Кровь тоненькой струйкой течет из носа. Её бурые капли падают на кафельный пол. На холодный кафельный пол. Изо рта у меня идет пар, но я не обращаю внимания на всё это. Я стою на цыпочках и смотрю в зарешёченное окно. В открытое окно, из которого доносятся раскаты салюта.
Где-то у самой кромки неба, у самого горизонта мне видны алые всполохи рваных выстрелов. Где-то там летят конфетти и люди жгут фейерверки. Наверняка у них в руках горят бенгальские огоньки, а в пластиковых стаканах плещется шампанское. Губная помада, ароматы духов и море шампанского. Целое море, вы понимаете?
Поутру дети побегут искать под ёлкой подарки. Радостно сдирая упаковку с коробок, они будут улыбаться. Счастливые родители, обняв друг друга, будут смотреть на своих детишек, но это будет завтра. А пока что они гуляют под зимним небом и смотрят на гроздья салюта. На бутоны сверкающих огоньков. На парашюты искусственных звездочек.
Я тоже смотрю, но сквозь решетку. Зачем решетка на окне в туалете? Видимо, что бы я и мне подобные даже не вздумали покинуть расположение части. Огоньки-то нестерпимо близко. До них почти что можно дотянуться рукой и потрогать. Потрогать ту часть жизни, которой я сам себя лишил. Хотя сам ли?
Повестку в ряды вооруженных сил мне вручила мама. Я отмечал свой день рождения и собирался уже идти домой, когда она мне позвонила.
- Зайди-ка домой, сына. – Чего б и, правда, не зайти? Тем более я там не был уже пару суток. Зашел и через минуту ушел. Скупая канцелярская бумажка имела огромную силу. Такую силу, что водку я смог пить не закусывая. Явиться в военкомат? Не проблема, сейчас докурю и зайду. Вот такой подарок мне принес почтальон.
День рождения у меня осенью, а забрали в армию меня перед новым годом. За десять дней. И так совпало, что к новогодним праздникам я умудрился влететь три раза в наряд. За трое суток я спал от силы часов пять. Одуревая от усталости и ненависти к окружающему миру, я стою в туалете и смотрю на всполохи огня за горизонтом. От недосыпа организм выливает кровь наружу. Выливает через нос, но я не обращаю на это внимания. Лицо и полы я умою потом, сейчас важно смотреть сквозь решетку на салют. Это единственное, что я могу себе позволить в эту волшебную ночь. Хотя я еще могу покурить. К слову сказать, в армии это не всегда удается так просто. Сигаретой меня угостил сержант. При этом едко добавив:
- В армии нет праздников, не обламывайся.
- Постараюсь… - То, что в армии нет праздников это ложь. Они есть, но лучше бы их действительно не было.
К праздникам готовиться, начинают заранее, но завершают работы всегда в последний момент. Хотя это нормальная практика для нашей страны. Переносить сроки, продлять работы, менять договоренности. Я это понял после попадания в военкомат. Первым делом прошел медкомиссию. Больше всего мне запомнился психиатр. Пожилой дед помнящий, скорее всего похороны Сталина, даже не поднял глаз.
- Жалобы есть? – Я стоял в одних трусах в неотапливаемом помещении. Изо рта шёл пар. На что мне было ему жаловаться? На легкую свежесть казенных стен? Может быть, на перманентное состояние бодуна? Или на трясущиеся от холода руки?
- Нет у меня жалоб. – Дед равнодушно поставил свою подпись на бумагах и махнул рукой в направлении облезлой двери.
- Следующий. – Его голос напоминал скрежет старой и ржавой двери. Точно такой же, как и я, парень подошел к психиатру. На него дед тоже не поднял глаз. – Жалобы есть? – Жалоб не было и у него. Какие тут могут быть жалобы? Нас ждала гордая и непоколебимая Родина.
