Сверкающие гранями, расходящиеся на срезе кольцами разных оттенков, искрящиеся мелкими вкраплениями, мерцающие иглами, как иней в вечернем солнце. Кофейных тонов, изумрудные, ярко-синие, дымчато-розовые, золотистые, нежно-сиреневые, матовые и прозрачные – бывший манеж подмосковной усадьбы переливается, как пещера Аладдина или дворец Хозяйки Медной горы.
Текст: Екатерина Жирицкая, фото: Александр Бурый
Но значение экспонатов Минералогического музея Российской академии наук выходит далеко за рамки любования. Хранящиеся там минералы не только раскрывают свойства, которые находят применение во множестве технических изобретений. Возможно, именно этот уровень организации материи подскажет, как неживое на нашей планете превратилось в живое.
ВАЖНЫЕ, НО НЕВИДИМЫЕ
Люди куда легче вспомнят названия десяти животных или растений, чем десяти минералов. Мир минералов незаметен для нас. Однако он крайне важен, убежден главный хранитель Минералогического музея Михаил Евгеньевич Генералов. Слово «минерал» произошло от позднелатинского minera – «руда, камень, дающий металл». Но сегодня ученые знают, минералы не просто «камни», а особый, кристаллический уровень строения материи. Он сложнее, чем тот, что изучает физика и химия. Минералами считают кристаллические вещества природного происхождения; аналогичные искусственные вещества не подпадают под это определение. Человечеству важно представлять, какими свойствами обладает подобный уровень организации вещества. Поэтому минералогия – одна из фундаментальных наук. Минералы – ступенька от химических элементов к литосфере. В них законы поведения отдельных частиц уступают место законам, регулирующим работу более сложных, близких к биологическим систем.
Вот лежат на витрине Минералогического музея невзрачные глинистые минералы. Недавно ученые выяснили, что их кристаллическая структура была очень удобна для формирования первых молекул органического вещества. Существует оригинальная гипотеза, согласно которой особые свойства минералов невольно поспособствовали эволюции человечества. Согласно ей, районы Африки, где возник homo sapiens, скрывали залежи радиоактивных минералов. Это вызывало повышенную частоту мутаций, в том числе и среди будущих предков человека. Одна из ветвей, возникшая в результате этих энергичных изменений, оказалась столь удачной, что смогла продолжить самостоятельное развитие.
Со временем от минералогии ответвилось множество наук. На ранних этапах она была тесно связана с алхимией. При изучении внешнего вида кристаллов возникла наука кристаллография. Потом выяснилось, что структуру кристаллических решеток можно рассчитывать математически. Сделал это открытие выдающийся русский ученый, директор Петербургского горного института, минералог Евграф Степанович Федоров, доказавший, что количество типов кристаллических структур ограниченно.
После того как научились изучать отдельные горные породы, возникла наука петрография. Когда стало очевидным, что некоторые камни – это окаменевшие органические вещества, от минералогии отделилась палеонтология. А известные ученые, бывшие в разное время руководителями Минералогического музея, Александр Евгеньевич Ферсман и Владимир Иванович Вернадский, стали одними из родоначальников еще одной науки – геохимии. Она изучает химический состав Земли и планет, а также процессы формирования горных пород.
А что, собственно, представлено в витринах Минералогического музея? Как различаются между собой кристаллы, минералы, порода? «Если минерал – природное кристаллическое вещество, то особенности самого кристалла определяет его упорядоченная структура, – объясняет Михаил Евгеньевич. – Состоять кристаллы могут из разных частиц – отдельных молекул, ионов, крупных структур, бывают квантовые кристаллы, уже, правда, не относящиеся к минералам». Когда внутренняя структура кристалла, его особый тип упорядоченного строения, проявляет себя внешне, вещество принимает форму геометрически правильного тела. Однако кристаллическое вещество образует внешне столь же правильный многогранник, лишь когда симметрии его решетки соответствует симметрия элементов среды, когда его росту ничто не мешало. А мешают ему постоянно. И в этом принцип развития кристаллов перекликается с законами жизни биологических объектов, убежден наш собеседник.
