В исповедальном рассказе экс генерала советской контрразведки (статья «Самый сложный вопрос Катынского преступления. Рассказ экс-генерала МГБ») о событиях связанных с ликвидацией (после этого интервью слово «ликвидация» подходит более прочих) польских военнопленных Старобельского, Осташковского и Козельского лагерей обращают на себя внимание фраза, напрямую с историей массовых расстрелов не связанная.
"Секретное соглашение об обмене людьми такой категории было заключено нами с немцами вскоре после “договора о дружбе”. – Сказал экс-генерал МГБ. - И уже к зиме 1939–1940 года обмен состоялся. Немцы выдали нам ряд арестованных наших нелегалов, а мы, в свою очередь, передали им кое-кого из немецких и австрийских работников Коминтерна. Так что прецедент был создан. Кроме того, вполне официально существовала договоренность об обмене военнопленными, работала совместная советско-германская комиссия".
Советско-Германский пакт о ненападении внес существенные коррективы в мироощущение руководителей нашей страны.
Посол Шуленбург (которого, к стати сказать, позже повесят за участие в заговоре полковника Клауса Шенка фон Штауффен6ерга, пытавшего убить фюрера в "Волчьем логове" с помощью бомбы) докладывал в Берлин:
Для ратификации советско-германского договора вновь собрали сессию Верховного Совета.
31 октября Молотов произнес свою знаменитую речь в защиту гитлеровской идеологии:
«Английские, а вместе с ними и французские сторонники войны объявили против Германии что-то вроде идеологической войны, напоминающей старые религиозные войны… Такого рода война не имеет для себя никакого оправдания. Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признавать или отрицать, это дело политических взглядов. Но любой человек поймет, что идеологию нельзя уничтожить силой, нельзя покончить с ней войной. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за «уничтожение гитлеризма», прикрываемая фальшивым флагом борьбы за «демократию»…».
24 октября 1939 года министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп выступал в Данциге, ставшем немецким. Он назвал Советский Союз наряду с Италией и Японией «внешнеполитическими друзьями Германии, чьи интересы солидарны с немецкими». Риббентроп пошел на беспрецедентный шаг - он заранее отправил Сталину проект той части своей речи, где говорилось об отношениях с Советским Союзом, и Сталин выправил этот текст.
Лучше всего о «тёплой и дружеской атмосфере» между Берлином и Москвой свидетельствует ещё один документ. Это протокол допроса немецкого дипломата Андора Генке, который был членом немецкой делегации в Москве.
«…Кроме соглашения о границе и договора о дружбе, обсуждались торговые соглашения. Другим пунктом обсуждений стало то, что в случае встраивания Литвы в советскую систему небольшой регион около восточно-прусской границы, название которого я сейчас затрудняюсь точно назвать, должен был отойти Германии. Наконец, по инициативе Сталина, как мне кажется, была подготовлена совместная декларация, предупреждающая Англию и Францию о лежащей на них ответственности за продолжение войны. Помню, что Риббентроп просил на это согласие Гитлера. Телефонный звонок был сделан из ведомства Молотова в Германию, связь была установлена за несколько минут. Риббентроп уведомил Гитлера, что говорит из зала для конференций, в присутствии Сталина, и просит дать согласие на совместную декларацию. В свою очередь, Гитлер попросил передать Сталину наилучшие пожелания.
Материальная часть переговоров была практически закончена во время вечерней сессии 28 сентября. Осталось лишь подготовить тексты соглашений для подписания.
Поздним вечером Молотов устроил большой банкет в честь Риббентропа, куда были приглашены не только дипломаты, но и некоторые другие члены делегации. Со стороны русских участвовал Сталин в сопровождении влиятельных руководителей, таких как Каганович, Микоян и маршал Ворошилов, в компании чиновников комиссариата иностранных дел. Очень быстро установилась восхитительно гостеприимная и сердечная атмосфера- это было одним из самых запоминающихся событий за все 23 года моей дипломатической службы. Естественно поднимались многочисленные тосты за глав государств, за народы обоих государств, за русско-германскую дружбу, за германскую армию, за Красную армию и за всё русское и германское. Сталин зашёл так далеко, что подходил к каждому гостю с тостом и желал здоровья. В моей памяти остались несколько эпизодов, в целом незначительных, которые показывали особую атмосферу этого банкета, также как и подарок Сталина для гостей. Когда поднимался тост за победы Германской Армии, Сталин подошёл к немецкому военному атташе генералу Кестрингу и пожимая ему руку сказал: "...Генерал, мы часто доставляли вам неприятности в прошлом. Пожалуйста, забудьте об этом!..." Сталин имел ввиду тот факт, что Кестринг подпадал под подозрение в подготовке свержения советской системы и упоминался на публичных процессах Радека и других большевиков. Снятие с Кестринга этих сфабрикованных обвинений быстро разрядило атмосферу. На самом деле, будучи военным атташе при советском правительстве Кестринг всегда был к ним лоялен. Молотов много раз поднимал тосты за Сталина, как за великого советского лидера. Сталин парировал эти здравицы, что он не против того чтобы Молотов пил, но Сталин не должен быть для этого предлогом.
