Привкус сожаления
А ночью всем снились кошмары: бабе Маше – замерзающая в обгоревшем доме кошка, бабе Вере – орущий на нее из-за потерянной медицинской карты пациент поликлиники, Серафиме – потраченная впустую молодость, а она ведь в Москву хотела, да чтоб муж профессор.
Утром соседки проснулись с гадким привкусом сожаления. Их мучала совесть: все-таки живого человека в пургу на улицу выставили. Может правда подождать надо было пока выспится и сам уйдет?
Путь от пятиэтажки, где все вышеописанное произошло, до магазина лежал через дорогу. Ее подпирали большие бетонные плиты. С одной стороны они прятали от прохожих проезжавшие поезда, а с другой - были подпоясаны толстыми, укутанными в шубу из стекловаты и железных листов, трубами. На них-то и обнаружила баба Маша вчерашнего «гостя», который с большим аппетитом ел пирожок и запивал его дымящимся чаем из пластикового стаканчика.
И тут ей так стыдно стало и одновременно радостно, что сил не было пройти мимо. Немного стесняясь и подбирая в голове слова, она подошла. Мужик оказался разговорчивым и не злопамятным. Через несколько минут разговора баба Маша выяснила, что в область он приехал к друзьям, они говорили - с работой тут проще. Хотел разжиться, а только хуже себе сделал. На работу не взяли, да еще и документы сгорели вместе с сараем, где ночевал (выпавший уголек из печки подвел). Денег не было даже на путь домой, вот и стал скитаться. Где получится выспится, что подадут, тем и сыт.
«А глаза-то молодые еще», - поймала себя на мысли баба Маша и поспешила в магазин. На обратном пути она протянула новому знакомому теплый сверток с едой и, извиняясь, позвала в гости… в подъезд. Мужик ухмыльнулся и вежливо отказался, дескать, ему и здесь хорошо.
О своей находке она тут же сообщила подругам. А спустя два дня случайно узнала, что каждая из них в тайне друг от друга подкармливает бомжа. В таких знакомствах сознаваться всегда неловко – гусь свинье ведь не товарищ... Но тайное всегда становится явным.
– Вот вроде и человек неплохой, – оправдывала свою доброту Серафима, – глядишь и толк бы с него вышел, но разве можно так беспечно к жизни относиться?
– И симпатичный даже, отмыть, причесать и хоть замуж выходи, – смущаясь поделилась баба Вера.
Так продолжалось с неделю: пенсионерки по очереди носили бомжу еду, а тот в благодарность рассказывал им о своей жизни, не забывая нахваливать котлеты и выпечку. А вечером, за чашечкой чая, женщины не без удовольствия обсуждали услышанное и у каждой из них в голове рисовалась своя картина.
Вот он устроился на хорошую работу, встал на ноги. А вот они ремонт в зале делают – воображала баба Маша.
В голове Серафимы все складывалось иначе. Прогулки по осеннему парку, Пастернак и нежное касание рук - все как когда-то давно.
Баба Вера же мечтала о том, как новый ухажер вечером встречал ее с работы и участливо поддерживал на скользком крыльце: «Верунчик, держись за меня, когда ты уже дома сидеть будешь, нужна тебе эта работа!»
Но всем мечтам пришел конец, когда однажды бесхозный мужик пропал. Неожиданно и бесследно. О его существовании напоминал лишь коврик на трубе, припорошенный снегом, да рукавица, вероятно, выпавшая из его кармана. Запах надежды, ненадолго наполнивший вокзал захолустья, улетел прочь...
Поначалу баба Маша, баба Вера и Серафима Николаевна сильно загрустили. Не было теперь у них ни настроения, ни темы для вечернего разговора. Каждая вернулись к своему корыту. И стали они жить как прежде, изредка вспоминая инцидент, который чуть было не изменил их жизнь.