«Время собирать «грязные камни» – так называлось журналистское расследование автора этих строк, опубликованное в «СМ» в 2006 году. Эта история о том, как в Ленинграде, Ленинградской области, Карелии, Подмосковье, на Семипалатинском полигоне в Казахстане создали и испытали оружие массового поражения – боевые радиоактивные вещества (БРВ). Их сейчас называют радиологическим оружием, «грязной бомбой». В процессе создания оружия, испытаний его опытных образцов именно наша земля оказалась загрязнена, отравлена радионуклидами.
Это участки на Шкиперском протоке Васильевского острова, на испытательной базе ВМФ в поселке Песочное Выборгского района Ленинградской области, на островах Коневец, Хейнясенмаа, Кугрисаари, Макаринсаари, Мекерикке в Ладожском озере. Сегодня мы публикуем первую из трех частей материала о том, какие еще опасные сюрпризы может таить земля на Шкиперском протоке, что происходило на борту опытового судна «Кит», как в ЦК КПСС узнали о том, что на нем полно радиоактивных отходов, почему началась эпопея по его подъему и эвакуации на Новую Землю. О том, что ядерный полигон на Новой Земле начинался на Ладоге, какие усилия пришлось приложить для очистки ладожских островов от радиоактивной грязи и какое еще оружие испытывали на озере, из которого мы пьем воду.
ТАЙНЫ ШКИПЕРСКОГО ПРОТОКА
В конце 2012 года из Комитета по природопользованию Санкт-Петербурга я получил ответ на свой запрос: на участке радиоактивного загрязнения № 1360 по адресу: улица Шкиперский проток, д. 16, проведена дезактивация всех 23 очагов загрязнения. И заверили – радиационный фон на всей площади объекта не превышает допустимых значений, все радиоактивные отходы с территории удалены. С большим трудом удалось попасть на дезактивированный участок. Замеры гамма-фона показали, что земля «чистая». Но меня не оставляло опасение, что бывшая ядерная помойка еще может преподнести сюрпризы. Мне удалось найти специалиста, который участвовал в дезактивации на Шкиперском протоке несколько лет назад. Мы встретились в редакции, и он стал рассказывать. Я убедился, что Василий Иванов (имя и фамилия по просьбе моего собеседника изменены) знает эту территорию от «А» до «Я». На схеме участка, который был дезактивирован, он показал, где находились лаборатории, стояла цистерна с жидкими радиоактивными веществами, где хранилище для источников, а где были «горячие» камеры.
Из досье «Секретных материалов ХХ века»
«Горячая» камера». Помещение для работы с радиоактивными веществами высокой активности без присутствия человека. «Горячая» камера имеет биологическую защиту, оборудуется смотровым защитным окном, манипуляторами для дистанционной работы и рядом приборов, устройств и приспособлений в зависимости от характера исследований, выполняемых оператором. «Горячие « камеры входят в состав исследовательских атомных центров и лабораторий». (Большой энциклопедический политехнический словарь. 2004.)
Иванов уточнил, что они перед дезактивацией нашли специалистов, работавших с БРВ, которые рассказали, что в цистерну закачивали состав со стронцием-90, но он был с примесью цезия-137. Из нее жидкость заливали в емкости уже из шланга с краном в «горячих» камерах.
– Интересно вот что, – вспоминает Иванов, – береговая линия залива, когда там работали с боевыми радиоактивными веществами, проходила прямо по участку, где располагалась секретная в/ч 70170. Мы нашли карту 1948–1949 годов и сами удивились этому. Со слов ветеранов, вода и иловые осадки в бухтах рядом с войсковой частью были настолько «грязными», что, когда там опрокинулась лодка, в которой каталась парочка, пришлось изъять у них всю одежду и загонять в душ. Несмотря на всю грубость приборов того времени, они показали, что одежда просто «светит». Но тогда нормативы были другие. Тогда сбрасывалось, сбрасывалось и сбрасывалось. И это было в порядке вещей. Норматив не превышаем? Не превышаем! Тогда – сбрасывай! Есть! Мне даже пришлось увидеть кусок радиоактивной взрывчатки. На Шкиперском протоке велись и эти работы.
