Мои предки-староверы были родом из Перми. Больше нам о них доподлинно ничего не известно.
В семье прапрадеда Андрея Хомякова и его жены, имя которой не сохранилось для потомков, было пятеро детей: Зиновия (1900-1980), Федор (1903-1976), Еля (годы жизни неизвестны), Анна (1905-1975) и Меркурий (между 1910 и 1920 - ?).
В 1922 году в стране был страшный голод, в результате которого умерли оба родителя.
С этой смертью связана у нас семейная легенда. В то время их дочери Зиновия и шестнадцатилетняя Анна, моя прапрабабушка, ходили побираться Христа ради по окрестным деревням. Видимо, эти походы продолжались иногда подолгу. И вот однажды по весне, возвращаясь в свою деревню через погост (так назывались тогда кладбища), они увидели свежую могилу. Это была могила их матери. Не успели сестры оплакать потерю, как кто-то из односельчан сообщил им, что отец их тоже умирает. Сёстры побежали домой. Говорили, что когда любимая дочь Аннушка упала на грудь уже бездыханного отца, из его глаз выбежала слеза.
Прабабке Анне было лет шестнадцать,
Когда она со старшею сестрой
По деревням ходила побираться
В голодный девятьсот двадцать второй.
Не месяц и не два они ходили,
Наверно, кое-что смогли собрать.
На кладбище зашли, а там могила –
Недавно похоронена их мать.
Ещё не наревелись сёстры дружно,
Встречая столь недобрую судьбу,
Соседка к ним подходит:
«Всё, мол, хуже –
Отец ваш дома, но уже в гробу!»
Пришли. Отец лежит. Кругом соседи,
В углу сидит братишка чуть живой.
И пение псалмов над гробом бедным,
И тихий плач, переходящий в вой.
Когда же дочка Аннушка упала,
Почти лишившись чувств, на грудь отцу,
Все вздрогнули: слезинка пробежала
По строгому застывшему лицу.
После этого события братья и сестры Хомяковы перебрались на Алтай, в д. Урез Солтонского района. Хотя, возможно, переезд состоялся и раньше. Во всяком случае, прабабушка Анна родилась в Перми. И еще, в отличие от местных староверов, алтайских каменщиков, наши называли себя "расейскими" - это мне известно доподлинно.
Меркурий переехал на Алтай еще ребенком, он выучился и во время войны работал главным бухгалтером колхоза "Красная заря". Потомки Федора живут в Солтоне, и с одним из них, Петром Хомяковым, мы общаемся по сей день. Еля вышла замуж и стала Пустоваловой. С ее внучкой Натальей я тоже поддерживаю связь.
Но главными героинями моей сегодняшней статьи будут две сестры - Зиновия и Анна, моя прабабушка.
Зиновия была горбатой – в детстве она упала и сломала позвоночник, поэтому замуж не выходила. Анна же вышла замуж за своего земляка, удмурта по национальности, Александра Ивановича Артемьева (Между 1900 и 1910 - после 1966). Александр, скорее всего, не был старовером по рождению. Он принял крещение ради женитьбы на прабабушке, иначе их брак не состоялся бы.
Но вряд ли он был старообрядцем по убеждению, и вообще их брак с Анной был довольно-таки странным. Жена более подчинялась своей старшей сестре, чем мужу. Наверно, потому что с мужем жизнь разлучила ее на долгие годы, а с сестрой они всю жизнь прожили вместе. Зиновия была грамотная – она умела читать по-старославянски, Анна же грамоты не знала. Зиновия обладала властным характером, а Анна – мягким, поэтому Зиновия была пастором, а Анна – пасомой.
Анна родила семерых детей, в живых из них осталось двое – моя бабушка Елена (1928-2002)и ее брат Евлампий (1936-2002). Елена осталась в живых, потому что была старшей, а Евлампий был очень обаятельным ребенком, и сестры решили его "оставить". Остальным повезло меньше: новорожденного просто не кормили и молили Бога, чтобы Он быстрее забрал его невинную душу. Конечно, это можно назвать изуверством. Но я считаю еще бОльшим изуверством аборты, которые по сию пору широко распространены на просторах нашей Родины. Во-первых, сестры Хомяковы, в отличие от современных мамаш, верили, что чада попадут в небесные обители, во-вторых, они все-таки оставляли сильнейшим шанс на жизнь.
Обе женщины любили маленького Евлампия, но старшей Елене относились плохо. Особенно не любила девочку Зиновия. Тетка попрекала ее едой и высмеивала ее внешность. Обзывала ее почему-то "мышью безглазой" (видимо, за не совсем русскую внешность). Жила семья очень бедно.
О прадеде Александре говорили, что он обладал огромной силой - если лошадь не могла вывезти телегу, он впрягался сам и вытаскивал воз, потом снова впрягал лошадь. Эту силу унаследовала бабушка - после войны ни один парень в Урезе не мог ее побороть, и только мой дед, фронтовик Василий Иванович Воробьев (1926-2000) был сильнее ее. Именно поэтому она отдала ему свою руку и сердце. Но это - другая история, достойная отдельного рассказа...
На войну Александра призвали ещё в 1939 – сначала на Финскую, потом – на Великую Отечественную. Домой он вернулся только в самом конце 1945 года. В семье его приняли без особой радости - особенно Зиновия. Да и Анна, научаемая сестрой, не спешила отдавать мужу супружеский долг. За это ее вряд ли можно осуждать - тяжелая работа, голод и посты делали свое дело. Супружеские ласки были не в радость, а в тягость. К тому же они грозили рождением новых детей... Зато Анна философски относилась к похождениям супруга, справедливо отмечая, что от этого дела у него ничего не сотрется...
