Меня часто спрашивают - почему я заболела депрессией?
Я не хочу, чтобы от чтения этого текста кому-то было плохо. Я просто пытаюсь самой себе объяснить, что у меня были реальные поводы сломаться еще в детстве. Правда, в глубине души я до сих пор считаю, что я слишком легко сломалась.
Начнем с того, что моя мать была крайне авторитарной, а иногда - тупо жестокой. Бить меня головой об батарею, таскать за волосы, пинать, давать подзатыльники - все это было нормой до тех пор, пока я не выросла и не начала отвечать ударом на удар. Звучит жестко, но это правда.
Помимо физической агрессии было море вербальной и невербальной. Постоянная, ПОСТОЯННАЯ критика ЗА ВСЕ! Сижу дома - иди гулять, чего сидишь? Пошла гулять - где ты пропадала, поганка? Не помыла посуду - получила дюлей, помыла - плохо помыла... Получила четверку - ах ты тупая тварь, получила пятерку - а почему только одну? Надо по всем предметам! Короче, можно продолжать до бесконечности. Ей не нравилось абсолютно все, что я делала... И так много, много лет. Из-за этого у меня в голове появился Внутренний Критик, которого я уже почти придушила. Раньше же в моей голове вовсе крутились матерные эпитеты самой себя и страшные проклятья. Тем не менее, таблетки его утихомирили, но беспокойство, вина и тревога все еще напоминают о себе. Раньше тревога доходила чуть ли не до панических атак, но месяцы габапентина, кветиапина и годы анафранила хорошо ее убрали. И все же, я по-прежнему остаюсь адским перфекционистом.
В детстве я была странной — еще лет этак в 8-9 я придумала свой язык и свой мир, вела себя весьма эксцентрично, из-за чего получала отвержение от сверстников. Более наблюдательный родитель показал бы меня психиатру, но матери было не до того. Отец у меня был... был алкоголиком, и как-то раз по пьяни чуть нас не пристрелил из «Сайги». У него постоянно что-то падало, и он так и не смог зарядить карабин. Работал он телохранителем у местного авторитета, и я смутно помню, как мы прятались по чужим домам, а он приходил весь избитый. У него был пистолет, и он даже учил меня целиться и стрелять...
Когда мне было 10, родители решили развестись. Я на первый взгляд не восприняла это как трагедию, хотя конечно мы все знаем, что развод для ребенка — это очень болезненно. Сломалась я тогда, когда мама решила переехать в другой город… из Екатеринбурга в Новосибирск (к родственникам). Но я была болезненно привязана к квартире, двору и городу, и это стало для меня огромным ударом. Я думала, я разорвусь от боли. Это была черная весна, самая страшная весна в моей жизни. Сначала мы переехали в какую-то квартиру в Екатеринбурге, где зимой приходилось спать в одежде и в шапке… я полгода проучилась в какой-то школе, которая казалась мне тюрьмой, и в которой я ни с кем не общалась… я бродила в одиночестве по грязным дворам, и мне было больно, ВСЕ ВРЕМЯ БОЛЬНО, 27/7! Это и был первый эпизод депрессии, но я тогда, наверное, и слова такого не знала. А у мамы был на все прекрасный ответ — ТЕБЕ КАЖЕТСЯ. Кажется мне, ага, что у меня душа болит не переставая, да...
Потом был переезд. Мы оставили много мебели и я плакала, потому что она напоминала мне о доме… о прежней жизни, в которой не было этой черной весны. Это было 2001 год, и как мама провернула переезд с вещами за несколько тысяч километров без интернета и мобилки, я даже и не знаю… тем не менее, мы переехали
Здесь мне не стало лучше. Лето я провела в каком-то оглушении и мутной тоске. Осень же тоже была черной, страшной, промозглой. Осенью меня всегда берет тоска, и тогда она просто выжимала из меня все силы. Я отчетливо помню, как я сидела на перемене, смотрела на бегающих детей, и думала — я хочу умереть. Я совершенно отчетливо хотела умереть в 11 лет... Хорошие мысли для ребенка, да?
В школе меня гнобили, потому что я была странная и стремная. Ходила в обносках, была покрыта прыщами, вела себя странно и инфантильно. Тем не менее, именно в школе я завела дружбу, которая длится до сих пор! Но это отдельная обширная тема, а сейчас мне хочется рассказать, почему я впала в такое состояние.
Зима тоже была страшной, зимой я боялась замерзнуть. Боюсь до сих пор, кстати. Ненавижу стылую зиму, ненавижу черную осень, ненавижу, ненавижу…
Самые мои светлые воспоминания — это то, как мы еще живя в Екатеринбурге, приезжали к бабушке в Рубцовск. Лето, ягоды, речка, степи и разнотравье. Бабушкины пирожки, любимые игрушки и книжки… но всего этого не стало, когда мы переехали в Новосибирск, потому что бабушка приехала к нам... умирать.