БОРЬБА ЗА СУЩЕСТВОВАНИЕ
«Вот смотрите. Перед нами группа произвольно сросшихся на общем основании минералов кальцита. – Михаил Евгеньевич показывает на живописный бурый спил. – Перед нами история развития составляющих минерал поколений кристаллов. Любая их группа проходит несколько жизненных стадий, генераций, – зарождение, развитие. И на срезе группы эти стадии хорошо заметны – здесь поколение старшее, здесь среднее, там молодое. Когда кристаллов много, на срезе можно разглядеть еще и драматическую внутривидовую борьбу. Как и живой организм, кристалл растет за счет питательного вещества, которое получает из окружающей среды. Поскольку ресурсы не бесконечны, при их недостатке кристаллы начинают бороться за выживание. Если сделать срез скопления крупных кристаллов, можно увидеть, что вначале в этой группе существовали сотни мелких кристалликов, однако до взрослой стадии дожило всего несколько штук».
За время своей жизни минералы в витринах музея приняли самые разные формы. Кристалл вырастает крупным и красивым там, где природа дала ему полностью проявить врожденные свойства. Но так происходит редко. Обычно кристаллы сталкиваются с препятствием в развитии. Бывают случаи, когда один минерал постепенно растворяется и вытесняется другим. В коллекции музея немало примеров псевдоморфозы – когда органическая ткань постепенно замещается камнем, сохраняя форму животного или растения, создавая область пересечения интересов минералогии и палеонтологии. Сегодня понятие «псевдоморфоза» широко используется и в культурном контексте. Так говорят о явлении, при котором одна цивилизация сменяет другую, сохраняя контуры прежней территории, но заселяя этот ареал носителями иной культуры.
«Удивительно, что мир неживой природы вы описываете языком, которым обычно говорят о живом организме», – отмечаю я особенности рассказа моего собеседника. «Как ни парадоксально, живая природа многое переняла у неживой еще на стадии существования вещества в форме минералов», – соглашается он. Живая и неживая материя состоит из одних и тех же элементов таблицы Менделеева. Соединяясь, эти элементы образуют сходные сочетания. Конечно, в живых организмах они заметно сложнее, но некоторые минералы приближаются по строению к простейшим биологическим молекулам.
Четкой границы между живым и неживым не существует, полагают сегодня ученые. Например, вирусы могут существовать в виде кристалла. Скорее, это крупные органические молекулы, которые уже приобрели некоторые свойства живой материи. Если они присоединятся к клетке, то получат способность репродуцироваться. Однако сами по себе возможностями такого типа обмена веществ они не обладают.
Учитывать окружающую минерал породу, когда мы описываем вещество, крайне важно, полагает наш спутник: «Минерал – это буква; горная порода – слово». По изолированному минералу – например, кварцу – трудно понять, где он возник и как развивался. А если кварц соединен с полевым шпатом и слюдой, тогда становится понятно, что порода возникла из магматического расплава. Если же соединение содержит еще и достаточное количество калия, можно уверенно сказать, что порода возникла на этапе формирования континента.
НЕ ВЫГОДОЙ ЕДИНОЙ
Понимание, как связаны между собой структура и свойства вещества, определяет практическое применение минералов. Однако было бы слишком узко полагать, что мир минералов изучают исключительно ради утилитарных целей. Ценность их исследований в том, чтобы обнаружить новые интересные свойства минералов. Понимание, как это свойство можно использовать на практике, нередко приходит позже. Тогда казавшиеся незначительными открытия становятся достоянием человечества. Вот несколько примеров.
В первой половине XIX века на Урале нашли красивые кристаллы черного цвета и назвали их перовскитами – в честь русского минералога и мецената графа Льва Алексеевича Перовского. Полтора века спустя, когда появилась возможность изучить структуру этого минерала, оказалось, что она довольно необычна: кристаллы были похожи на кубики, но имели более сложную структуру. Когда же научились создавать искусственные материалы с подобной структурой, оказалось, что они обладают очень редким свойством – высокотемпературной сверхпроводимостью. Раньше считалось, что проводниками, способными превратиться в сверхпроводники, могут быть только металлы. Перовскиты же являются сложными оксидами. Однако они содержали отдельные слои, в которых при понижении температуры сначала возникала электронная проводимость, а потом они обретали сверхпроводимость. Сегодня материалы с подобными свойствами используются повсеместно.
