(продолжение, начало здесь)
Список всех частей - здесь
Легенда о пойманном демоне продолжала жить и развиваться по законам демонологии и в последующие века, как это видно из работы Н.Н.Дурново «Легенда о заключенном бесе в византийской и старинной русской литературе»[251]. Приведенный там материал уже так сильно переиначен фантазией, что его нет смысла рассматривать в этой работе.
Поэтому перехожу к другому автору, посвятившему немало вдохновенных строк плененному демону. Речь идет о Низами Гянджеви, азербайджанском поэте XII века, и его поэме «Искендер-намэ», в которой описан поход Искендера (Александра Македонского) на Русь. Л.И.Климович в статье «Низами и его поэма «Искендер-намэ» по этому поводу пишет: «Конечно, связывая Искендера с русами, Низами допускает историческую несообразность… Но вместе с тем в фактическом рассказе о русах, их воинской доблести и мужестве Низами, по-видимому, отразил некоторые известные ему исторические воспоминания о более близких по времени событиях. …Русы издавна бывали в странах по обоим берегам Каспийского моря. Ходили они сюда по торговым делам, бывали и в военных походах. …Таким образом, говоря о русах и их походе на столицу Нушабе Берду, Низами мог использовать и некоторые исторические воспоминания, сохранившиеся в Азербайджане»[252].
Из главы поэмы, озаглавленной «Русы выпускают в бой неведомое существо», мы узнаем о замешательстве, возникшем в войсках Искендера, когда они столкнулись с невиданным доселе воином, выставленным против них русами:
«Был он пешим, но враг его каждый охотней
Повстречался бы в схватке со всадников сотней…
Он был за ногу цепью привязан; она
Многовесна была, и крепка, и длинна…
Шел он с палкой железной, большой, крючковатой.
Мог он горы свалить этой палкой подъятой.
Мудрецы удивлялись: не зверь он… а кто же?
С человеком обычным не схож он ведь тоже.
Царь беседовал тайно с вельможами стана:
«Это злое исчадье, откуда оно?
Человеку прикончить его не дано.
Он идет без меча, он прикрылся лишь мехом,
Но разит всех мужей, что укрыты доспехом.
Если он и рожден человеком на свет,
Все ж — не в этой земле обитаемой, нет!
Это дикий, из мест, чья безвестна природа,
Хоть с людьми он и схож, не людского он рода».
Некий муж, изучивший всю эту страну,
Так ответом своим разогнал тишину:
«Если царь мне позволит, — в усердном горенье
Все открою царю я об этом творенье,
К вечной тьме приближаясь, мы гору найдем:
Узок путь к той горе, страшно думать о нем.
Там, подобные людям, но с телом железным,
И живут эти твари в краю им любезном.
Где возникли они? Никому невдомек.
Их безвестного рода далекий исток.
...
И самец или самка, коль тронутся к бою, —
Судный день протрубит громогласно трубою.
На любое боренье способны они,
Но иные стремления им несродни.
И не видели люди их трупов от века,
Да и все они — редкость для глаз человека».
Как видим, Низами, касаясь природы таинственного человекоподобного существа, так усердно льет воду на мельницу биологической версии, что у читателя может возникнуть вопрос: а причем здесь демонология? Ответ станет ясен немного позже, а пока послушаем рассказ «знатока, изучившего всю эту страну», о том, как русы ловят такое существо:
«Словно птицам большим, завершившим кочевья,
Для дремоты им служат большие деревья.
Сон берет существо это в долгий полон:
Неразумия свойство — бесчувственный сон.
Если русы в погоне за овцами стада
Разглядят, что в ветвях эта дремлет громада, —
Втихомолку сбирают пастуший свой стан
И подходят туда, где висит Ариман.
Обвязав его крепко тугою веревкой,
Человек пятьдесят, всей ватагою ловкой,
Вскинув цепь, при подмоге железной петли,
Тащат чудище вниз вплоть до самой земли.
Если пленник порвет, пробудившись от спячки,
Звенья цепи, — не даст пастухам он потачки:
Заревев страшным ревом, ударом одним
Умертвит он любого, что встанет пред ним.
Если ж цепь не порвется, и даже укуса
Не изведают люди, — до области Руса
Будет он доведен, и, окованный там,
Станет хлеб добывать он своим вожакам.
Водят узника всюду; из окон жилища
Подаются вожатым и деньги, и пища.
А когда мощным русам желанна война,
В бой ведут они этого злого слона,
Но, хоть в битву пустить они диво готовы,
Все же в страхе с него не снимают оковы».