Сталин представил главу комиссариата внутренних дел и главу ГПУ Риббентропу словами: «...Это- наш Гиммлер!»...»
О реакции англичан говорит их карикатура.
Улучшение взаимоотношений между Советским Союзом и Германией не осталось незамеченным находящимся в немецкой тюрьме лидером немецких коммунистов Этнстом Тельманом.
Узнав о заключении советско-германского пакта, Эрнст Тельман в своём письме в Москву от 1 сентября 1939 года пишет: «Примечательно, что начиная с конца февраля 1939 года почти совершенно прекратились в немецкой прессе и радиовещании ложь и клевета против Советского Союза и грязные нападки на его вождей. Даже по кратким заметкам в немецкой прессе относительно XVIII партийного съезда ВКП(б) можно было установить некоторое ослабление в напряжённости отношений».
«Я именно теперь убеждён, что Сталин и Молотов не упустили и не забыли при переговорах в Москве с Риббентропом поставить вопрос об освобождении политических заключённых в Германии, в том числе и меня, и для меня вполне понятно, что мои друзья могли поступить только так, а не иначе».
И хотя, как мы теперь знаем, обмены между Германией и Советским Союзом имели место быть, надежды Тельмана на освобождение оказались напрасными.
Подтверждение факта выдачи Советским Союзом Фашистской Германии «немецких и австрийских работников Коминтерна» я нашел в целом ряде источников. В основном они базируются на свидетельствах чудом переживших кошмары советских и немецких застенков очевидцев.
После подписания советско-германского пакта СССР начал операцию выдачи фашистской Германии немецких эмигрантов, основную часть которых составляли рабочие и инженеры, приехавшие на работу в Советский Союз во время экономического кризиса 1929-1933 годов, а также семьи репрессированных в СССР германских коммунистов. Были среди них и бывшие члены КПГ и лица, симпатизирующие этой партии.
На просторах ГУЛАГа немцы оказались в порядке реализации приказа НКВД от 25.07.1937 № 00439.
Вот его полный текст.
"Агентурными и следственными материалами последнего времени доказано, что германский Генеральный штаб и Гестапо в широких размерах организуют шпионскую и диверсионную работу на важнейших и, в первую очередь оборонных предприятиях промышленности, используя для этой цели осевшие там кадры германских подданных.
Агентура из числа германских подданных, осуществляя уже сейчас вредительские и диверсионные акты, главное внимание уделяет организации диверсионных действий на период войны и в этих целях подготавливает кадры диверсантов.
Для полного пресечения этой деятельности германской разведки, ПРИКАЗЫВАЮ:
1. В трехдневный срок со дня получения настоящего приказа точно установить и мне донести списки германских подданных:
а) работающих на всех военных заводах и на заводах, имеющих оборонные цеха, согласно прилагаемому списку заводов;б) отдельно список германских подданных в разное время работавших и уволенных с этих предприятий и цехов, но оставшихся на территории СССР, вне зависимости от того, где они в настоящее время работают;в) отдельно список германских подданных, работающих на железнодорожном транспорте.
В списках указать: фамилию, имя и отчество германского подданного, занимаемую им должность и наименование предприятия, в котором он работает.
2. Начиная с 29 июля с. г. приступить к арестам всех установленных вами германских подданных, работающих на военных заводах и заводах, имеющих оборонные цеха, железнодорожном транспорте, а также уволенных с этих заводов, в том случае, если они проживают на территории Вашей республики, края или области.
Всю операцию по арестам закончить в пятидневный срок.
3. Германских политических эмигрантов, работающих на военных заводах и заводах, имеющих оборонные цеха, арестовывать только в случае, если они сохранили германское подданство.
На каждого из германских политических эмигрантов, принявшего советское гражданство представить мне не позже 5 августа 1937 года подробный меморандум с изложением компрометирующих материалов, для решения вопроса об аресте.
