Главный факт о раннем детстве заключается в том, что младенцы рождаются в мире полностью по милости других. У них нет врожденной силы, интеллекта или полезности, они не могут драться или жаловаться, уходить или доказывать свою правоту, их выживание зависит исключительно от их способности смотреть с койки огромными невинно красивыми глазами - и очаровывать своих родителей заботой о них .
Их способность привлекать любовь гарантирует, что их накормят, оденут, защитят и сохранят жизнь. В обмен на это воспитание маленькие дети с готовностью выражают безоговорочное восхищение своим родителям или опекунам. Они естественно обожают и безмерно восхищаются теми, кто берет их и купает, подогревает молоко и меняет простыни. Они трепещут перед этими великанами, которые умеют включать стиральную машину и пинать мяч по дереву. На этой стадии нет врожденного желания подвергать сомнению или сомневаться в авторитетных лицах.
Учитывая то, что поставлено на карту, из этого следует, что маленькие дети инстинктивно чрезвычайно чувствительны к тому, насколько хорошо они справляются с тем, чтобы привлечь на свою сторону покровителей, которыми восхищаются. Если они чувствуют, что их любят, они могут расслабиться и заняться многими другими насущными приоритетами раннего детства: научиться есть твердую пищу, выяснить, что такое розетка, как работает кнопка, какие слова и как образуются мыльные пузыри.
Но если любви будет меньше, картина станет намного сложнее. Есть детство, в котором по разным причинам родители не могут быть очарованы, какими они могли бы быть. Они оставляют ребенка кричать, они кричат друг на друга, может быть насилие и истерия, летаргическое отчаяние и ужас. Маленький ребенок инстинктивно знает, что ему грозит серьезная опасность: если ситуацию каким-то образом не исправить, в крайнем случае, его могут оставить на склоне холма умирать.
В этот момент наша биология запускает отчаянный, но мрачно логический процесс. Маленький ребенок начинает намного больше стараться. Он удваивает свои усилия, чтобы очаровывать, быть хорошим, делать то, что от него можно ожидать, улыбаться и снискать расположение. Он задается вопросом, что может быть неправильным в самом себе, чтобы объяснить родительское неодобрение и вред, - и не чувствует никакой альтернативы, кроме как искать ответы в своем собственном характере и поведении.
В то же время ребенок сопротивляется тому, что со стороны взрослого может показаться очевидным: раздражаться и обвинять окружающих взрослых, которые не заботятся о нем так, как должны. Но такая смелая мысль не относится к беззащитности первых лет. Мы не в состоянии бросить вызов нашим защитникам, когда едва дотягиваемся до дверной ручки, не говоря уже о том, чтобы открыть кран; нам нужно иметь собственный ключ от входной двери и банковский счет, прежде чем цинизм станет реальным вариантом.
Намного интуитивнее задаться вопросом, почему мы такие ужасные, чем жаловаться на несправедливое и недоброжелательное обращение. Поэтому маленькие дети, естественно, превращают нанесенную им травму в неприязнь к себе. Они спрашивают не столько: «Почему мой родитель не заботится обо мне?», Сколько: «Как я мог подвести этого замечательного человека?» Они ненавидят себя, а не сомневаются в тех, кто должен их защищать, стыд заменяет гнев. В целом, кажется, что это более безопасный вариант.
Затем начинается порочная спираль ненависти к себе. Нелюбимый растущий ребенок постоянно задается вопросом о своих ошибках. Их родитель может быть алкоголиком, нарциссистом, садистом или подавленным; они могут никогда не приготовить приличную еду или несдержанно кричать из своей спальни, но все это совершенно не имеет значения. Родителя нельзя представить иначе, как по существу впечатляющим. Чтобы объяснить недостаток любви со стороны образцов родительских обязанностей, следует сказать, что ребенок - ужасный человек, он должен быть глупым и подлым, эгоистичным и медлительным, физически отталкивающим, раздражающим и поверхностным. Когда детство остается позади, многое из этой динамики забывается.
Подросток и молодой взрослый не замечают, что именно произошло, они не обязательно могут ясно думать о своих ранних годах - и родители могут быть заинтересованы в том, что они никогда этого не делают. Вместо честного психологического исследования здесь сентиментальность фотоальбома и воспоминание о более веселых моментах семейного отдыха. Бывший ребенок больше не может сказать, что его чувство стыда имеет определенное происхождение, оно может ощущаться как нечто, с чем он мог родиться, природное явление, например, плохая погода или грипп. Освобождение ждет нас, когда мы осмеливаемся принять на вооружение крайне неправдоподобную идею: что наша ненависть к себе вовсе не неизбежна, а является интернализацией ранней депривации и что нам не нужно уважать и восхищаться теми, кто отказывает нам в любви. возможность понимать, задавать вопросы, раздражаться и оплакивать то, чего мы не получили.
В конце концов, мы не такие презренные, у нас просто - до сих пор - не было никаких лучших идей, чтобы объяснить, почему нам не удалось очаровать тех, кто должен был любить нас с самого начала.