Удивительные, уникальные, загадочные строки! Начнем с термина «Ариман», употребленного Низами. Этим словом на Востоке обозначают злого духа, демона, дьявола, его постоянно использует Фирдоуси в «Шахнаме» как синоним слова «див». Следовательно, существо, пойманное пастухами, как раз из тех, которых мы здесь рассматриваем. Пастухи обнаружили его спящим на дереве, где и обвязали «тугою веревкой». Связь с деревьями леших и демонов других наименований нам уже известна, а вот то, что они спят на деревьях — нечто новое. Быль это или небыль? С учетом обезьяньей родословной нечистой силы, в демонах, спящих на деревьях, есть, пожалуй, своя логика.
«Водят узника всюду; из окон жилища подаются вожатым и деньги, и пища». Здесь, конечно, неизбежна мысль о медведе. Напутал ли тут Низами или было время, когда пленных леших водили по деревням, как дрессированных медведей? Ясно лишь одно: пойманный русами Ариман мыслится поэтом так же «весомо, грубо, зримо», как и медведь.
В следующей главе для обозначения этого существа Низами употребляет слово «див» и описывает его повторное пленение, на этот раз с помощью аркана, об эффективности которого в таком деле мы уже знаем от Фирдоуси:
«И аркан, много недругов стиснувший встарь,
Словно обруч возмездья метнул государь, —
И петля шею диву сдавила с размаху:
И склонилась лазурь, поклонясь шахиншаху.
И когда трепыхала мохнатая груда,
И пропала вся мощь непостижного чуда, —
Стало радостно стройным румийским войскам:
И ликующий крик поднялся к облакам.
…
Ввергли дива в темницу. Томилось немало
Там иных Ариманов, как им и пристало».
Празднуя победу, Искендер пожелал взглянуть на пленников:
«И, смягчен снисхожденьем, присущим вину,
Он припомнил о тех, что томятся в плену.
И велел, чтоб на пир, многолюдный и тесный,
Был доставлен в оковах боец бессловесный.
И на пир этот смутной ночною порой
Приведен был в цепях пленник, схожий с горой.
Пребывал на пиру он понуро, уныло.
Его тело, в цепях, обессилено было.
Он, лишь только стеная, сидел у стола.
Но ему бессловесность защитой была.
Слыша стон человека, лишенного речи,
Царь, нанесший ему столько тяжких увечий,
Смявший силой своей силу вражеских плеч,
Повелел с побежденного цепи совлечь.
Обласкал его царь, вкусной подал еды,
Миновавшего гнева загладил следы.
И злодей, ощутив милосердия сень,
У престола простерся, как тихая тень.
Хоть к нему подходили все люди с опаской,
Признавал он того, кто дарил его лаской.
Вдруг никем не удержан, мгновенно вскочив,
Из шатра убежал этот сумрачный див.
И в ответ всем очам, на него устремленным,
Миродержец промолвил своим приближенным:
«Стал он волен, обласкан, стал вовсе не зол,
Пил с отрадой вино, — почему ж он ушел?»
Но мужи, отвечая Владыке, едва ли
Объясненье всему надлежащее дали.
Молвил первый: «Степное чудовище! В степь
Он помчался. Ведь сняли с чудовища цепь»[253].
И здесь Низами как бы нарочно иллюстрирует то, что мы уже знаем о способностях, нраве и поведении демонов. Но вернемся из средневековья и классической литературы к изображению пленных демонов в фольклоре как таковом, записанном в XIX—XX вв. Напомню, что у черкесов-шапсугов демон мужского пола зовется шайтаном, а женского — джинэ.
«Считалось, что как шайтана, так и джинэ можно поймать. Однако, от шайтана толку никакого нет, и можно только при этом пострадать, так как он будет сильно отбиваться (вспомним римских Пика и Фавна, которые «из всех сил старались вырваться», а также опасность, которой подвергались пастухи, пленившие дива. — Д.Б.). Иное дело джинэ»[254].
О том, чем привлекательна пойманная джинэ, будет сказано ниже, а здесь опишем фольклорный метод ловли демона без всякой опасности для человека. Г.Ф.Чурсин, отметив в «Материалах по этнографии Абхазии», что «Лесной человек (абнаое)… своим видом, отчасти и характером напоминает лешего менгрелов «очокочи», «каджи» имеретин, лешего месхов, лешего чеченцев, «лагсырда» осетин, в другом месте своей работы пишет, что по рассказу старика Шача Чукбара в селении Калдахвара «еще лет восемь назад в Бзыбском ущелье охотникам удалось поймать абнаое живым. Охотники на куниц заметили следы абнаое. В одну ловушку поймалась куница, абнаое утащил ее. Тогда поставили около ловушки четверть ведра водки. На другой день водки не оказалось — абнаое выпил. На следующий день у ловушки поставили ведро водки. Утром приходят абнаое лежит у ловушки пьяным. На груди его торчали волосы наподобие гвоздей, все тело было покрыто шерстью, как у барана»[255] .
