Когда, в результате эволюции человечество разбежалось по галактике словно тараканы, на Земле осталась лишь пара самых упертых и консервативных индивидуумов. Ни таяние льдов Антарктиды, ни повышение уровня океана, затопившее города, не с подвигло их к переселению на планету, куда давным-давно перебралась их родня. И только постепенное расширение Солнца и увеличение температуры воздуха посеяло в их головах ростки сомнения о необходимости поменять планету.
— Слышь, Петрович, — сидя перед криомодулем, в одних шортах, обливаясь потом и обмахиваясь планшетным компьютером проскрипел весьма загорелый старик, — что обещают? Какой прогноз на сегодня?
Ухватившись за автоходунки, Петрович с трудом разогнулся и щуря глаза от яркого света потопал по направлению к табло. Подойдя ближе, он долго всматривался в экран, пока из глаз не выступили слезы.
— Да леший его разберет, что там! — плюнув в экран, он развернулся в обратный путь. Слюна, не долетев до экрана, испарилась. — Ба! Да у тебя же планшет, Михалыч!
— Память подводит. Подводит, подводит, подводит… — вошел в бесконечный цикл Михалыч.
Петрович стукнул по спине Михалыча клюкой. Тот сразу осёкся.
— Подводит, значится, память, — Михалыч посмотрел в планшет, скрюченным пальцем листая карточки с прогнозом по дням, — Госметео показывает плюс 45 всю неделю, брешет небось, зима же.
— Непохоже, — промакивая лоб и тяжело дыша Петрович сел рядом, — может и нам пора расчехлить старушку? Праправнуки зовут, и уже давно.
Михалыч сощурил глаз и придвинул к нему окуляр — на холме, прикрытая от палящего Солнца тентом, стояла ракета, на блестящем боку которой еле проглядывала полустертая красная надпись.
— Вечный Зов, — по слогам прочитал Михалыч, медленно ведя окуляр по горизонту.
— У них там собес то есть? На их Цынтавре? А то мне перерасчет надо делать, выслуга лет, компенсации, вычеты, — он помолчал, оглянулся по сторонам и шепотом добавил, — секретность!
— У меня стаж то поболее, —продолжал хвастаться он перед Петровичем. — Сто десять лет как-никак натикало!
— Да куда там без собеса, он везде должен быть, — Петрович, не обращая внимания на ёрничавшего Михалыча, порылся в карманах и вытащил безлимитную чип-карту, — погоди, добегу до автоамбулатории, сустав поменяю, мозги обновлю и сразу обратно.
Михалыча разморило на Солнце, голова упала на грудь, и он захрапел. Но проспал он не долго, Петрович, лихо лавируя между кочками с пучками засохшей травы, поднимая клубы пыли, уже мчался обратно, залихватски поскрипывая на поворотах новым суставом, явно превышая рекомендованную на него нагрузку.
— Leviĝu! Ĉesu dormi! — на эсперанто гаркнул он в ухо Михалычу, да так, что тот подскочил, — вот неучи, язык не тот засунули, просил же другой записать! Собирайся, завтра в полет.
— В полет! Нас Космос зовет, стоит под парами наш звездолет! — с воодушевлением начал петь Михалыч старинную песню древних космонавтов.
На следующий день они встретились у ракеты. С трудом сдернув тент и приставив лестницу, Петрович взобрался внутрь. Осмотрев и проверив показания приборов, запустив диагностику и подготовку к старту, он довольно цокал языком: «хорошо сохранилась, старушка». Затем, сбежав по трапу вниз, схватил Михалыча под мышки и втащил в ракету. Уже будучи внутри, он помог забраться тому в гибернационную капсулу и включил оборудование:
— Лететь долго, зато выспимся, — заканчивая последние приготовления, он стал закрывать колпак.
— А пенсия то, пенсия за полет будет? — Михалыч всё не мог успокоиться и ёрзал в капсуле, — мои надбавки не пропадут? У меня стаж то больше!
— Больше, больше, — успокоил Петрович друга, защелкнул колпак капсулы и запрыгнул в кресло пилота.
Выведя корабль на околоземную орбиту, сквозь чуть запотевшее стекло капсулы он смотрел на Михалыча, тот уже засыпал, выдыхая пар изо рта. Автоматика капсулы погружала его организм в длительный, многолетний сон.
— Больше, да не больше, — Петрович достал планшет и стал читать вслух, нарочито громко, чтобы Михалыч, находясь между явью и сном ещё мог слышать:
— Пункт пять, параграф тринадцать. Лицу, находящемуся в анабиозе, проведенное в нём время в стаж не засчитывается, — он злорадно отметил, что при этих словах Михалыч нервно икнул в капсуле, и, выдержав паузу, победно продолжил, — а лицу, находящемуся вне анабиоза, стаж идет год за десять.
«А я пока посижу, — начал считать Петрович разницу между своим стажем и Михалыча, — лет двадцать всего».
И он, откинувшись на спинку кресла, стал смотреть в иллюминатор, на проносящиеся в черной пустоте звезды, считая проходящие годы.