4. Следствие по делам арестованных вести особо тщательно. Добиваться исчерпывающего вскрытия неразоблаченной до сих пор агентуры германской разведки и окончательного разгрома диверсионной низовки, заложенной ею на промышленных предприятиях.
Дела арестованных по окончании следствия направлять в НКВД СССР, для последующего рассмотрения их Военной Коллегией или Особым совещанием НКВД.
5. Вновь выявляемых в процессе следствия германских агентов-шпионов, диверсантов и террористов, как из числа советских граждан так и подданных других государств немедленно арестовывать, независимо от места их работы.
6. Одновременно с проведением операции приступить к проведению тщательного учета всех германских подданных, работающих на всех других промышленных предприятиях, в сельском хозяйстве и советских учреждениях, а также бывших германских подданных, принявших советское гражданство и работавших ранее на военных заводах и оборонных цехах других промышленных предприятий.
К 1 сентября (ДВК и ВСО к 15 сентября) с. г. представить мне на каждого из указанных лиц подробный меморандум с изложением в нем установочных данных и подробных компрометирующих материалов для решения вопроса об аресте.
7. Ежедневно к 12 часам за истекшие сутки доносить мне телеграфом ход и результаты операции и все добытые следствием материалы.
8. Приказ ввести в действие по телеграфу.
НАРОДНЫЙ КОМИССАР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР ГЕНЕРАЛЬНЫЙ КОМИССАР ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ (Ежов)"
"Всего в рамках «немецкой операции» было арестовано 65-68 тысяч человек, осуждено 55 005, из них расстреляны – 41 898, к заключению, ссылке и высылке — 13 107 .
За сухими цифрами статистики суть происходящего бывает трудно разглядеть, поэтому проиллюстрирую выдержкой из рассказа читинского автора.
Это были разные люди. Немцы, родившиеся в России, и те, кто попал сюда во время первой мировой войны. Красные и белые, а также те, кто старался в политику не лезть. Были расстреляны музыканты 90-го кавалерийского полка Максимилиан Бауэр и Читинского городского театра Евгений Грассе, врач Владимир Виттинг, стекольщик Карл Науман, шахтёры Петр Крузо и Иосиф Шлей, колхозный кузнец Самуил Сени, мастер по огнеупору Петровского завода Луис Финка, рабочий Читинского кожзавода Эрих Шварц, столяр Яков Шварц и другие. Были те, кто умер во время следствия. В Читинской тюрьме до вынесения приговора скончались инженер треста «Балейзолото» Евграф Пеллер и музыкант Читинского музыкального театра Эрвин Фладунг.
Зимой 1939-1940 годов примерно 500 немецких и австрийских коммунистов-эмигрантов были привезены из советских концентрационных лагерей в Бутырскую тюрьму. Там им был объявлен новый приговор - "немедленная высылка с территории СССР".
Находившаяся в одном из отправленных в Германию поездов М. Бубер-Нейман, вдова расстрелянного в Москве члена ЦК КПГ Г. Неймана, вспоминала: "Хотя эти неоднократно преданные коммунисты после всего того, что произошло с ними, не строили больше никаких иллюзий о советской системе, они считали просто невероятным, что теперь должно было произойти. Но это случилось: эмигрантов-коммунистов, людей, которые, рискуя жизнью, бежали в Советский Союз, Сталин отправлял опять к Гитлеру. 500 человек были принесены в жертву дружбе между Сталиным и Гитлером как своего рода подарок. Этим актом Сталин хотел доказать, насколько серьёзно он воспринимает эту дружбу: широким жестом он предоставил Гитлеру возможность самому рассчитаться с пятьюстами своими ярыми противниками».
Поезд, в котором находилась Бубер-Нейман, прибыл 3 февраля 1940 года в Брест-Литовск, к демаркационной линии, разделявшей СССР и Германию.
Офицер НКВД с группой солдат повёл заключённых к железнодорожному мосту через Буг, где их ожидали люди в форме СС. Офицер СС и его коллега из СССР сердечно приветствовали друг друга. Советский офицер сделал перекличку и приказал осуждённым идти по мосту. "Тут я услышала сзади себя возбужденные голоса и увидела, как трое мужчин из нашей группы умоляли офицера НКВД не посылать их через мост, - вспоминала Бубер-Нейман. - Один из них, по имени Блох, до 1933 г. являлся редактором немецкой коммунистической газеты. Для него другая сторона моста означала верную смерть. Такая же судьба должна была ожидать молодого немецкого рабочего, заочно приговорённого гестапо к смерти. Всех троих насильно потащили по мосту. Затем подошли гестаповцы и приняли на себя работу НКВД Сталина».
