Сегодня 83 года исполнилось бы Владимиру Семеновичу Высоцкому. Писатель Павел Ганипровский поделился с ИА FederalCity своим мнением о значении великого барда и актера для времени, когда он жил, и для дня сегодняшнего.
Смерть его стала не менее значимой, чем жизнь. Был жаркий июль в большом сибирском городе. Была давящая гнусность позднего застоя. Мне было 17 лет, и жить было тошно. Кто-то из знакомых сказал: «#Высоцкий умер». Сияющий летний день стал темен.
Это граничило с мистикой – при почти полном отсутствии информации в прессе, о смерти этой в одночасье узнала вся страна. Да, конечно, о ней сразу сообщили «вражеские голоса», но я их тогда не слушал, да и в моем окружении тоже мало кто.
Было ощущение, что окружающая действительность вдруг прорвалась и из черной этой дыры дохнуло могильным холодом. Мне кажется, это почувствовали тогда все – даже те, кто не в состоянии был оценить все значение утраты.
Обремененный печалью, я вернулся домой и написал неуклюжее юношеское стихотворение, начинавшееся со строчки:
«Я рад, что жил во времена Владимира Высоцкого».
Тогда я сам не понимал, насколько был прав. Это были плохие #стихи, но от этой строки я не откажусь никогда.
Читайте также: Дом Поэта переехал из Крыма в Петербург
Течение времени создается событиями, но события создаются людьми. Тогда, в эти последние годы казавшейся нерушимой и бессмертной, аки Кащей, советской империи, в стране было слишком мало людей, способных и готовых создавать события. Поэтому время тащилось медленно, «словно бы плавится воск», как пел позже Борис Гребенщиков. И все казалось бессмысленным. До тех пор, пока кто-нибудь не совершал ПОСТУПОК, разрывавший тоскливую ткань существования и продвигавший время вперед.
Именно так я и многие другие воспринимали тогда хриплый голос, певший невероятно, неправдоподобно живые слова. Он звучал с виниловых пластинок-миньонов, из динамиков радио, изредка – с телеэкрана, а все больше – с магнитофонных катушек. Звучал слишком редко, но достаточно для того, чтобы знать: где-то здесь есть Человек.
И когда его не стало, обрушилась тьма.
Но ненадолго: так же неправдоподобно быстро страну облетели машинописные страницы со стихами на смерть Высоцкого. Это было первым самиздатом, с которым я познакомился и понял, что здесь есть и другие люди, думающие и чувствующие, как я.
Это было чудесное открытие – думаю, не для одного меня. Поэтому я до сих пор считаю смерть и похороны Высоцкого точкой отсчета, с которой началось падение красного монстра.
Теперь я часто думаю – что было бы, останься он жив, если бы осознал, что путь его ведет в пропасть и затормозил бы с пьянкой и наркотой? Он вполне мог бы дожить до сего дня. Но как изменился бы сам и его творчество? Оброс бы в 90-х мафиозными связями, снимался в проходных бессмысленных лентах, а в нулевых был бы обласкан властью?.. Прочно прописался бы в нынешней позорной эстрадной тусовке и регулярно возникал в Новый год на чудовищном телепредставлении, развлекая поддатых и объевшихся сограждан какими-то текстами, похожими на трупы его прежних песен, да и сам напоминающий собственную мумию?.. Или ушел бы в жесткую оппозицию всему этому непотребству, и, как следствие, потерял экранное время и свободный доступ к публике, растворился бы в молчании, забылся, как многие его коллеги-ровесники, некогда бывшие кумирами публики?..
Но, видит Бог, я не в силах представить Высоцкого ни в одной из этих ролей. Он просто не смог бы играть их, даже если бы захотел. Оставался бы тем, кем был всегда – поэтом, которого, вроде бы, и нет, но голос которого живее всех живых и слова которого доходят до каждого обитателя страны. Остался бы Высоцким.