Многие изобретения, которыми мы сейчас пользуемся, представляют собой такой же побочный продукт теоретических исследований. Например, в часах, электронике, компьютерах есть важный элемент – пьезогенератор. Он работает благодаря кристаллам, обладающим пьезоэффектом, то есть способным превращать механические искажения в электричество. Это свойство было открыто при изучении свойств кварца братьями Кюри в конце XIX века. А, например, викинги использовали оптическое свойство разновидности кальцита – исландского шпата. С его помощью скандинавские мореходы определяли свои координаты в океане по положению солнца. Много веков спустя ученые выяснили, что исландский шпат обладает кристаллической структурой, которая приводит к определенным преобразованиям солнечных лучей – они превращаются в плоскополяризованные. Сейчас на основе этого свойства работает большинство жидкокристаллических экранов в мобильных телефонах, ноутбуках, телевизорах. Крошечные ячейки, на которые разделены экраны, благодаря эффекту поляризации делают стекло прозрачным или непрозрачным и позволяют создавать изображение.
Начиная с 1930-х годов крайне важной стала и выделившаяся из минералогии радиохимия. Ее возникновение имеет свою предысторию. Явление радиоактивности открыли в конце XIX века. Выяснилось, что некоторые минералы испускают странные лучи. А уже через десять лет после этого выдающийся российский ученый Владимир Иванович Вернадский организовал крупную экспедицию по поиску минералов, излучающих радиоактивные элементы. Тогда еще никто не мог представить, чем могут быть интересны подобные свойства. Но на экспедицию выделили деньги, и в результате были открыты залежи радиоактивных руд, что потом сильно помогло развитию отечественной атомной энергетики. В Ленинграде, на базе лаборатории Минералогического музея, был организован Радиевый институт – первая в России организация, где проходило становление и развитие атомной науки. Так нередко бывает, что совершенно бесполезные на первый взгляд исследования со временем превращаются в открытия государственной важности.
ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ
История возникновения музея уходит корнями в 1716 год. Минералогический музей, как и Палеонтологический, с которым он разделился только в XIX веке, детище Петра I. Побывав в Европе, российский император посетил Кунсткамеру Августа Сильного и естественно-научный музей в Копенгагене. Он обратил внимание на увлечение европейских монархов, которые собирали коллекции разнообразных диковин. Музеи необычных явлений природы были таким же предметом престижа страны, как сильная армия, развитая экономика, богатые собрания произведений искусства.
Петр I решил доказать, что и России есть чем гордиться. В это же время, начав государственные преобразования, Петр I столкнулся с серьезными политическими вызовами. Нужно было искать выход на Балтику, отстаивать интересы страны на южных рубежах. Для войн требовались металл, порох, деньги. Этих ресурсов у России было тогда настолько мало, что железо и медь, необходимые для ведения Северной войны, приходилось покупать у врага – Швеции, а серу для пороха везти из Италии.
При этом не было сомнений, что Россия и сама богата полезными ископаемыми. Но как их найти? Как правильно определить? Нужны были люди, обладавшие достаточным опытом. В Европе уже много столетий добывали полезные ископаемые. России было крайне необходимо получить набор соответствующих им эталонов. Среди прочего такую функцию взяла на себя коллекция, которую Петр купил в Данциге. Довольно быстро минералы, подобные зарубежным образцам, были найдены и в России. Коллекция полезных ископаемых, собранных для Минерального кабинета Кунсткамеры, продолжала расти. Кстати, первый каталог этих поступлений создал молодой сотрудник музея Михаил Васильевич Ломоносов. А уже к 1730-м годам на Урале, Алтае, в Карелии появились железо- и медеплавильные заводы, не уступающие по мощности европейским. Расчет Петра I оказался верен: к середине XVIII века Россия стала одним из крупнейших экспортеров минеральных ресурсов.
АРИСТОКРАТИЧЕСКОЕ УВЛЕЧЕНИЕ
Начавшееся при Петре I коллекционирование минералов к концу XVIII века вошло в моду у российской аристократии. Выдающийся естествоиспытатель и крупнейший исследователь Сибири Петер Симон Паллас часть находок, сделанных им в научных экспедициях, отправлял в Кунсткамеру, а часть – князю Потемкину для Екатерины II: императрица питала интерес к созданной природой редкостям. У самого Потемкина также собралась богатая коллекция минералов, которая сейчас составляет основу Геологического музея им. Штукенберга в Казани.
Обширнейшая коллекция минералов была и у графа Александра Сергеевича Строганова, многие ее экспонаты после революции попали в Минералогический музей. Одна из лучших минералогических коллекций в мире была собрана князем Петром Аркадьевичем Кочубеем. Однако в начале ХХ века наследники Кочубея выставили ее на продажу.
