Летний, погожий день в одно мгновение сменился чёрной бурей. Бывает так в чернолесье. Как копоть из угольной ямы на небо высыпают облака чернее той копоти, поднимается ветер, слышны раскаты грома и вот, уже молния бьёт в старую сосну, а с неба начинают падать первые капли. Ещё один миг и льёт как из ведра. Местным то проще. За столько-то лет привыкли уже к особенностям капризов погоды своей. А вот тем, кто с лугов, трудно это всё.
Вот и Горазда, мокрая до нитки, продрогшая как мыша выброшенная на снег, спешно заскочила на постоялый двор и захлопнула за собой дверь. Внутри все затихли.
Невысокая девка с седой прядью, в мужской одежде и с топориком за поясом, явление, может и не обычное, но не такое уж и занимательное. А вот то, что стоит она мокрая, трясётся, а с неё целое озеро на половицу набегает, вот это уже забавно. Ну, поглазели, да дальше пьянствовать. Что им, баб, что ли, не видывали промокших. Да и, было бы на что там смотреть.
Осмотрелась Горазда, мест свободных и нет. Лишь в тёмном углу, старик какой-то за столом один сидит, печалится. К нему и решила подсесть.
- Здравствуй отец. – начала девка разговор. – Чего ты так не весел? Я тут продрогла, для согрева пару кружек закажу. Хочешь, и тебя угощу?
- Нет уж. – отвечает старик. – Рад бы я, да только не можно мне.
- Болен ты, аль другая причина?
- Не болен. А причина всё же есть. Если пригублю, утянет меня сила гнилая из мира людского на самую луну.
- Да кто ж тебе такое сказал?
- Да ни кто. Сам знаю. Был я там уже, еле живым вернулся. Годков тридцать уже прошло. С тех пор и капли на язык не пробовал. Хочешь, я расскажу?
- Ну, расскажи, коль самому хочется. Мне спешить некуда.
- У, мужики. Дед Бразд опять свою муть сейчас затянет. Знать попала девка ушами своими. – засмеялся кто-то из посетителей. А все остальные, посмеиваясь, как бы в знак сочувствия к Горазде подняли кружки и выпили не чокаясь.
- Не обращай внимание, на пьяниц этих. – прошептал Бразд. – Не верят они мне. Но я-то правду знаю. Есть сила гнилая, что всегда за нами следит. Даже и сейчас за нами наблюдает. – он опасливо огляделся.
Я тогда молодым был, как эти вот щеглы. Горшечником был. Какие горшки лепил, ты девка, не поверишь. В само Княжество горшки мои уезжали. И уж не знаю, как так у меня получалось, но всегда, когда работал, я пьяным был. Пока не пью, не спорится работа. Как налакаюсь, так всю ночь леплю. Да вот, после того дня, и пить перестал и мастерство своё утратил. А было всё так.
Вышел я со свадьбы Ведана и Селяты. Тут они, у реки живут сейчас. Молодые тогда были, статные. Это сейчас уже он на гриб сушёный похож, а она и вовсе, кикам в красоте их завидовать может. Так вот, плясали тогда, прыгали, ну я и вышел по нужде. Да только вот даже не помню, как я вышел. Но то, что вышел, это точно.
За сарай забежал в лопухи, да и дёрнуло меня на небо посмотреть. Смотрю, а там луна плывёт. Яркая, красивая. Ну и, замечтался я, и, видать, оступился. Провалился я в яму, а яма та сквозь землю вела. И оказался я в местах незнакомых. Кругом огонь горит, твари какие-то копошатся, жути наводят. Я бежать бросился, ну и вконец заблудился. Куда не посмотри, а везде одно и тоже. Огонь и пустота. Сел я на кочку и загрустил. Знать тут мне и остаться до конца дней своих. Того и жду, что твари из огня меня сжуют. Глядь, сверху упало что-то. Смотрю, а это топырь. Да не простой то топырь, а огромный, как свинья.
- Ты чего тут, Бразд, расселся? – спрашивает меня топырь.
- Да вот, - отвечаю. – свалился сверху и не знаю как домой повертаться мне. - говорю значит, а сам думаю, как это топырь и имя моё знает и речь человеческую.
- Погоди, отец. Позволь, перебью я тебя. – говорит Горазда. – Я с мест не ваших. Живность мне ваша, да и не только живность, плохо знакомы. Топырь, кто это?
