Из цикла «Баку моей юности»
Баку моей юности начинается с поселка Монтина. Иногда его называют просто Монтино, а то и Монтин. Сейчас это престижный район азербайджанской столицы.
Я уже рассказывал про Баку 1970-80-х здесь:
А сегодня я расскажу, как мы жили. По крайней мере начну.
Квартира
Когда я родился, мы жили напротив той самой монтинской Башни. Московский проспект, угол Ага Нейматулла. На фотографии Соломона Кулишова и Рафика Нагиева в альбоме «Баку с птичьего полёта» (1973) мой дом виден в самом низу.
Наша семья состояла из пятерых человек: мама, папа, бабушка, дедушка и вот я. Мы жили на третьем этаже старого трехэтажного дома 1930-х годов, в трехкомнатной квартире. Да только жили мы в «уплотнении». Это означало, что в квартире жили и другие люди. Вообще-то «уплотнением» после революции называлось подселение в просторные апартаменты, принадлежавшие зажиточным горожанам, людей, лишенных до той поры нормальной жилплощади и, как правило, иного социального класса.
Но в нашем случае «уплотнение» было просто небольшой коммуналкой.
Соседки
Когда я появился на свет, мои родные жили в одной, хотя и самой большой комнате (18 кв.м!), а две другие комнаты занимали две одинокие старушки — Татьяна Федоровна Козина и Марья Афанасьевна Огурцова.
«Марьафанасьна», как сокращенно называли её все, когда-то работала учительницей географии, а на пенсии заделалась активисткой детской комнаты милиции. Сгорбленная, сухощавая, в каком-то шапокляковском наряде, она ходила по школам и выясняла, никто ли не нашалил. Беда была в другом: одинокая Марья Афанасьевна увлекалась кошками, что не могло не отразиться на гигиеническом состоянии ее комнаты, откуда выразительно попахивало. Привычка варить кильку для дворовых кошаков тоже изрядно обогащала аромат. Не говорим уже о необычных туалетных привычках соседки. Словом, у моей брезгливой бабули были поводы относиться к Маряфанасьне без излишней почтительности.
На Новый год Марья Афанасьевна не наряжала ёлку, а украшала свой буфет. Из открыток она вырезала ёлочки, зайчиков, медвежат, перекладывала все ватой-снегом и на центральной панели ее буфета возникал уютный зимний лес. Марья Афанасьевна приглашала меня в гости и я любовался новогодней сказкой в полутьме соседкиной комнаты.
Как-то раз Марья Афанасьевна подарила мне набор открыток «Баргузинский заповедник». С них началось мое увлечение комплектами открыток, которые мы называли «видами». Собирал их много лет, а когда наскучило, сдал большую часть в книжный магазин. На вырученные 15 рублей купил радиоприемник «Марс», который быстро сломался.
Другая соседка, баба Таня, занимала самую маленькую комнату, с одним окном. Буфет, гардероб, кровать, стол, маленький холодильник, печка-буржуйка и два старинных стула — вот и вся обстановка. Маленькая, ласковая, баба Таня стала моей нянькой. Гуляла со мной, возила меня на бульвар. Как выяснилось много позже, баба Таня до пенсии работала в КГБ, уборщицей. Так что если меня кто-то спросит о спецслужбах в моей жизни, мне будет хоть что-то сказать.
Прихожка-коридор
Когда к нам в гости приходили мои троюродные сестры, мы резвились в коридоре-прихожей. Вытаскивали оба «бабытаниных» стула и сооружали из них автомобиль. Стул, у которого были подлокотники (вероятно, это было полукресло), становился кузовом.
В темном углу прихожей, слева от входа, была стенная печь, которая на моей памяти уже давно не работала. Рядом с печью стояла также неработающая стиральная машина, на которой находилась стопка журналов «Агитатор», выписывавшихся Марьей Афанасьевной. Или она приносила их откуда-то? Видал я неинтересные журналы, но «Агитатор» своей унылой суконностью выделялся даже среди самой скучной советской прессы.
Справа от входа был туалет — крошечное помещение, отчего потолок казался очень высоким. Помню тяжелый деревянный стульчак на унитазе и уходящую далеко вверх трубу, с бачком на вершине. С бачка спускалась цепочка с керамической рукоятью — для смыва.