В 1905 году взбунтовавшиеся крестьяне разграбили и сожгли усадьбу Кочубея, где хранилась коллекция, выкинув часть замечательных образцов в пруд. С большим трудом их частично спасли, но после этого сын Петра Аркадьевича Василий Петрович попытался продать ее в Европу. Так коллекция оказалась в Вене. И только героическими усилиями Вернадского удалось добиться того, чтобы самые лучшие образцы уже частично распроданной коллекции попали в Минералогический музей. Последние экспонаты вывезли из Вены только к 1913 году. Промедли Вернадский еще год, и Россия, вероятнее всего, так никогда бы и не получила это великолепное собрание минералов. Эта покупка – самое большое приобретение за всю историю отечественных музеев: кочубеевские сокровища обошлись российской казне в 165 690 рублей.
БАЛЬНАЯ ЗАЛА ДЛЯ ЗЕМНЫХ СОКРОВИЩ
Но вернемся в XVIII век. Коллекция Кунсткамеры продолжала расти. Сначала Петр I рассчитывал сосредоточить все ее подразделения в одном здании, но вскоре стало очевидно, что природным диковинам становится тесно. Отдельное здание построил для своих коллекций Санкт-Петербургский университет, обширным собранием минералов обзавелся недавно возникший Горный институт, но это не изменило положения. В 1836 году Кунсткамера была разделена. Минералогический музей выделился в отдельное учреждение Академии наук. В 1906 году музей разделился на два отделения: Минералогический отдел и Геологический и палеонтологический отдел. Это были фактически два разных музея. Отделы были независимы в своих научных исследованиях, но административно объединялись в одну структуру, которая в 1912 году получила название Геологического и минералогического музея имени Петра Великого при Императорской академии наук.
Минералогический музей по-прежнему располагался в просторном здании рядом с Кунсткамерой, пока в 1934 году Академия наук вместе со своими музеями не переехала в Москву. Академик Александр Евгеньевич Ферсман, который в то время был его директором, присмотрел для музея интересное место на окраине Нескучного сада.
Усадьба, одно из зданий которой при переезде занял музей, принадлежала сначала Прокофию Демидову, эксцентричному внуку знаменитого уральского промышленника Никиты Демидова. Прокофий был равнодушен к управлению гигантской промышленной империей, которую оставили ему в наследство дед и отец. Страстный любитель ботаники, он разбил на берегу Москвы-реки роскошный сад с оранжереями, где выращивал бананы и виноград. Затем усадьба перешла во владение графа Орлова-Чесменского, а при Николае I – императорской семьи. Здание Кавалергардского корпуса, в котором сегодня располагается музей, строилось как бальный зал и манеж. Бывало, на пол настилали специальные паркетные плиты, на балконы поднимались музыканты, спускали с потолков огромные люстры, зажигали свечи – и начинался бал. Когда приходил черед выездке, плиты убирали, и – поскольку здание до сих пор стоит без всякого фундамента – лошади скакали прямо по насыпанному на землю песку.
После революции в усадьбе открыли музей дворянского быта, но к середине 1920-х годов здание пришло в запустение. Лишь в 1933–1934 годах его передали Академии наук. Новый музей оборудовали очень быстро: в 1937 году в Москве должен был пройти Всемирный геологический конгресс, и молодой советской республике нельзя было ударить в грязь лицом.
ЛЮДСКАЯ ПОРОДА
Открытый в усадебных интерьерах Минералогический музей сохранял драгоценные образцы и другой, человеческой породы.
Александр Ферсман, ставший в 1919 году директором музея, еще до революции занимался поисками сырья для оборонной промышленности. Эти изыскания были настолько важны, что музею позволили превратиться в прибежище людей, которые, окажись они в то непростое время за его пределами, были бы обречены. К примеру, в штате Минералогического музея состояли бывший колчаковский полковник Александр Лабунцов и бывший генерал царской армии Георгий Черник. Это были крупнейшие специалисты своего дела. Кадровый военный, участник русско-японской, Первой мировой и Гражданской войн, Лабунцов вспоминал, как во время кампании в Маньчжурии под огнем противника он предпринимал вылазки в поисках редкоземельных минералов.
Лабунцов был первооткрывателем урановых руд в России. Во многом благодаря его усилиям в 1920-х годах были обнаружены месторождения апатитов в Хибинах (Кольский полуостров). В поисках редких минералов, а заодно и ресурсов топлива для российского флота путешествовал по Юго-Восточной Азии Георгий Черник. Лишь благодаря исключительным усилиям Ферсману удалось сохранить этим людям жизнь и возможность остаться в профессии.
