Не всем везёт знать свою прабабушку. А мне вот повезло. Когда я была маленькой, мы проводили вместе очень много времени. Я прибегала в её комнату и находилась там часами.
Мы рисовали. Точнее, рисовала бабушка, а я наблюдала, подавала листочки и требовала – ещё! Сюжет картины был всегда один – баба Маня умела рисовать только голубя. Волнисто-полосатые гули, похожие на сосиски с ножками, покрывали листок за листком. Может, она хотела улететь? Если и хотела, то сама об этом вряд ли знала, более материального земного человека я в жизни не встречала. Больше всего она любила деньги, покушать, тепло и меня, наверное.
Ещё была игра в магазин. Ставился стул, решётчатой спинкой к бабушке, я садилась за «прилавок». Фантики от конфет были деньгами, позже талонами, за них я продавала бабе всё подряд – бегемота, медведя, пупса, билет на концерт. Этот же стул – деревянный, светло-коричневый, потерто-блестящий – использовался для самого концерта. По классике, я залазила на него и... - «Выступает Валентина Толкунова!» - гром аплодисментов. Бабушка любила Толкунову, а я любила петь, обе получали удовольствие. Да, я это обожала, играла в это всё детство… и всю жизнь в общем-то. Сколько себя помню, хотела стать артисткой. Ну и стала.
Зимой баба садила меня в санки и везла на ёлку к себе на работу в библиотеку, или в городскую администрацию. Я помню хруст снега под её огромными валенками, помню свою неспособность двигаться в трёх штанах, стоящей колом, толстой шубе, платке, привязывающем голову крест-накрест к туловищу. На ёлке я тоже обязательно выступала и с удовольствием.
Мы шили и вязали наряды для моих кукол. Точнее, шила и вязала бабушка, а я забиралась в огромный чемодан с разноцветными клубками и лоскутками и перебирала это богатство с наслаждением. Сейчас нет таких чистых цветов – глубочайшего синего, смертельно-лилового, отчаянно-розового. Чемодан жил под кроватью, он был очень старый, наверное, как сама бабушка. Коричнево-потёртый, угловатый, изнутри он был обклеен обрезками плаката с пионерами и голубями мира. Спустя 20 лет после смерти бабушки, он так и живёт под кроватью. Некоторые вещи бессмертны.
Когда я была совсем маленькой, баба Маня садила меня на ноги и качала. Я не видела ни разу, чтобы кто-то еще мог так делать! Бабушка сама садилась на край дивана, вытягивала соединенные ноги перед собой, я садилась на её толстые ступни в полосатых носках и ехала вверх. Прямые ноги отрывались от пола вместе с грузом в виде меня и поднимались до уровня высоты дивана. Ей было уже за восемьдесят тогда. Раньше люди были сильнее.
Вот, вы так сможете ребёнка покачать?
Позже, когда я немного стала соображать мы начали резаться в лото, домино, дурака, шашки. Баба Маня была азартным человеком, и я тоже. Когда я проигрывала и сильно расстраивалась, бабушка громко и искренне смеялась, чем еще больше досаждала мне. Она вообще любила посмеяться, но получалось это у неё не так уж часто в жизни.
Баба Маня давала мне деньги. Помаленьку, на мороженое. Один раз в год, на мой день рождения, давала побольше и обязательно требовала рассказать, что я купила, это тоже было своеобразной игрой. Иногда я заходила к ней исключительно с меркальтильным интересом, вдруг денежку даст. Иногда из её комнаты вкусно пахло горячими булочками, и я шла на запах. Иногда за булочку или денежку я терпеливо выслушивала в сотый раз какую-нибудь историю или жалобу. Иногда я делала это и бескорыстно или из жалости.
Мне было жалко бабу, когда она плакала, но я злилась, когда она начинала причитать: «Где же, где же моя смерть?!» В какой-то момент мы стали слышать эту фразу каждый день, и продолжали на протяжении лет восьми… Маленькой мне хотелось от этого спрятаться, а потом выработался иммунитет. Я ненавидела, когда прабабушка начинала жаловаться на моих бабушку и дедушку – её дочери и зяте. Неприязнь у них была взаимной и прогрессировала. Что и говорить, впитать уважение к старшим мне было не от кого, никто его у нас в семье не демонстрировал. Взаимные упреки и обиды – это, наверное, самая распространенная игра, да?
Любимой игрой прабабушки был Эрудит. Она сама смастерила из картона карточки с буквами, сшила для них мешочек из синего шёлка, нарисовала поле на миллиметровой бумаге. В эту игру она конечно же всегда выигрывала, что мне не очень нравилось. У нее до самой смерти был очень ясный ум.
Когда я выросла, то почти перестала заходить к бабе Мане. Много появилось других увлекательных занятий – музыкалка, рисовалка, театралка... я была занятым подростком. Иногда мы не виделись с прабабушкой неделю, хотя жили в одной квартире… Баба Маня сидела в своей комнате, качала ногой, мычала что-то под нос, плакала, и часами играла в Эрудит сама с собой... В моей ёмкости с чувством вины, плещется и это - жалко что нам порой не хватает времени, внимания и доброты, чтобы поделиться теплом с близким человеком.
Рассказала Ольга.