Кухня
И, наконец, важнейшее коммунальное помещение в квартире — кухня. В кухне было две газовые плиты: одна из 4 конфорок (две — наши, две — бабы Тани) и одна маленькая на две конфорки — Марьи Афанасьевны. Из кухонной мебели выделялся большой шкаф, который, насколько я понимаю, входил в комплектацию квартиры. Он не был встроенным, но был намертво примонтирован к стене. Подобный шкаф был в квартире и моей другой бабушки, в соседнем доме.
На кухне было окно, выходящее во двор, с широченным подоконником. Я очень любил сидеть на этом подоконнике и глядеть наружу. А чтобы я не кувыркнулся с третьего этажа, окно перегородили тремя деревянными планками.
К кухне примыкала ванная комната. Там был умывальник и даже ванна. Но в ванне никому мыться и в голову не приходило. В ванне держали запас воды, потому что с водой всегда были сложности. В ванной мылись стоя, благо, был сток, называвшийся «трап». Воду грели в вёдрах, кипятили на плите.
А новорожденного меня купали в ванночке в кухне. В совсем холодные дни ванночку устанавливали в комнате бабы Тани, потому что у нее была печка.
В кухне под столом хранили мою игрушечную машину подъемный кран марки ЗИЛ. Она была такая большая, что снимая поворачивавшийся кран с площадки, я спокойно усаживался позади кабины и ездил по квартире, перебирая ногами. Только бабушка переживала, что я напорюсь на штырь, на который насаживался сам кран.
А в прихожей хранилась моя педальная машина, о которую спотыкались многие гости. Жаль, что я очень мало успел на ней покататься. Взрослым не всегда хотелось волочь эту громоздкую конструкцию во двор. А ведь у неё даже фары зажигались! Если, конечно, удавалось достать плоскую батарейку — изрядный дефицит.
Из других игрушек той поры вспоминаю жестяную пеструю юлу, заводного шагающего робота, восьмиколёсный луноход на веревочке (бабушки меня поддевали: «Давай из него сахарницу сделаем!») и желтую фанерную хоккейную клюшку с надписью «Спартак». Зачем мне ее купили? Хоккея в Баку отродясь не было. Но мячики клюшками, кажется, гоняли, да...
А вы какие предметы вашего детства вспомните?
Наша комната
Я не перестаю удивляться, как в советские времена мы помещались в маленьких комнатах, маленьких квартирках. И ведь не только помещались, но и порой жили там вполне счастливо. Да, советская власть умела доставлять удовольствие: раздобыл гражданин конфеты «Чинар» — радость, купил торт «Апшерон» — праздник, накопил на ковёр — ликование, получил квартиру в отдалённом районе — вообще счастье.
Площадь нашей комнаты была аж 18 квадратных метров! Со мной вместе в ней жило, напомню, пять человек.
В комнате помещались (от двери против часовой стрелки): раскладной диван, на котором спали мои родители (маме 19 лет, папе — 25); шифоньер; сетчатая кровать, где спали дед и бабушка. Утром, пока бабуля не убрала постель, я иногда успевал поскакать на кровати-батуте (подобные прыжки на диване однажды закончились плохо: я вкровь разбил переносицу о подлокотник, до сих пор можно разглядеть шрам). Днём на кровати строилась пирамидка из подушек. Пирамидка оформлялась ажурным покрывальцем. Над кроватью висел ковёр с чабаном и стадом овец.
Фарфор
В углу находился буфет, где среди всяческой посуды красовался декоративный фарфор. В начале 70-х время погонь за хрусталем еще не наступило. Население пока радовалось статуэткам. Из наших припоминаю «Тимура» без команды, но с овчаркой, крыловского «Повара», поучающего прожорливого кота, пепельницу «Золотая рыбка» и пепельницу в виде оранжевого бегемота с разинутой пастью. Любопытно, что только взявшись за записки, которые вы сейчас читаете, я выяснил, что «Тимур» официально назывался «Юный пограничник с собакой в желтой пилотке» (Ленинградский Фарфоровый Завод имени М. В. Ломоносова, скульптор Столбова Г. С.), волшебная «Золотая рыбка» была неволшебным, хотя и позолоченным, «Карпом» Дулёвского фарфорового завода (скульптор П. М. Кожин), а бегемот оказался не пепельницей, а карандашницей, созданной на фабрике в посёлке Вербилки — первой в России частной фабрике по производству фарфора. Повара же создал М.Беляев на Полонском заводе художественной керамики.
