Однажды что-то дёрнуло меня спуститься вниз по спиральной лестнице с мостовой дороги прямо в поле. Я шёл из магазина и нёс в руках буханку хлеба и бутылку молока. Урбанизированная зона с её грязной, но привлекательной рекой, крышами домов, заводскими трубами, - всё это обрывалось и вновь начиналось. А в промежутке жило поле с камышами местами выше меня самого. Интересным было то, что болота в местности не наблюдалось, а река давно лежала в каменных берегах. Тем не менее, именно в это неожиданное поле, где даже днём в камышах стрекотали цикады, вела спиральная каменная лестница с дороги на мосту. Под мостом не было ничего. Я в это верил.
Я спустился, аккуратно пробуя почву под ногами - всё-таки земля тут казалась живой и дышащей – и погрузился в желтоватый мир травы и звуков. Ветра не было, но камыш легонько колыхался, создавая ощущение присутствия. Медленно ступая, я пробирался сквозь заросли к цели, которую наметил, как только спустился – огромный валун лежал прямо под мостом, на него я и хотел взобраться.
Миссия оказалась более чем выполнимой, а расстояния только мнимо непреодолимыми. Вот твёрдая земля, вот расступилась трава, вот прохлада выщербленного стихиями камня, который оказался неприродного происхождения. Я взобрался на валун, сел, скрестив ноги, и улетел мыслями куда-то высоко, только не в небо – сегодня моим небом был бетон.
- Спасибо, - услышал я тихое прямо над ухом, вздрогнул, оглянулся, но было уже поздно. Бутылка молока в моих руках просто испарилась, - я как раз всякой гадости надышался.
У одной из основных опорных колон моста стоял молодой человек. Лицо его было измазано чем-то чёрным, руки жилистые с болезненно взбухшими венами, сухие потрескавшиеся пальцы обхватили бутылку – на фоне белой жидкости рука казалась старым пауком при смерти, так напряжена была рука. Ноги казались непомерно тонкими по сравнению с мощным плечевым поясом. Вся фигура незнакомца отличалась несуразностью и беспропорциональностью. Глаза парня странно блестели на грязном лице.
- Когда я умру, - вдруг сказал он, - я окажусь на этом небе.
Он махнул головой назад и коснулся затылком колонны, на которую опирался. Бетон не откликнулся, не изменился… небо? Не верю. Не вижу.
Так и не сделав ни одного глотка, парень отдал мне молоко, повернулся ко мне спиной и исчез. Я не сразу догадался опустить взгляд – он просто сел на землю, рядом с ним лежали палитра и кисти, одной из которых он что-то рисовал в основании колонны, забыв, наверное, и про меня, и про мост, и про существование мира в целом. В тот день я убежал, поклявшись, что никогда не вернусь, что найду другой магазин, другую дорогу, другую судьбу.
Но ведь абсолютно ясно, что я не сдержал данного самому себе слова. Более того, я искал и не мог найти повода вернуться к мосту или спуститься с него. Однажды, когда мы проезжали по той самой дороге в машине и, сделав петлю, опустились уровнем ниже, я увидел ту колонну. Представьте моё удивление, когда я зафиксировал, что серый бетон стал угольно чёрным… в траве лежали палитра и пара кистей.
Но такова судьба младших в семье – меня всё-таки послали в магазин за молоком и хлебом, дав слегка больше денег на вкусняшку за хорошее поведение. Я бежал, я практически летел и мне казалось, что крылья выросли у меня за спиной, что мне завидуют птицы, что я обгоняю самые быстрые машины. Колонна, камень, чернота и две бутылки молока передо мной.
- О! Снова ты… - парень поднял голову, обернулся. Он всё так же сидел на земле и колдовал с тюбиками, - можно?
Я молча протянул ему одну из бутылок. Он жадно выпил залпом половину, отёр губы. Так странно было видеть такие грязные корявые руки из-под идеально чистой не по погоде тёплой кофты. Живые глаза из под склеившихся ресниц безлюбопытно меня рассматривали.
- Иди сюда, - он поманил меня рукой. Я стёк с холодного камня и подошёл. Даже сидя он был ненамного меня ниже, - нехорошо сидеть на истории, - улыбнулся мне незнакомец.
- Какой истории?