После получения штампа о своей пригодности для несения службы, я трижды приезжал в военкомат с личными вещами. И трижды Родина переносила сроки. Мыло, сигареты, полотенце и носки. Вот и весь нехитрый скарб, что я успел нажить за двадцать с лишним лет. Складывая по третьему разу все это в рюкзак, я уже начал думать, что армия пройдет мимо. Ага, точно.
Ничего из этого мне не пригодилось. Носки и полотенце забрал у меня сержант с жадными глазами. Мыло в первый же вечер ушло на мытье полов, а сигареты я опрометчиво раздал своим сослуживцам. Это было меньше двух недель назад. Казалось бы, не великий срок. Однако у меня успело сложиться несколько иное мнение по этому поводу.
Время в армии имело удивительную способность тянуться медленно. Оно было каким-то резиновым и пустым. Время было неинтересным. Монотонные дни размазывались в голове соплями воспоминаний.
Что такое армия мне наглядно продемонстрировал первый же наряд. Это место где ты делаешь бессмысленную работу для того, чтобы сломаться. Не сломался – идешь дальше. Загремел в дурку, прощай оружие! Впрочем, до оружия надо еще дотянуть. Новобранцам его не дают. Швабра, тряпка, устав и портянки. Вот все что мне запомнится из учебки. Ну и еще, конечно же, утренние зарядки. Я очень хорошо помню первое утро в части. Мы всей толпой бежим вокруг части. По колено в таящем снеге. Глина, перемешанная с грязью, засасывает сапоги, но самое удивительное началось на плацу.
Подтаявший снег, смешавшийся с песком не самое приятное место для отжиманий. Когда сержант скомандовал: «Упор лежа принять», я подумал, что это какая-то шутка. Оказалось, нет. Вся рота, молча и синхронно, плюхнулась в мутную жижу. В моей голове запечаталась только одна мысль – так не может быть каждый день. Не может, потому что это ненормально.
Оказалось, что может. Солдат обязан бегать несколько километров с утра, валяться в грязи на плацу, тянуть до бесконечности ноги на строевой подготовке и постоянно хотеть спать. Все эти процедуры неизбежно связаны с ногами, а соответственно с портянками.
Вы умеете правильно наматывать эту тряпку? Я вот умею, но научился не сразу. В первый же день я сбил ноги. Они опухли так, что, надевая сапоги по утрам, я плакал. Слезы катились по моим щекам, но этого не видел никто. Одеваться-то надо быстро, и тратить свое время на осмотр соседа нам было некогда. Стягивая сапоги по вечерам, я снова обливался слезами от боли. К моменту попадания в первый наряд я всерьез думал, что надо будет производить ампутацию нижних конечностей. Посещение санчасти принесло серьезное утешение.
- Не боись, пройдут, следующий.
- И всё?
- И всё. – Врач из больнички был непреклонен и непоколебим. Я подозреваю, что вывали перед ним я свои кишки на стол, он бы ответил то же самое. Анекдот про разломанную напополам таблетку оказался реальностью. Одна половина от головы, другая от сами знаете от чего. Главное не перепутать.
От армии таблеток у меня не было. Было лишь стойкое желание поспать и пожрать. Возможно, еще уйти домой. По инструкции часовые на вышках охраняют территорию части от внешних врагов. На самом деле часовой охраняет часть от дезертирства. От повального бегства новичков от несения службы. Волю нельзя сломить за сутки. Как минимум понадобиться пару недель. И вот спустя пару недель рядовой четко понимает всю перспективу своей дальнейшей жизни. Весь изгиб своей судьбы.
Если до службы жизнь металась у человека как кардиограмма, то теперь-то она будет очень ровной и прямой. Как пульс у покойника. Спокойствие и апатия. Интерес вызывают вещи абсолютно бессмысленные за воротами части. Ну, или же естественные. К примеру, иголки с нитками, поход в баню, крем для обуви и укладывание спать. Мне спать не положено. Я несу службу в наряде, а за окном сыпется проклятый салют. Такой далекий и такой близкий одновременно. Где-то там влюбленные парочки признаются друг другу в любви, держась за руки, загадывают желания и лакают шампанское из горла. Целое море шампанского, вы понимаете?
