ее внимание с автопортретов на другие жанры искусства. Не получилось. Он даже стал опасаться за ее душевное здоровье.
Вдруг несчастье. Она гибнет под колесами трамвая, поскользнувшись на обледенелой остановке. Дома остался недописанный очередной автопортрет. Она хотела оставить о себе память, хотя бы в картинах.
Мы ее очень жалели, но факту с автопортретами внимание не придали. Прошло время, я стала старше и стала обращать внимание на подобные моменты.
Так мой муж перед инсультом и последующей смертью повел себя совершенно нелогично. Собрал свои картины и повез их дарить родственникам, причем, совершенно дальним, тем с кем практически не общался. Я его не понимала: «Саша, зачем сельчанам на Кубани твоя заумная живопись? Им и вешать ее некуда. Будет стоять где-то в уголке».
Переубедить его не смогла. Картины были раздарены. Мне было жалко, что он так решил распорядиться своими работами. Хорошо хоть это составило небольшую часть его творчества.
События дальше развивались стремительно, практически сразу после поездки к родне. Инсульт. Реанимация. Небольшое улучшение. Снова инсульт и гибель.
Теперь я уверена, что он предчувствовал свой уход из жизни и решил оставить о себе память, наладить взаимоотношения с родственниками. Его и похоронили там, на Кубани, рядом с отцом, где он дарил свои работы.
Творчество моего мужа все пропитано трагичными нотами. Работы грустные и эмоционально тяжелые. Он всю свою недолгую жизнь писал сложные философские вещи, картины раздумья.
Моя мама всю зиму и весну жаловалась на слабость. В июне звонит и говорит, что она взялась убираться в загоне, где жила собака. Всю неделю, не смотря на мои возражения, она усиленно вытаскивала грязь и мусор после зимы. Убирала двор. Делала это, на каком-то подъеме и с желанием.
Из-за карантина мы не могли приехать к ней, я только по телефону уговаривала ее все бросить и дождаться нас. Не помогло. Она всю неделю убирала. Навела порядок во дворе, вечером искупалась, легла спать и не проснулась.
Я понимаю ее желание избавить наш дом от грязи. Дело даже не просто в мусоре. Она хотела убрать другую грязь. Ту, которую не видно. Дом пережил за эти полгода много неприятного, трагичного. Мама все это убрала и забрала.
В последний раз, когда я ее видела, она достала все свое мулине и книжки по рукоделию, которые собирала всю жизнь и отдала мне. Мама сказала: «Мне это больше не понадобиться, а тебе пригодится». Меня это кольнуло, но торопясь, я отмахнулась от предчувствий. Теперь вышиваю на ее пяльцах и ее нитками, вспоминая о маме ежедневно.
Это все сложно объяснить, да я и не хочу вдаваться в какие-то дебри. Предчувствие своего ухода, или потери близкого человека существует. Просто нужно быть чуть внимательнее друг к другу.