Василий Иванов отметил, что, когда он участвовал в дезактивации, ликвидаторы по буровым данным нашли «захоронку». Сделали ее в те давние времена просто – выкопали яму и скинули туда огромное количество «грязного» барахла.
– Могут ли такие же захоронки обнаружиться за пределами того участка, который вычищен? – спросил я.
– Могут, – ответил он. – Потому что здесь можно нарваться на все что угодно. Можно ожидать неприятностей по старой береговой линии, она уходила вдоль бывшего завода «Прибой». Можно наткнуться на пятно на территории НПО «ЭКРОС» – это бывший военный городок, она примыкает к очищенному участку.
– Сколько же раз чистили участок? – спросил я. – И сколько на это ушло денег? Виктор Матюхин и Владимир Бордуков, ученые, работавшие в в/ч 70170, рассказывали мне, как спустя годы после того, как часть передислоцировалась отсюда, дозиметристы, экипированные в защитные костюмы, обследовали помещения и территорию вокруг зданий. Жаловались, что засыпка чистым грунтом слоем в полметра не снижает повышенный гамма-фон. Пробы листьев с тополей и растительности на содержание радионуклидов показали – все сильно «светит».
А когда вы, профессионалы, говорите – «светит», речь идет о высоких уровнях радиации.
– Чистили в восемь заходов, – отметил он. – Сначала в 1962 году, когда оттуда уходил институт. Потом взялись за очистку в 1977-м. Но работали на основе тех нормативов, что были. Где-то выкопали яму, свалили все туда экскаватором и засыпали. Потом взялись в 1991-м. Тогда все мы ходили вокруг этого участка и от замеров хватались за голову. Потом опять чистили, но очень помалу.
И начиная года с 1995-го началась планомерная очистка. Денег ушло немерено. Там убрали и вывезли в общей сложности более трех тысяч кубометров «грязной» земли. Вся эта территория – и на дезактивированном участке и вокруг него – все равно должна оставаться под контролем Роспотребнадзора, любое строительство должно идти здесь под строжайшим контролем.
ЯДЕРНЫЙ ПОЛИГОН НАЧИНАЛСЯ НА ЛАДОГЕ
Чем дольше я собирал материалы о «грязной бомбе», тем яснее становилось – секретная войсковая часть 70170 на Шкиперском протоке не могла работать без мощного испытательного полигона на Ладоге. Что взрывы зарядов с боевыми радиоактивными веществами на опытовом судне «Кит», на ладожских островах и под водой лишь часть огромных работ по созданию не только боевых радиоактивных веществ, но и ядерного оружия. И вот оно – журналистское везение: на одном из сайтов нашел воспоминания Анатолия Куцкова – капитана I ранга в отставке, председателя Совета организации ветеранов Приозерского полигона. В 1980–1990-е годы Куцков служил начальником научно-исследовательского испытательного отдела войсковой части 99795, работал в авторском коллективе по разработке стандартов ядерной безопасности СССР. Многое о проводившихся на полигоне работах написано им в «Книге воспоминаний ветеранов», подготовленной к 60-летнему юбилею полигона. Но для ее публикации нужно, чтобы Министерство обороны сняло со многих тем грифы секретности.
Он написал о том, как на приозерской земле была создана войсковая часть 99795. Под этим наименованием скрывался созданный 9 марта 1953 года «Объект 230 ВМФ».
Анатолий Куцков встретил меня на платформе в Приозерске, с озера Вуокса как раз налетел мощный снежный заряд. Он стоял в этой снежной круговерти – высокий, под два метра ростом. И я невольно подтянулся и чуть не стал печатать строевой шаг. Куцков крепко пожал мне руку, бросил острый взгляд из-под густых бровей. И читалось в этом взгляде: а ты правду напишешь?