Я же могу позволить себе глотнуть воды из-под крана. Ржавой, с металлическим привкусом разлагающихся труб. Еще я могу стрельнуть очередную сигарету у сержанта. И продолжать глазеть на салют. У моих ног собралось уже целое озеро бурых капель крови. Иссык-Куль. Может быть Байкал. Я никогда там не был и вряд ли буду. Мне это и не надо. Мне просто хочется лечь и заснуть. Хотя я допускаю вероятность того, что смог бы сделать глотков так семьсот двадцать шесть шампанского. А потом забыться сном добровольца. Наверняка мне бы приснились женщины. Много женщин. Снились бы простыни, и разные слова. В армии всего этого мне жутко не хватало.
Всех этих слюнявых объяснений под луной. Пьянящего запаха возбуждения. И утреннего похмелья после ночных манипуляций. Хотя вряд ли сейчас я кому-то приглянулся бы.
Измотанный рядовой, с окровавленным носом взирающий через решетку на последние всполохи салюта. Такая вот жизнь у меня. Жалкая и убогая как нищенка. Я знаю, что через час меня сменит такой же, как и я солдатик. Стойкий, оловянный солдатик. Но на этом ничего не закончится. Если только кровь перестанет течь из моего носа.
Такой ошеломляющей пустоты и такого щемящего одиночества я не испытывал никогда. Возможно, больше и не испытаю. Мысли в моей голове ползают медленно и тяжело. Салют закончился. Делать у окна больше нечего. Пьянящий аромат свободы мне больше не нужен. Поспать бы сейчас. Хотя бы просто полежать где-нибудь в углу. Стать невидимкой.
Шаркая ногами, я выхожу из туалета. В казарме тихо и уютно. Как в гробу. Как в огромном и просторном гробу. На тумбочке стоит Хрусталев и делает вид, что читает устав. Ничего он не читает на самом деле. Он делает вид. Здесь все создают видимость деятельности. Солдаты якобы служат. Офицеры втирают про патриотизм. Но на самом-то деле мы все ждем. Я окончания срока службы или хотя бы завершения наряда. Хрусталев ждет приезда мамы на присягу. Сержант выжидает очередной лычки на погоны, а офицеры же грезят наяву материальными благами. Кто-то звездочкой и квартирой, кто-то премией в размере годового заработка. Было бы желание. Ждать-то можно чего угодно.
Офицеров у нас в части именуют шакалами. И такое прозвище не случайно. Определенная часть из них действительно напоминает трусливых животных. Кого напоминают призывники, не успевшие принять присягу, мне думать не хочется.
Я нестерпимо хочу спать. Разглядывание Хрусталева не приносит бодрости, и я возвращаюсь в прохладный туалет. Сквозь решетку видна ослепительная луна. Тяжелая, увесистая и прохладная как кафель. Взяв швабру, я вытираю лужу собственной крови, потом не спеша умываюсь. Ледяная вода на несколько минут даст сил. Поможет заменить внутри меня батарейки и эта музыка будет вечной. Музыка, состоящая из скрежета кроватей, скрипа дверей, топота сапог и криков офицеров. Бесноватая нотная грамота. Дьявольская симфония. Тик-так. Тик-так. Часы моей службы неутомимо тикают, но делают они это чертовски медленно. Словно невидимый взору бес специально держит минутные стрелки. Этот бес умышленно тянет время. Он умудряется практически остановить его. Секунды превращаются в часы, и дольше века длится день. Время душит меня, оно стискивает глотку стальным обручем апатии, замуровывает мой мозг в колокол повиновения, и с каждой секундой каторги я становлюсь все послушнее. Внутри что-то ломается и тает как сосульки. Я подозреваю, что там обрушиваются мечты и способность самостоятельно мыслить. В армии это ни к чему и мозг отсекает все лишнее. Остается только исполнительность и усталость. Я разглядываю свое лицо в зеркале. Обычный парень, с глазами, ввалившимися внутрь от усталости. Красные белки и отрешенный взгляд. Ничего интересного, в общем-то. Абсолютно ничего. Пепел воспоминаний и огрызки прошлого бродят где-то среди серого вещества. Они плавают в мутной воде подсознания, и память вытаскивает наружу какие-то всплески вечеринок. Слова, сказанные сгоряча. Жесты и гримасы. Люди, окружавшие меня до армии, достойны лучшего отношения с моей стороны. Как минимум не наплевательского безразличия. Все что происходит со мной в новогоднюю ночь похоже на какое-то искупление грехов. Раскаяние вытекает из меня алой кровью. Пузырится каплями в носу и снова стекает на пол. Белый кафель видел десятки, таких как я парней. Я не первый и я не последний. Я,я,я. Ля-ля-ля. Тик-так. Тик-так.