Сам Ферсман написал книгу «Геология и война», где подробно рассказывал о месторождениях стратегического сырья в разных странах и направлениях их поисков. Во время Великой Отечественной, несмотря на невероятную тяжесть для страны, поисковые геологические работы не прекращались. Именно успешность этих работ позволила Советскому Союзу создать хороший задел по наиболее важным ресурсам для работы оборонной промышленности. Когда многие старые месторождения оказались в зоне оккупации, нужно было срочно найти новые источники сырья для эвакуированных оборонных предприятий. Так что сотрудники Минералогического музея решали вопросы стратегического значения.
ИЗУМРУД КОКОВИНА И ДРУГИЕ РЕДКОСТИ
Сегодня благородную роскошь старинной московской усадьбы дополняют самые невероятные экспонаты.
В первой половине XIX века жил в Екатеринбурге мастер-резчик по камню Яков Коковин – в музее до сих пор хранится одна из яшмовых ваз с его подписью. Позже Коковин стал командиром Екатеринбургской гранильной фабрики, где делали предметы интерьера для дворцов российских императоров. Одна из обязанностей Коковина заключалась в том, чтобы собирать образцы самоцветов, обнаруженных в окрестностях фабрики, и отправлять их в Петербург. В то время на Урале было открыто крупнейшее месторождение изумрудов. Один из известных в то время коллекционеров минералов, граф Перовский, был отправлен в качестве инспектора на фабрику Коковина. Там он обнаружил целый склад не отправленных в Петербург камней, среди которых было несколько замечательных изумрудов.
Коковин был посажен за должностное преступление и через несколько лет умер в заточении. Камни отправили в Петербург, однако по пути часть изумрудов исчезла. Полагали, что пропажу организовал сам Перовский, но доказать это так и не смогли. Среди доставленных ко дворцу изумрудов было несколько выдающихся образцов. Один из них и попал позже в коллекцию Минералогического музея. Ферсман назвал его изумрудом Коковина. Это один из самых крупных самоцветов, когда-либо найденных в России.
От зеленоватой глыбы Михаил Генералов ведет нас к другому историческому экспонату. Золотисто-желтый аурипигмент накануне открытия Геологического конгресса передали в музей с якутского месторождения Мен-Кюле. Однако в 1937 году, когда был добыт этот образец, Мен-Кюле разрабатывалось двумя ведомствами – «Дальстроем» и «Союзмышьяком». В Мен-Кюле заключенные «Дальстроя» добывали аурипигмент, потому что этот минерал был источником отравляющего вещества для химического оружия. Мен-Кюле давно обезлюдело, и добыть такие кристаллы, вероятно, не удастся уже никогда, что придает невольному дару узников ГУЛАГа трагическую уникальность.
Еще один дар музею – замечательный образец гематита, соединения железа придают ему красивый серебристый блеск. Этот минерал – подарок художника и владельца ювелирных мастерских Алексея Денисова-Уральского. На рубеже XIX–XX веков его украшения были не менее популярны, чем изделия Фаберже. В наследии Денисова-Уральского осталось не так уж много образцов камнерезного искусства, но в Минералогическом музее есть один из них. У уральских мастеров была традиция: из отдельных камушков они собирали композиции, так называемые «горки». Единственная «горка» с подписью Денисова-Уральского и хранится в Минералогическом музее. Она была преподнесена в дар императору Александру II. В ней собраны самоцветы из разных месторождений Урала. Это одновременно и коллекция минералов, и обучающее пособие. Неслучайно на камнях видны номера, которые помогали по описаниям узнать их названия даже не сведущему в минералогии человеку. Кстати, семья Романовых числилась среди самых страстных коллекционеров минералов. Последним обладателем коллекции, которая много лет стояла в Аничковом дворце, был Николай II. Позже она попала в музей.
Помимо минералов земных в Минералогическом музее есть и космические, показанные в коллекции метеоритов. Начало метеоритной коллекции Академии наук положила находка, сделанная Петером Палласом в 1771 году в его путешествии по Сибири. Теперь метеориты такого типа в честь ученого называют палласитами. Один из них до сих пор лежит на самом почетном месте у входа: кристаллы желтовато-зеленого оливина-хризолита, как в оправу вставленные в блестящее на срезе никелистое железо. Несколько лет назад над Челябинском взорвался крупный метеорит, и серенькие с черной корочкой камушки на музейной витрине – его осколки. Экспонат, похожий на большой ломоть металлического сыра, оказался куском Луны: при ударе о поверхность планеты крупных метеоритов от нее откололся кусок и прилетел на Землю, был обнаружен и передан в музей.