После шести месяцев пребывания в тюрьме гестапо перевело Бубер-Нейман в женский концентрационный лагерь Равенсбрюк, откуда она вышла только в 1945 году.
Там в Равесбрюке она могла встречаться с нашими соотечественницами.
Зинаида Аридова не вернулась из Равенсбрюка.
Ее родственники долгое время знали лишь общую формулировку ее кончины — «замучена до смерти». Очерк Н.Харламовой «Мост смерти» помог прояснить обстоятельства ее гибели. Приведем небольшую выдержку из этой главы: «Кто из нас забудет Зинаиду Васильевну Аридову, молодую красивую волжанку, умевшую врачевать раны не только медикаментами, но и добрым, подбадривающим словом! Аридова недолго пробыла в ревире (лазарет в концлагере). Трейте при первой же возможности постарался избавиться от ненавистной «ротармейки», включив ее в число штрафников, которых отправляли на авиационный завод в Барт. Там Зина отказалась работать. Она заявила коменданту, что по существующим международным конвенциям ее, как военнопленную, не имеют права использовать на производстве вооружения. — О, ты еще помнишь о конвенциях! — расхохотался ей в лицо комендант. — Я заставлю тебя забыть и собственное имя. Он схватил ее рукой за горло, начал душить. После этого эсесовец с собакой проводил Зинаиду в цех, усаживал к конвейеру. К ней подбегала надзирательница, толкала в спину, в бока, выламывала руки. Но никакая сила не могла заставить ее прикоснуться к авиачастям, которые проплывали на ленте перед затуманенными, полными слез глазами Зины. Она не выдержала этих страданий. Однажды, когда ее вели через заводской двор, она бросилась на колючую проволоку, через которую был пропущен электрический ток высокого напряжения…» Это произошло в ночь с 15 на 16 февраля 1945 года. Зинаиду Аридову похоронили на кладбище возле лагеря. У ее подруг из бывших узниц Равенсбрюка сохранились два ее стихотворения, написанные на клочках бумаги. Вот отрывок из одного: «Май идет не с детскою улыбкой. И не с ясной радостью в глазах, По земле моей родной, советской Он идет в солдатских сапогах».
Бывшие польские узницы Равенсбрюка вспоминали, как иногда по воскресеньям, собравшись узким кругом в бараке и выставив охрану у дверей, русские заключенные начинали тихонько петь. Вскоре одна из женщин подскакивала, к ней присоединялась вторая, затем третья, и спустя некоторое время весь барак начинал двигаться в заразительном ритме русской народной песни, топая, хлопая, крича, темп становился все быстрее и быстрее, и, в конце концов, вынуждал каждую присоединиться к танцу.
Бывшая узница лагеря Лизавета Тумсер-Вейл после освобождения рассказывала о Рождестве 1944 года, когда посреди ночи три русские женщины пришли в ее барак со свечами, облаченные в молитвенные платки, сделанные из мешков из-под картофеля. Переходя из барака в барак, они пели русские народные песни и рождественские гимны. Разумеется, если бы заключенных поймали, то за любой из этих проступков наказанием была бы смертная казнь.
26 сентября 1944 года в Равенсбрюк привезли Розу Тельман — супругу лидера немецких коммунистов. Примечательно, что фашисты бросили ее в застенки Равенсбрюка спустя всего месяц после гибели самого Эрнста Тельмана (он был расстрелян 18 августа 1944 года по прямому указанию Гитлера и Гиммлера, тело до сих пор не обнаружено). Первые два дня Роза жила в русском бараке. Для встречи наши женщины умудрились накрыть праздничный стол, раздобыть верной соратнице советских коммунистов белье, чулки и даже связали теплый цветной платок. Вот как вспоминает эту встречу бывшая узница Равенсбрюка Ольга Смирнова, проживавшая позже в Ленинградской области: «О том, что у нас в бараке Роза Тельман, мы узнали по дороге с земляных работ. По дороге девочки собрали для нее цветы мать-и-мачехи. Вообще, наши встретили Розу очень тепло — подарили букетик, прочитали в ее честь стихи, окружили вниманием и сочувствием. В то время Розе было очень нелегко, мы только что получили известие, что Эрнста Тельмана расстреляли в Бухенвальде».
В истории Великой Отечественной войны есть только одна аксиома, и это – беспримерный подвиг Советского народа.
Все остальное подлежит либо доказыванию, либо опровержению.
Если не страшно расставаться с иллюзиями, оставайтесь на канале. В этом вам поможет кнопка «Подписаться». До новых встреч. С уважением. Михаил.