- Как ты тут? – Я отрываю взгляд от зеркала и оборачиваюсь. На меня смотрит уставший не меньше моего, Хрусталев.
- Да опять кровь идет. А так нормально все.
- Чего там за окном?
- Салют, шампанское и девочки.
- Я устал как собака.
- А собаки стоят в нарядах? – Мы оба начинаем смеяться. Истеричный, глупый смех. Это все от усталости. Все от недосыпания. Что бы ни сойти с ума, мозг пытается защититься от внешнего мира. Он работает на износ и прилагает максимум усилий. Помолчав, Хрусталев уходит обратно на тумбочку. Говорить больше не о чем. Остается продолжать участие в бесконечной и нудной игре под названием армия.
Это какой-то квэст. Тошный и скучный как дешевая помада. Вся армия — это сплошная скука и однообразие. Главное принять правила игры и не сломаться. Один уже пилил себе вены на днях. Пилил тупым ножом из столовой. Теперь этот солдатик валяется в дурдоме. Шило на мыло и волчий билет. Он сломался и вышел из игры, не сохранившись. У меня же терпение пока еще есть. До дома осталось всего ничего. 333 дня. Символичное число. Три тройки. Можно сказать, что я выиграл суперприз. Несколько сотен нудных и скучных дней для переосмысления самого себя. Есть время подумать, не правда ли?
Тик-так.
Огромный циферблат расплывается в моей голове скользким утренним солнцем. Заиндевелым диском кружит меня в вальсе и тяжелым кругом впечатывает в кафель. Мне мерещатся алые стяги и парадные коробочки рядовых. Начищенные до ртутного блеска сапоги топчут детские мечтания. Все подростковые метания рассыпаются как карточный домик, и солдатская бляха вычеркивает их из памяти за ненадобностью.
До армии я неоднократно слышал, что в вооруженных силах из меня сделают настоящего мужика. Потного, вонючего, вечно голодного и одуревающего от недосыпа. Видимо, так должен выглядеть настоящий мужик. Или же это только начальная стадия формирования? Мне это неведомо. Я только знаю, что до дома мне еще триста тридцать три дня. И я попробую не сломаться. Других вариантов у меня нет.
Алая капля крови снова падает на пол и, растерев её сапогом, я ухожу стоять на тумбочку. Скоро подъем, а в армии ведь нет праздников. И уж тем более там нет никакого я, моря шампанского и нового года.
Ноябрь 2012
Моё писательство началось вовсе не с этого рассказа, но он был одним из первых, которые я отсылал друзьям. Докучал им своим сочинительством, и они из вежливости что-то даже мне отвечали. Примерно в духе – продолжай. И я продолжаю до сих пор.
В этом рассказе корявый и хромоногий язык, история пресна, неубедительна и переполнена жалостью к самому себе. Но я всегда был сторонником того, что править уже сделанное нельзя. Лучше взять и написать что-нибудь новое. Рассказать вам какую-нибудь другую трогательную историю. И я её обязательно расскажу. Например, завтра или послезавтра, или через неделю, но обязательно расскажу. Вы же за этим сюда заходите? Вот завтра и заходите.