Не лучше сложилась после войны и карьера прадеда. Председателем колхоза «Красная заря» в Урезе в то время была женщина. Ей, обремененной болезнью и малолетними детьми, тяжело было тянуть председательскую лямку. Моего прапрадеда поставили на ее место. Весной оказалось, что в одном из амбаров отсырело зерно. Засыпали его при бывшем председателе, и Александр Иванович был не виноват в потере. Но посадить кого-то надо было. Женщину, вроде, больше жалко. Вот и посадили моего прапрадеда.
Он вернулся в 1951 году, но Зиновия настроила сестру не принимать «этого сиблоновца».
После лагеря Александру Ивановичу пришлось уехать на родину, в Пермь. Вскоре он там завел новую семью, но долгое время переписывался со старшей дочерью Еленой. Обе семьи были против этой переписки, и со временем она прервалась.
Мой отец единственный раз в жизни видел своего деда Александра - в 1966 году Елена Александровна сильно болела и призвала на помощь своего отца и тестя Ивана Михайловича Воробьева. Отец рассказывал, что им, детям, дед Саша нравился гораздо больше...
Зиновия была 1900 года рождения, а Анна – 1905. Когда выдавали документы, сестры прибавили себе годы – старшая два, а младшая целых пять. Для чего это делалось, можете подробнее прочитать здесь:
В 1950 году Елена вышла замуж, получила как жена фронтовика паспорт (вообще колхозникам их начали свободно выдавать только в 1974 году) и переехала в Кузбасс, где в семье родилось трое детей.
Пожилым уже сестрам Хомяковым было трудно жить в Урезе одним без денег и самим содержать в порядке дом, готовить дрова, косить, ремонтировать заборы и т.д. Поэтому в 1958 году Анна приехала жить к дочери. Через полтора года Зиновия бросила избушку на Алтае, и сестры, купив домик в том же Майзасе, опять стали жить вместе. Вскоре после этого Урез попал под укрупнение как бесперспективная деревня и прекратил свое существование.
Жили сестры всегда обособленно, хотя с односельчанами не ругались – тогда без взаимопомощи было не прожить. Но это им не мешало называть православных «новообрядцами», «вероотступниками» и «щепотниками». Они говорили, что «мирская» вера слишком легкая и поэтому не спасительная. Отец говорил, что кроме них старообрядцев в Урезе не было. Для меня это странно, потому что старообрядцы всегда живут общинами.
Отец помнит, что на кухне у Зиновии и Анны, в правом углу напротив двери была божничка. На ней стояли отлитые из металла распятие, несколько одиночных икон и складень, который достался мне в наследство.
Божничка обязательно закрывалась занавеской, чтобы святые лики не могли увидеть в доме ничего нечистого и греховного. Молились сестры ежедневно. У них было несколько богослужебных книг, в том числе «Часослов» (который тоже достался мне в наследство) и Библия. Перед праздниками, по возможности, сестры молились всю ночь. Они соблюдали все, что предписывает самый строгий церковный устав. Например, если по уставу полагалась постная пища без растительного масла, то они готовили без масла, если сухоядение, то ели невареное. Когда мой дед гостил у своих бабушек (а он подолгу жил у них в Урезе), ему тоже приходилось поститься. Правда, молоком его поили, а вот мясо было под запретом. Ел он из отдельной, «нечистой» посуды, потому что не молился и в школе общался с неверующими. У старообрядцев ребенок считается чистым только до семи лет, пока не выйдет из младенческого возраста. Молиться деда тоже учили, но не заставляли – это было подсудное дело.
В начале 70-х сестры Зиновия и Анна опять переехали – теперь уже в поселок Тальжино Новокузнецкого района к Евлампию, младшему сыну Анны. В этом поселке Анна Андреевна крестила меня, свою старшую правнучку, и вскоре после этого, в 1975 году, умерла. Прожила она около 70-и лет, но, по воспоминаниям деда, уже в пятьдесят выглядела глубокой старухой. Война, голод и непосильный труд в колхозе сделали свое дело.
Ее могила затерялась, так как согласно обычаю, старообрядцев хоронят под деревянным крестом и без оградки. Это для того, чтобы ничего не мешало потом встать на Страшный Суд и взять свой крест.
Зиновию после смерти Анны забрал Евлампий, который к этому времени перебрался в Туву. Надо отметить, что Евлампий сильно пил, во хмелю был буен и к религии относился строго отрицательно. Так что последние годы Зиновии вряд ли можно назвать счастливыми. Она умерла в 1982 году, и от нее в наследство моему отцу достались складень, книга «Часослов» и лестовка – старообрядческие четки, о чем я подробно писала здесь:
Что я получила в наследство предков-старообрядцев
Складень, книгу и лестовку в конце 80-х взяла себе моя бабушка, Елена Александровна. Она к этому времени вышла на пенсию, купила кооперативную квартиру в Мысках и… задумалась о душе. Она влилась в старообрядческую общину, и все эти предметы стали ей необходимы. Подробнее о об этом здесь:
Старообрядцы и кержаки вообще и вера моей бабушки Елены в частности
На этом у меня сегодня все. А завтра я планирую подробнее описать жизнь бабушки в целом.
Пишите, была ли статья интересной, ставьте лайки, подписывайтесь.