У нее был рак. Одно из моих страшных воспоминаний — это то, как она стоит на кухне, опираясь на костыль, и кричит — Я ЖИВОЙ ТРУП! ЖИВОЙ ТРУП! У меня даже слов нет описать тот ужас, который я тогда почувствовала…
Ей становилось все хуже, и в конце концов, она стала лежачей. Запах смерти… немытого тела, мочи и гниения. Я его знаю и не забуду никогда. Меня не заставляли за ней ухаживать, но сосуществовать с умирающим человеком в одной квартире, когда тебе 12 лет, было ужасно. До сих пор себя виню, что мне было страшно от ее вида, и что я мало делала для нее…
Почему-то 20 лет назад мама пришла в школу прямо посреди урока и при всем классе сказала - бабушка умерла… я вскочила, сшибла почему-то швабру на выходе, и кто-то засмеялся. Не знаю, почему я это запомнила, но все это намертво врезалось в мою память.
Похороны помню смутно. Слез не было, была боль в груди ибыл полный ступор. Мне еще долго казалось, что бабушка стонет, ворочается на скрипучей кровати и зовет, зовет…
В 2004 году нам пришло уведомление из милиции, что отец убит. Открыла конверт я… Помню, что орала, каталась по полу — тогда подобные истерики случались у меня регулярно.
В школе меня по-прежнему гнобили. Доходило до того, что я боялась пошевелиться, чтобы случайно не привлечь к себе внимания. У меня затекали руки, ноги, шея — лишь бы меня не заметили, не заметили. Яхотела умереть, а еще лучше — не существовать вовсе, нигде и никогда.
Тем не менее потом в моей жизни случился светлый промежуток — я пошла в ДОСААФ. Да, оно существует до сих пор, и тогда я ЛЕТАЛА! На планере, потом на ЯК-52… Это отдельная очень долгая история — лучшие годы моей жизни! Правда, в аэроклубе меня тоже гнобили... да, я все еще была стремной и бедной, с покореженной психикой и плохо социализированной. Я ездила на аэродром в любое время суток в другой город, голодала, я горела небом… Горела... и сгорела. Издевки в конце концов опять сломали меня. И я почувствовала, что летать больше не могу, и ушла.
Потом был отдельный ад со сдачей выпускных экзаменов и поступлением. Так как я совершенно не умела понимать своих интересов и желаний, я упорно готовилась к поступлению на ненавистную техническую специальность, и конечно же не пошла туда, куда хотела — на худграф или в мед на психиатрию. Тем не менее, в последний момент мне подвернулась обычная психология, и я подала документы туда. Это просто издевка судьбы — пребывать в болезни десятилетиями и пойти учиться вместо того, чтобы лечиться. Но потом, конечно, я узнала, что в психологи как раз и идут травмированные люди.
Казалось бы, уже не школа, но даже в универе я сумела восстановить против себя всех одногруппников и преподавателей. Мы проходили тренинги, тесты и прочие упражнения, в ходе которых из меня полезла ТАКАЯ грязь, которую никто не смог принять и не хотел видеть. И да, целая кафедра психологов не поняла, что мне нужно медикаментозное лечение. Я понимала, что мне требуется психотерапия, это да, но жила я на пособие по потере кормильца и тощую стипендию, и не могла ее оплачивать. Работать параллельно с учебой, конечно же, в таком состоянии не получалось.
Именно тогда из меня начала вытекать жизненная сила. Капля за каплей. Я не могла подняться с кровати, забросила творчество, стала тенью самой себя, закатывала страшные истерики маме, будущему мужу, друзьям… Я совершенно не понимала, что со мной происходит. Тоска, тоска, злобная тоска грызла меня постоянно. Боль, боль, боль, вечная боль... Мне казалось, что я чувствую боль целого мира. Я ревела от просмотра новостей, чуть ли не волосы на себе рвала, но никто не понял, что это уже психиатрия.
Потом я, наконец-то, съехала от матери. Еще в универе я поняла, что не могу и даже не имею права работать с людьми, пока не пройду терапию, и быстренько освоила азы графических редакторов. Мне везло, меня с моим ужасным портфолио брали на работу, и в процессе я многому научилась.
И да, попала к психиатру я только в 27 лет. Методом тыка — спросила у знакомой девочки с депрессией, где она лечилась. Тогда я совершенно не разбиралась в психотропах, и подумала, что мне могут прописать что-то стимулирующие (АХАХАХАХА). А мне с ходу прописали антидепрессанты и сказали, что я в депрессии не первый год.
И мой мир разделился на «до» и «после». До диагноза и после диагноза
Не знаю, почему так... но постепенно мне открывалось, что многие мои переживания и черты характера — это БОЛЕЗНЬ. И я начала исследовать, что во мне было мной, а что — симптомами. Ну, это отдельная долгая тема — подбор препаратов и мои переживания по этому поводу.
Мне до сих пор кажется, что я слабак, раз так легко сломалась. Я не пережила войны или концлагеря, подумаешь — гнобили и били. Но я сломалась на очень глубинном уровне — на таком, что пришлось прибегнуть к антидепрессантам.
Мне даже сейчас кажется, что я чисто физиологически не была готова к психотерапии — я была больна и думала, как больной человек на уровне биохимии, которую можно исправить только таблетками… Спустя 3 года медикаментозной терапии мое мышление действительно поменялось, бесспорно — в лучшую сторону. Но это — отдельная тема.
Желаю всем здоровья, хороших врачей, эффективных лекарств и чутких психотерапевтов!
Спасибо.