- Самой древней. Этому камню много тысяч лет.
- Врёшь, - категорично заявил я.
- Я? Никогда, - спокойно парировал он, - это не входит в мои обязанности. Раньше, когда не было ни меня, ни тебя, ни этого скучного города, здесь жила цивилизация, которая давно вымерла. Возможно, это были люди или дети тех языческих богов, имён которых мы даже и не знаем уже… так вот, эти люди построили мост из цельного куска мрамора, такие сильные и могучие они были, и мост этот они называли дорогой в небо… - он замолчал, повёл своими широкими плечами и отвернулся от меня. Взял тонкую кисть, задумался.
- А дальше? – не выдержал я.
- Дальше? – буркнул парень себе под нос, - дальше боги, конечно же, разгневались и уничтожили и расу и мост… так всегда бывает… только камень и остался.
Тогда я решил, что ему было просто лень придумывать что-нибудь более интересное и продолжительное. Слегка разочарованный и обиженный на такое явное пренебрежение к собственной великолепной персоне я развернулся и ушёл. Но бегать к этому мосту стало моей привычкой. Я узнал, что незнакомца зовут Вавиль, что это его такая оригинальная курсовая работа в художественном училище, что он любит историю и рассказывает её с упоением, взахлёб, не отрываясь, обычно, от работы и без каких-либо интонаций.
Я привык к Вавилю, привязался к нему и с ужасом осознал, что мой новый почти друг исчезает. Когда краски не было на его лице, становилось видно, что кожа обтягивает заострённые кости, глаза блестят от лихорадки, кофты становились всё теплее, а плечи всё сильнее округлялись колесом. Что действительно меня пугало, так это то, что он рисовал небо. Чёрное, ночное, со звёздами и созвездиями… однажды я увидел, как он повис на одной руке где-то высоко-высоко под мостом. Я не знаю, за что он держался, может, за отколупленный кирпич, может, за выбоину в бетоне. Он висел и рисовал луну. Я знал, что Вавиль каждый день рисовал её, а потом закрашивал и всё жаловался, что натура слишком изменчива… и только засохшая бурая кровь под ногтями.
Как я и ожидал, однажды я пришёл, а его нет. Нет его красок, нет его кистей. На вылежанной нами траве лежали его кофта и старая книга: «История древних времён». На корешке и передней части обложки был отпечаток его странной паукообразной руки. Он торопился и даже не помыл рук.
К сожалению, мне не пришлось ничего объяснять. Я взобрался на мраморный кусок древнейшего в мире моста и просто заплакал. Мне не было стыдно, детям редко бывает стыдно за свои слёзы. Я знал, что даже если Вавиль и существует в этом мире, он всё равно сюда больше не вернётся - картина, его великое творение, от которого перехватывало дух и моё несформировавшееся сознание, была закончена.
После недолгой печали я ещё долго сидел и смотрел в бетон над головой. Я всё ещё не верил в небо. Болело лицо и ногти, которыми я пытался взрыть мой судьбоносный валун. Я задумался – засиделся, солнце опустилось и свершилось чудо.
- Чудес не бывает, - говорил мне Вавиль, улыбаясь только голосом, - это наука создаёт чудеса.
Опустилось солнце и колонна преобразилась. Изображённое на ней ночное небо постепенно стало исчезать, давая место светящемуся в темноте и голубому, практически безоблачному. В это небо, упираясь в горизонт, шёл белоснежный мост. По мосту шёл одинокий несуразный, безпропорциональный и весь в чёрном путник. Он уже был далеко, но можно было различить, что путник приостановился, слегка обернулся и протягивает кому-то руку, приглашая за собой. У основания моста была нарисована книга и полупустая бутылка молока.
Но боги, как всегда, разгневались - они не могли допустить, чтобы кто-то посмел дойти самостоятельно до небес. Была страшная гроза, весь наш район затопило, река вышла из берегов, мост стоял в воде… а молния, что была предназначена Вавилю, ударила в спиральную лестницу. Ни камыша, ни колонны больше нет.
Теперь я каждый день опаздываю в школу, так как приходится делать огромную петлю, чтобы не утонуть и не упасть в пропасть, где когда-то совершилась моя судьба.
Так что лето я не провёл, лето я прожил.