- Топырь, красавица, тварь лесная. Вроде и птица, а вроде и хорь. Вместо перьев тело его чешуёй покрыто. Когда в небе парит и не слышно его, а как по земле бежит, так топот страшный. Отсюда и прозвали так его.
Так вот. Смотрит на меня он своими глазами – бусинами, и говорит.
- Могу выручить. Но только ты мне службу одну сослужишь, а потом обещание дашь.
- Уж извини, за нахальство моё. – отвечаю я ему. – Да только впервой бы узнать, какая служба и какое обещание?
- Ан нет. – говорит топырь. – Если скажу, не получится. Согласен или нет.
- Согласен.
Сел я ему на спину, а он взмыл вверх и понёс меня. Куда несёт, я даже и не знаю. Летим мы пещерами тёмными, расщелинами мрачными и приносит он меня в лес, что под землёй растёт. Да не простой то лес. Деревья корнями вверх растут, а внизу облака плывут. И вся живность там бегает вверх ногами. А я не могу, падаю. Посадил меня топырь на ветку, а сам улетел куда-то.
Сижу я и не знаю, как мне быть. Ну, и службу мне топырь не задал, и обещание не взял. Да и сам меня домой не доставил. Сижу и жду, сам не знаю чего. Вдруг из дупла выходит белка и протягивает мне трубку. Закурить предлагает.
- На, - говорит. – старина Бразд. Пригуби, угостись…
- Стой, стой дет. Белка говоришь? – отставила кружку Горазда. – Обычная белка.
- Как есть белка. Только жирная очень и на морде стёклышки эти, как их. Ну, как у врачевателя, чтоб видеть лучше.
- Очки?
- Они самые.
- Белка. Жирная. В очках. Трубку тебе протянула и по имени назвала. Тебе самому это лободырьем не мерещится?
- Так я же сам чуть не онемел от удивления такого. Вот от куда белка моё имя знает?
Взял я трубку ту, пытаюсь раскурить, а не получается. Смотрю, а то не трубка. То отросток срамный чей-то. Отрезан и засушен. Выругался я, хотел той белке по хлобучке настучать, а её и след простыл. Бросил я гадость эту в облака и стал по стволу спускаться к корням дерева. Ну, или, подниматься по-нашему.
Ползу по дереву, смотрю, а там топырь тот летит. Схватил он меня за шкирку, да как бросит к корням. Полетел вниз, а вернее наверх. Да с такой силой ударился о землю, что проломил её и на другую сторону выпал, да дальше и полетел. А там и луна. Ударился я об неё больно.
Валяюсь я на луне той, и не знаю, как мне быть. Смотрю, внизу лес наш проплывает. А луна то эта холодная. Нам отсель кажется, что она круглая. А она как таз вогнутая. Большой такой таз. Сижу я в нём и не знаю как согреться.
- Погоди ещё дед. Ты хочешь сказать, что на луну тебя забросило?
- Всё как есть.
- А она как таз?
- Точно. У меня в бане такой.
- То есть, про луну ты вообще ничего не знаешь?
- Да как же не знаю. Говорю я тебе, был я там.
Сидел я так, мёрз. Смотрю, летит филин. Подлетел ко мне и так с уважением, мол, Бразд, не подвинешься ли ты, мне присесть. Ну, я и подвинулся. Сидим мы с филином, он бутыль достал, кружки. Только смотрю, а это и не филин вовсе. А знаешь кто? Не поверишь. Баба филина. Грудь пышная, волосы длинные. Сидит такая и глазки мне строит.
Ну, выпили мы с ней, покувыркались. Пусть хоть она и баба филина, а всё же баба. И так всё складно получилось. Говорит она мне, что влюблена по уши в меня. Говорит, что давно за мной следила, за тем, как я горшки леплю. Говорит, что хочет меня забрать в деревню филинов и меня филином сделать. Будем мы жить в хате её родителей и детей своих воспитывать. Да только не судьба, видать.
Нет. Я-то согласен был. Моя-то баба и фигурой хуже, и словом жёстче, да и летать не умеет и за лишнюю кружку ругает. А эта сама подливает. Но вот, только, и она, как бабы многие, обманщицей оказалась. Мужик есть у неё. И явился мужик тот. Оказалось, что замужем она бесом.