Куцков повел меня к мичману в отставке Анатолию Агареву. Он единственный из живущих в Приозерске ветеранов, который участвовал в испытаниях боевых радиоактивных веществ на «Ките». Перед ветеранами я положил карту Ладоги, на которой были острова Северо-Западного архипелага.
В те далекие времена им в целях секретности были присвоены условные наименования – Сури (Хейнясенмаа), Малый (Макаринсаари), Мюарка (Мекерикке). А в народе их в то время называли Оборонными. Там всюду были следы окопов, траншей, орудийных фундаментов. И ветераны стали рассказывать. Что-то не могли сразу вспомнить – ведь прошло столько лет. А какие-то детали передавали так, будто это было вчера.
Первым направлением работ «Объекта 230» были испытания боевых радиоактивных веществ. Потом, когда выяснилась бесперспективность этого оружия и работы по этому направлению были свернуты, начались исследования воздействия ударной волны и поверхностных явлений подводного ядерного взрыва на корабли и объекты инфраструктуры.
Оборонные острова были выбраны из-за особой секретности всех работ с БРВ и их опасности для населения. Для охраны островов и акватории вокруг них, для обеспечения исследований, связи подразделений на островах с материком и между собой в состав в/ч 99795 был включен 60-й отдельный дивизион специального назначения, базировавшийся в заливе Рыбный у Приозерска. Военные начали строить на берегах залива электростанцию, мастерские, склад и лазарет, лабораторное здание. Возле узкой протоки, соединявшей озеро Дроздово и залив Щучий, началось строительство деревянных щитовых зданий клуба, казармы и общежития офицеров.
Началось строительство и на Оборонных островах. На Хейнясенмаа в капонирах финских оборонительных сооружений устроили склады, построили казарму, общежитие офицеров, клуб и домик командира. На острове Макаринсаари в начале лета 1953 года поставили палатки и начали возводить двухэтажное радиобиологическое здание, вольеры для лабораторных животных и пункт санитарной обработки, состоявший из двух палаток. Обустраивался и остров Мекерикке.
Для обеспечения режима секретности на острове Хейнясенмаа построили три вышки, на которых несли службу часовые. Режим соблюдался строжайший. На всех картах Ладожского озера район Северо-Западного архипелага (полигон ЛО-20) был очерчен красной линией с указанием: «Район, запретный для плавания всех судов». Судам, следующим из южной части озера в Карелию, приходилось делать большой крюк. Гражданские суда, как правило, покорно огибали запретный район, но у командиров базирующейся в бухте Владимирской бригады кораблей на первых порах при следовании в расположение своей базы в городе Лахденпохья нет-нет, да и возникал соблазн «срезать угол» и проскочить через запретную зону. И тогда корабли охранения выходили на перехват и давали залп боевыми снарядами – впереди по курсу нарушителя. Это быстро охлаждало горячие головы и заставляло немедленно менять курс и направляться на выход.
Анатолий Агарев в марте 1953 года служил в Либаве старшиной команды мотористов на «Большом охотнике 337». И тут в Либаву прибыл капитан второго ранга из 6-го Управления ВМФ. Задача у него была – набрать на «Большой охотник» команду, прошедшую самый строгий отбор в компетентных органах. Естественно, кавторанг расписывал кандидатам самые радужные перспективы службы. И молодой Анатолий Агарев, с 16 лет служивший на флоте, поддался уговорам.
Он вспоминает, какими ударными темпами шло строительство на островах, как строили домики, сторожевые будки, казармы. А в августе привели опытовое судно «Кит» и поставили на бочки между Кугрисаари и маленьким островком. Ветераны вспомнили такие детали: «Кит» был без винтов. Их сняли, когда эсминец тащили через Ивановские пороги. Позже, когда через эти же пороги нужно было проводить доки с подводными лодками, их взорвали.