ЗАТАИВШИЕСЯ НОВИЧКИ
Если химических веществ в мире миллионы, то минералов сейчас известно немногим более 5 тысяч. В природных условиях вещество довольно редко реализуется в виде минерала, для этого необходимо особое сочетание его химического состава и географических условий. Но именно в Минералогическом музее за последние годы открыты десятки новых минералов.
Часто новые минералы открывают в экспонатах, находящихся в экспозиции музея десятилетия. Развитие технологий расширяет границы их исследований, так появляются шансы обнаружить минералы, о существовании которых раньше не подозревали. Недавно сотрудники музея внимательно просматривали музейную коллекцию турмалинов и обнаружили, что один из образцов оказался вовсе не турмалином, а гранатом, причем такого типа, который в нашей стране пока не находили. Был случай, когда, изучая старые сборы, минералог Николай Алексеевич Смольянинов обнаружил в них минерал шеелит, что позволило найти новый источник вольфрама.
Есть в музее и образцы из зарубежных месторождений. Михаил Евгеньевич подводит нас к камню изумительной голубизны – это образец бирюзы из очень известного в свое время месторождения близ иранского города Нишапура. Например, множество произведений оружейного искусства, хранящихся в сокровищницах Московского Кремля, украшено именно персидской бирюзой – это был один из самых популярных камней, символ воинской доблести. Однако к концу XIX века это крупнейшее в мире месторождение практически исчерпалось. Бирюзу по-прежнему высоко ценят ювелиры, но настоящей персидской бирюзы – какую можно увидеть в Минералогическом музее – в заметных для мирового рынка количествах у Нишапура уже не добывают.
Кстати, привлекший наше внимание образец – из личной коллекции Карла Фаберже, объясняет Михаил Генералов. Карл умер еще в 1920 году, но Ферсман долго сотрудничал с его сыном – Агафоном Фаберже. К середине 1920-х годов Агафон сбежал в Финляндию. При этом на складах ювелирной фабрики осталось много необработанного материала. Эти заготовки и передали Ферсману. В коллекции Минералогического музея есть готовые изделия Фаберже, попавшие сюда из национализированных дворцов. Но такие образцы вы найдете и в других музеях. А вот хранящиеся в Минералогическом недоделки, заготовки, небольшие ограненные камушки, полуобточенные самоцветы, предназначавшиеся для только задумывавшихся украшений, по-настоящему уникальны.
ЗЕМНАЯ ПАЛИТРА
Но самая эффектная коллекция скрывается за шторкой в дальнем углу музея. Она показывает разные физические свойства минералов. Например, гамму их природных цветов, которые определяются составом и структурой минерала.
Есть кристаллы, цвета которых задают элементы-хромофоры. Их в минерале может быть совсем немного, но они полностью меняют его цвет. Например, изумруд не является самостоятельным минералом. Это разновидность берилла, свой зеленый цвет он получает из-за незначительных примесей хрома, ванадия. Гранату-пиропу хром придает ярко-красную окраску, диопсиду – изумрудно-зеленую, александрит при разном освещении отливает то красным, то зеленым. Железо, кобальт, никель, медь, редкоземельные элементы – все они могут быть хромофорами.
Минералы, расположенные на следующей витрине, обязаны своими необычными цветами еще более сложным явлениям – дефектам кристаллической решетки. В узлах их кристаллической решетки отсутствует некий элемент. На соседней витрине лежат невзрачные черно-белые камни. Михаил Генералов выключает свет, и вдруг они вспыхивают резкими неоновыми красками. Так проявляет себя ультрафиолетовая люминесценция – на минералы падают ультрафиолетовые лучи, и кристаллы трансформируют их в видимые. Это свойство, впервые обнаруженное в минералах, сегодня используется в самых разных областях, например в люминесцентных лампах.
Самое загадочное, говорит мой собеседник, в том, что даже хорошо знакомые минералы могут со временем оказаться совсем не тем, за что их принимали. Стоит только изменить угол зрения, и в них обнаруживаются новые свойства. Вполне возможно, что там, на стыке органического и неорганического, и кроется разгадка того, как на нашей планете появилась жизнь.