В центре буфета красовался украинский графин в виде петуха из городницкого фарфора (автор формы М.В.Володкевич, автор рисунка Е.З.Рудич).
Разумеется, мои близкие никогда не пили из петуха-графина, не вставляли карандаши в бегемота и уж тем более не стряхивали пепел в «Карпа». Всё это было для красоты, так же как для красоты была стоящая в буфете посуда.
Древняя электроника
Следом за буфетом, «спиной к окну», располагалась тумбочка с нашим первым телевизором, конечно, черно-белым. Марка телевизора была «Аврора» или ЗК-53. Это означало, что завод произведен на ленинградском Заводе Козицкого. Спереди у телевизора была лишь ручка переключения каналов. Все остальные регуляторы находились позади. Включать телевизор нужно было, повернув ручку звука. Ну и повертеть антенну тоже было необходимо. Чтобы «Аврора» держалась «на плаву», на полу стоял трансформатор. Но и это, видимо, телевизор не спасло. И мы купили новую модель — «Крым-206» Симферопольского завода телевизоров им. 50-летия СССР. Впрочем с комнатной антенной черно-белый «Крым» показывал не лучше «Авроры».
Рядом с телевизором на тумбочке с книгами стоял здоровенный ламповый магнитофон «Днiпро-12Н». «Н» — значило «настольный», чтобы не перепутали с «Днiпро-12П» — переносной. Да попробовал бы кто перепутать — магнитофон весил 22 килограмма!
Книги, холодильник и прочая мебель
Под магнитофоном была полка с нашей нехитрой библиотекой: «Путешествие на берег Маклая», «Американская новелла», пятитомник Вересаева, двухтомник Пушкина и т.д.
А еще из техники в комнате помещался холодильник «Ока», округлый, однокамерный, с морозильным отделением и с ручкой, напоминавшей автомобильную — ее нужно было потянуть вниз, чтобы замок холодильника отщёлкнулся. Рядом с холодильником стоял еще один шкаф.
В центре комнаты находился большой круглый стол. Но и это было не всё. Когда я появился на свет, в эту же комнату втиснули мою кроватку, а чуть позже — мой столик, расписанный под хохлому и два «хохломских» стульчика.
При небрежном подсчете выходит, что свободного места в комнате оставалось не больше 8 квадратных метров.
Удивительно, что в таких плотных условиях мои родственники нередко принимали гостей, а иногда просто приходили соседи — поиграть в лото: «Барабанные палочки!» (11), «Бабушка!» (80), «Дедушка!» (90), «Армянский нос из-за угла!» (7), «Гуси-лебеди!» (22) и так далее. Даже на интерес играли. Три копейки кон.
Телевизор смотрели, как правило, по вечерам. В остальное время он стоял укрытый специальной накидкой, какие, вероятно, выпускали в Баку всякие расторопные предприятия. На покрывале были нарисованы волк и заяц из мульсериала «Ну, погоди!». Если учесть, что первую серию знаменитого мультика Вячеслав Котёночкин выпустил в 1969 году, то подобная сувенирная продукция в начале 1970-х была в самом тренде.
Первая мелодия моего детства — «Манчестер и Ливерпуль» в исполнении оркестра Франка Пурселя. Она звучала в конце программы «Время» на прогнозе погоды. После нее мне полагалось немедленно спать. А все семейство переселялось на кухню, чтобы не мешать.
— Тоня, — спросила как-то бабушку знакомая. — Мы несколько раз вечером проезжали мимо вашего дома, а у вас все время свет погашен. Вы уезжали что ли?
Изредка исключения все-таки делались. Например, когда по телевизору показывали веселый «Кабачок 13 стульев», кстати, любимую передачу Брежнева. Но я, по молодости лет, взрослого юмора тогда не понимал, и засыпал почти по расписанию.
Детское воспоминание ночи: по улице изредка проезжают машины и свет их фар пробегает по потолку квадратами окна...
А здесь я расскажу вам про наш двор.
И подписывайтесь на мой канал. Будет много интересного!