На борт «Кита» БРВ доставляли на машинах с Васильевского острова, из в/ч 70170. В заливе Рыбный автокраном перегружали на корабли. А дальше по воде – на «Кит» или испытательные площадки на островах. Возили в свинцовых контейнерах, весили они около тонны, везли их в кузове принайтовленными, то есть – закрепленными. Контейнеры были в виде усеченного конуса с диаметром основания примерно один метр, высотой также около метра и толщиной стенки сантиметров 20. Это чтобы уберечь личный состав от гамма-излучения. Цилиндрическая полость, в которую помещалась стеклянная ампула с жидкими БРВ, закрывалась свинцовой пробкой. Но летом 1954-го произошло ЧП. На ухабе контейнер подпрыгнул, найтовы лопнули. Он проломил днище кузова, заклинил кардан, и пробка из него выскочила. Ампула разбилась, и боевые радиоактивные вещества облили кузов, попали на дорогу. Офицер, сопровождавший груз, бегом помчался до железнодорожной станции в Отрадном, сообщил в часть о ЧП. К месту аварии тут же выслали машину с офицерами, матросами. Туда же отправили кран. Аварийную машину отбуксировали в лес, контейнер перегрузили на другую. А «грязную» машину облили бензином и сожгли. Из-за строжайшей секретности населению о ЧП не сообщали.
Вторая авария с БРВ имела трагические последствия. Произошла она во время перегрузки контейнера с буксира МБ-81 на «Кит». От тяжести контейнера изношенный строп кран-балки оборвался. И сорвавшийся контейнер грохнулся на палубу буксира. И опять пробка выскочила, а выплеснувшаяся радиоактивная жидкость попала на руку руководившего работами командира МБ-81 старшего лейтенанта Брусова. Через неделю рука у него воспалилась и покрылась язвами. Он долго лежал в госпитале, потом был комиссован и через полтора-два года умер.
– И после этих ЧП мы стали доставлять контейнеры на «Большом охотнике», – подчеркнул Агарев. – Ходили в Ленинград, там выше Володарского моста, на левом берегу был старый, обветшалый причал. Под покровом ночи причаливали, подходила машина с контейнером, автокран, и мы грузили контейнер на борт. По штормовому закрепляли все это «хозяйство» у носовой пушки. Мы ни спецодежду не надевали, ни противогазы. Просто личный состав уходил из первого кубрика во второй и третий, чтобы в случае ЧП не было облучения. Когда к «Киту» подходили, тоже были без защиты. Когда перегружали – тоже.
– А какой дозиметрический контроль был при этих работах? Вам кто-нибудь говорил о том, какие уровни излучения были при этих опытах? – спросил я.
– Об уровнях никто не говорил. Дозиметры-«карандаши» мы носили постоянно. Нам говорили, что, чем мы занимаемся, вещь опасная, надо беречь себя. Как сейчас помню, один полковник мне говорил, если есть возможность, – возьми на грудь, выпей водки. И мы иногда употребляли, – признался ветеран. – Было такое.
– А какую спецодежду выдавали?
– Мы надевали телогрейки, перчатки, плащи, противогазы, а потом нас проверяли дозиметрами. Противогазы и спецодежду надевали только во время испытаний. Я участвовал в опытах всего два раза. Давали расписаться – подпишись, что не разгласишь гостайну, потом нас инструктировали несколько человек – что надо делать во время опытов, чтобы не облучиться, как нужно одеться. Дезактивировались как? А водой на берегу мылись. В 1955-м, помню, появился какой-то раствор, им поливали себя, а потом окатывали водой. Пункт санитарной обработки – ПСО проходили на берегу, там стояла палатка, где переодевались. Снимали обмундирование, в котором работали, а потом уже надевали свое.