Баба эта сразу при муже притихла, потом в слёзы. Начала рассказывать, что она тут присела отдохнуть, задремала, а тут я появился и надругался. Теперь она яйцом тяжёлая. Начал муж её, ну бес этот, меня бить. Бил, бил, потом схватил, с луны снёс и потащил к земле. Тащит и кричит, чтоб больше я не смел его жену и пальцем трогать.
А тут, на встречу к нам, топырь тот летит. И оказалось, что с бесом этим они братья родные. Бросили меня на тучку, а сами решают, что со мной делать.
- Все беды твои, друг мой, - говорит топырь. – от того, что мужик этот пьёт как тварь последняя. Давай его накажем. Коль хоть каплю пригубит, схватим его, в навозе изваляем и голым на луне посадим. Будут люди по ночам с земли на него смотреть, пальцем показывать и смеяться. А чтоб он на землю вернутся не смог, мы ему зад смолой сосновой намажем, он и прилипнет к луне навсегда.
Договорились на этом. Мне пригрозили, в бочку с водой посадили, закрыли и столкнули с облака вниз. Лечу я, дыхание задерживаю. Да как упал, бочка и в щепки. В аккурат за тем сараем, куда по нужде выходил, туда и упал. Валяюсь мокрый весь. Там и люд собрался уже. Стоят, смеются. Выпить предлагают. Только я, после того случая, и капли в рот не брал. Шутка ли, голым, в навозе извалянным, задом к луне прилипнуть.
- Дед. А ты точно здоров? – спрашивает Горазда.
- Не веришь, значит. А ведь это было. Как вот ты тут есть, так и это всё было. Ну, раз и ты не веришь, нет тут мне больше места. Не поймут меня тут. – огорчённо промолвил дед и встал из-за стола.
Горазда допила заказанное, попросила ещё и в добавок заказала миску похлёбки. Хозяин постоялого двора с широкой улыбкой, в которой не хватало половины зубов, быстро выполнил заказ.
- На Бразда не серчайте. - засмеялся он. – Безвредный он, хоть и негораздок малость. Нет, во всём остальном то он дед обычный. И рукастый, и отзывчивый, и семья у него есть. Но вот выпивка, это боль его. Хочется ему страшно, а боязно. Вот из-за борьбы боязни и желания немного на разум ослаб.
- Так, а боязнь то с чего такая. Ну ведь явно, неправда то всё, что он тут мне рассказал. – поинтересовалась Горазда.
- Ну, на один сухарь правды все-таки наберётся. А всю правду сам он не знает. Он по молодости тот ещё тартыга был. Целыми днями лакал брагу. Жену пьянством своим изводил. Как напьётся, горки лепит. А горшки такие, что в них даже по нужде ходить стыдно, да и если сходишь, может и убежать всё через дно худое. Но он себя таким мастером считал. А тут как то колдун странствовал, и баба Бразда колдуну заплатила, чтоб он от пьянства отвратил мужа её. Тот взял и навёл какие-то чары. Да и недолго всё было. За сарай по нужде вышел, остолбенел на мгновение, потом как доска на спину упал. Водой окатили, он в себя и пришёл.
- И что дальше?
- А ничего. Пить перестал. Горшки лепить бросил. Зарабатывать начал на том, что яйца птичьи по лесам собирает. А это у него очень хорошо выходит. Да вот только теперь историей этой своей, которая на голову даже пьяному не налезет, донимает всех. Видать, перемудрил колдун. Очень уж видение ему яркое наслал. Ну, зато не пьёт.
- Ну, тогда и понятно, чего он такую напраслину наводит. Хозяин, а не подскажешь, как мне на тракт выйти, что в сторону холмов ведёт?
- Ну, тут далековато будет. Дня три пути. Если только кто подвезёт. Тут в окружную.
- А напрямки?
- Напрямки есть тропы, но зима была снежной. Не советовал бы я. Оно-то дня на два пути короче будет, но места там болотистые.
Дождь закончился и Горазда вышла на воздух. Недалеко, у изгороди, стоял Бразд и смотрел на небо.
- Может ну их всех? – рассуждал старик. – Выпью, и пусть меня голышом задом к луне прилипнут. Будут на меня смотреть и грустить. Будет им совестно, что не верили мне. А я возьму, да от мести своей на головы их глупые мочиться с луны буду. Посмотрим, кому смешнее будет тогда. Эх, ну ладно. Ещё годок по земле поброжу, внука женю, да и всё. Выпью и буду на луне сидеть!