Таков старый и испытанный метод ловли демонов на спиртное, если не считать замены вина на водку, что перекликается с данными К.Д.Логиновского по Забайкалью, где «за услуги леший от людей требует платы в виде угощения водкой»[256] . Но вот рассказ о поимке грузинской лешачихи «каджи» без капли спиртного:
«Был один сильный и настолько храбрый человек, что даже не боялся злых духов. Раз поздней порой ему случилось проезжать мимо реки, протекавшей в лесу, и он услышал плач, доносившийся до него с берега реки. Богатырь остановил свою лошадь и издали спросил: «Кто там, чего плачешь?» — и получив дерзкий ответ: «Не твое дело, поезжай своей дорогой!» — соскочил с лошади и быстрыми шагами направился к тому месту, откуда ему ответили. Он увидел на берегу сидевшую «каджи»… Моментально обхватив ее своими могучими руками, он сдавил ее, связал и повез домой. Дома связанную «каджи» победитель посадил посреди сакли у огня. Чудовище, служа предметом наблюдения собравшегося народа, дико и зверски озиралось кругом. Но скоро зрелище прекратилось: когда уж было за полночь, огонь погас и «каджи» исчезла»[257] .
Это один из примеров «говорящих» демонов в фольклоре, подсказанный, впрочем, местным колоритом: какой кавказский богатырь пропустит мимо ушей столь дерзкий ответ: «Не твое дело, поезжай своей дорогой!»? Дальше, по ходу рассказа, чудовище, «дико и зверски озираясь», уже не дерзило и вело себя так, как положено бессловесному демону. Вот рассказ, записанный тем же собирателем о лешем-ребенке (чинке), сравниваемым с мальчиком лет девяти, которого обнаружил плачущим в лесу поздним вечером какой-то старик. Предполагая, что это сын соседа, затерявшийся в лесу, старик берет мальчика,
«привязывает к себе» и везет домой. «Едва хозяин въехал во двор, псы так и залились. …Он отвязал найденыша и передал жене. А та, как взглянула на него при огне, горевшем посреди сакли, так и ахнула, узнав в нем «чинку», щетинистого и с красными маленькими глазками. (Красные глаза у чувашского арсури отмечает В.А.Ендеров[258]— Д.Б.) Старуха накинулась на старика и давай его бранить, зачем он привез лешего. Но делать было нечего и чинку пришлось оставить в доме. Ложась спать, чудовище привязали к лавке и продержали в таком положении всю ночь. Утром пришли рабочие и, увидев привязанного мальчика, подтвердили, что это чинка. Затем его рассматривали собравшиеся женщины, которым он показывал жестами, как больно веревки режут его тело. Чинку отвязали, после чего женщины обратились к нему с вопросом, умеет ли он шить. В ответ на это чинка показывал им руками, как шьют. Жестикулируя, леший мычал. Наконец все присутствующие, оставив чинку в сакле на свободе, вышли на крыльцо; а тот невидимо для всех пробрался в сад и начал там что-то собирать на земле и есть. В это время раздается лай собак, и псы бросаются к тому месту, где находится чинка. Леший, спасаясь от собак, из сада проникает в другой двор, а оттуда в третий, и исчез»[259].
А вот как ловили татарского лешего «шурале»: «Жители одного починка, находившегося вблизи леса, много потерпев от нападений шурале на их лошадей, ухитрились поймать его. Они намазали спину самого хорошего коня смолой и пустили в табун. К вечеру видят, что на этом самом коне, сломя голову, скачет женщина (шурале). Конь, чуя на себе незнакомого и странного всадника, полным ходом прискакал прямо в починок. Сбежалась вся деревня посмотреть на это чудище. Шурале сидел на лошади лицом назад и все ревел. На нем не было никакого платья, голова маленькая, волосы короткие, глаза большие, груди как у женщины, висели через плечо. На вопросы он не отвечал, а только ревел: былтыр кысты (прошлый год прищемил)»[260].
Методы ловли, как видим, разные, да и демоны не на одно лицо, хотя общность породы в целом прослеживается. Что всюду одинаково, так это поведение людей при виде плененного демона.
И в заключение рассказ белорусской крестьянки Агафьи Антоновой, 65 лет, о том, как в ее деревню приводили двух пойманных русалок:
«Давно колись, старики казали, двюх приводзили и к нам у дзяревню. Дак у их жаноцкое усе, только цыцки большия-большия, аж страшно, да волосы довгия. И ничого не говора, тольки плача й плача, ракой ильлетца, покуль пусьцяць. А як пусьцяць, — тогда запяе, заграя, да у лес»[261].
После всего, что мы узнали об облике и поведении нежити, эти русалки выглядят очень живыми, взаправдашними. Отметим, что плачут у демонов, как и у людей, всегда женщины и дети. Немота русалок была одной из тех удивительных и неожиданных черт, которые запомнили и передавали от поколения к поколению жители деревни.