Страшная весна 1917 года. Царское Село. Николай уже не Император – полковник Романов, просто Николай и даже Николашка, так солдатня называет его прямо в лицо. Во дворце, где недавно неслышно скользила прислуга, ходят наглые люди в грязных сапожищах… И не просто ходят – лезут в каждую щель, ржут и скабрезничают. Ржёт и скабрезничает вся Россия, впитывая грязь, грязь и грязь, по сатанинской отмашке хлынувшую через все СМИ и разлившуюся по улицам-проулкам, кухням и кабакам. Весна – грязь, без этого нельзя.
Но весна – это весна. И надо вскапывать землю. Разбивать грядки.
И они делали это. Ограниченные в прогулках, во встречах с привычным кругом общения (да и где он – этот круг? потонул в грязи!), ослабленные недавними отитами и пневмониями – они работали на земле. В самом прямом смысле. Вся Семья. Александра – кроткая, в инвалидном кресле, щурилась на солнце, поднимая глаза от фриволите и глядя на мужа и дочерей… А те – с нехитрым инвентарём самую простую работу делали… Земля, земля. Рыхление. Семена. Прополка… Морковка и петрушка. Всё очень просто – огород, грядки. И даже клумбы, чтобы – цветы, чтобы – красота!.. На земле и под небом.
Каждый Божий день после обеда. И переговаривались между собою так мирно и просто, и работали так слаженно, что солдаты-охранники даже удивлялись - и пригасили свой ёрнический пыл. А некоторые умудрялись деньги брать с прохожих зевак за наблюдения за Царской Семьёй…
Мир рушится, а ты сажай цветы.
Земля из-под ног – а ты её рыхли. Она твоя, Богом данная.
Молились, молитвою и жили. Это доподлинно известно. Из дневников, записок, из наблюдений всех этих – будто в зверинце – наблюдателей, из необыкновенной глубинной кротости человека в заношенной гимнастёрке – ни слова, и взгляда упрекающего в ответ на пускание дыма в лицо, на «Николашку»…
А по вечерам они смотрели кино. И отец читал сыну книжки. «Графа Монте-Кристо» читал.
***
Над крышами - белёсый круг совы,
вайфай небесный птицей неотмирной.
Живи, не поднимая головы
в нетварный свет, не наступай на мины,
на колокольчик, клеверный ковёр,
слепую кашку россыпью у дома...
Здесь трижды был озвучен приговор
моей стране, бездомной и бездонной.
Кровавой кашей пенится закат,
и мальчик на айфон его снимает,
и только древнерусская тоска
ломает жизнь, как улочка хромая
ведёт в заросший временем тупик,
в привычный ужас дьявольских иллюзий...
Терпи, терпи, терпи, терпи, терпи.
Люби, люби - в безлюбьи и безлюдьи.