На палубе «Кита» стояли клетки с собаками. Мне нужно было накапать БРВ на палубу невдалеке от клеток. Как сейчас помню – в свинцовом футляре с ручкой стеклянная ампула, на боках у футляра две прорези, чтобы было видно ампулу. А на ампуле деления. Нажмешь на крышку, откидывается свинцовый колпачок, и ты выливаешь жидкость на палубу, одно или два деления отмериваешь. Сами боевые радиоактивные вещества – это маслянистый состав, цвет глиняный такой на просвет. А до этого нас инструктировали – сколько налить, на каком расстоянии от животных. Сами ученые сидели на острове, наблюдали за тем, что мы делаем в стереотрубы и бинокли. «Кит» в это время стоял носом на безымянный островочек, это потом уже его поставили вдоль него, когда он в 1956-м стал тонуть. Ученые одевались, как правило, в сапоги, ватные брюки, телогрейки. Противогаз, плащ с надвинутым капюшоном. Перчатки.
– А сколько ученые выжидали после того, как вы наливали БРВ на палубу?
– В первый раз мы пришли на «Кит» до обеда, и только к вечеру нам сказали идти забирать животных.
И отвозить их в химлабораторию. Во второй раз тоже налили БРВ около полудня, а забирали собак часов в девять вечера.
Из рассказов ветеранов выяснилось, что после гибели животных их катером доставляли с «Кита» на берег и передавали в лабораторию для исследования, после чего трупы сжигали или хоронили в специальных могильниках. Сотрудники радиобиологической лаборатории на животных отрабатывали те самые лекарства, которыми спасали потом пострадавших при авариях атомных подводных лодок и чернобыльцев. После свертывания работ с БРВ «Объект 230 ВМФ» был передислоцирован на материк – в залив Рыбный Приозерского района Ленинградской области и передан в подчинение Центральному научно-исследовательскому институту № 16 ВМФ. А он был полностью ориентирован на исследование поражающего действия морских ядерных взрывов. В составе полигона появился третий отдел, занимавшийся исследованием полей давления подводных ядерных взрывов. В 1960 году «230 Объект ВМФ» был переименован в «230 Объект МО» и передан в состав 12-го Главного управления Министерства обороны.
Заряды с боевыми радиоактивными веществами испытали не только на «Ките». На Хейнясенмаа, в бухте Безымянной заряд с БРВ взорвали на палубе «Малого охотника». Полусгнившие шпангоуты его сгоревшего деревянного корпуса до сих пор торчат из воды у остатков пирса в бухте.
– Прошла целая жизнь, как вы сейчас относитесь к тем опытам? – спросил я мичмана Агарева.
Он немного подумал, вскинул седую голову:
– Скажу так – работа была нужна государству для обороноспособности. Мы делали нужное дело.
Анатолий Куцков добавил:
– Расскажу вам историю, которая многое объясняет. Когда я прибыл на службу в войсковую часть 9975, а это было в 1967 году, там служил секретчиком мичман Юрий Тимофеевский.
Я работал вместе с ним долгое время в одном отделе, потом он демобилизовался. Через какое-то время после демобилизации он тяжело заболел и вскоре умер. А в прошлом году к 61-й годовщине полигона я написал статью «Объект 230 ВМФ», опубликованную в городской газете Приозерска «Красная Звезда». И когда статья вышла, мне позвонила Екатерина Тимофеевская, вдова Юры. И рассказала, что только из статьи узнала, что ее муж служил на «Ките» и на нем пришел на Оборонные острова, участвовал в испытаниях БРВ. А Екатерина Тимофеевская работала заведующей поликлиникой Центральной Приозерской больницы. Связи в медицинском мире имела большие и, когда муж заболел, стала возить его к разным специалистам. Всегда присутствовала на обследованиях. И после анализов, рентгенограмм первым вопросом к Юре был: «Имели ли вы дело с радиоактивными веществами?» И ответ был всегда – не имел! Когда рак легких уже был неоперабельным, его отпустили домой умирать.
Понимаете, уже стоя одной ногой в могиле, он ни жене, ни врачам ничего не рассказал! Вот так нас воспитывали в то время.
Фото Александра Николаева, агентство «Интерпресс»
Продолжение следует
«Секретные материалы 20 века» №24(436), 2015. Виктор Терешкин, журналист (Санкт-Петербург)