Россия пронизана антиамериканизмом и американоцентризмом одновременно. Это пронизавание сродни затяжной болезни, которую годами не лечили, а холили и лелеяли, жалея и ругая себя в одно и то же время. Несмотря на такую странную дихотомию и внутреннюю противоречивость, российская политическая система, периодически оказываясь то в агонии одного «изма», то другого, никак не может излечиться полностью или хотя от одного «изма». В итоге это чудаковатое сочетание стало сродни Стокгольмскому синдрому: с одной стороны, мы – россияне – ругаем США за всё, начиная от их интервенционизма и двойных стандартов и до макдональдизации еды и «боевых комаров», с другой – наша аргументация сводится по большому счёту к апеллированию американским опытом.
Наверное, нет больше в мире более противоречивой страны, чем России, в этом щепетильном вопросе. При этом данная проблема (болезнь) свойственна практически всем россиянам – и провластным, и оппозиционным. Если первые ругают США за интервенционизм, двойные стандарты, невыполнение обещаний (например, не расширят НАТО на Восток) и т.д., то вторые – ориентируются на события в США. Проблема провластного антиамериканизма и американоцентризма в том, что он непоследователен: в идеальной картине мира субъект, ругающий другой субъект, публично противопоставляющий себя ему, не будет оправдывать свои действия исходя из тезиса «им можно, а нам что нет?» или «а посмотрите, что в США творится?». В этом смысле исключительно показателен разговор Владимира Путина с журналистом Станиславом Кучерой на заседании Совета по правам человека в 2017 году, когда Кучера рассказывал о проблемах российского общества, в частности о том, как уголовные дела против известных людей влияют на эмиграцию из страны молодых россиян, Владимир Путин стал апеллировать к событиям в США, а когда Кучера попросил говорить о России, Путин попросил его не перебивать, уже апеллируя к событиям в Европе.
Вторые – оппозиционно настроенные россияне – больше тяготеют, конечно, к американоцентризму. В советские годы те, кто имел возможность эмигрировать из СССР или кого заставляли эмигрировать, часто выбирали США в качестве места будущей жизни. Существовал нарратив о прекрасной Америке, в которой и конституция соблюдается, и права человека не притесняются, и свобода слова есть, и трава зеленее, и жвачка вкуснее, и очередей в магазин нет и т.д. Сейчас нет ни сил, ни возможности говорить об истоках данного нарратива, думается, что пару книг уже точно написано. Этот американоцентризм приобрёл силу, когда в начале 1990-х границы рухнули, как и железный занавес, а Холодная война ненадолго была отправлена в музейный исторический архив. С началом эпохи тучной стабильности американоцентризм не уходил с политической арены, наверное, до 2003 года. После антиамериканизм вновь стал политической константой, только постсоветский антиамериканизм отличался сильно от советского. Если советский антиамериканизм противопоставлял себя США, предлагая альтернативу, правда, пытаясь догнать и перегнать, то постсоветский – впитал в себя американоцентризм, не свойственный советскому предшественнику. И с началом путинской политической эпохи общество стало делиться на две условные группы – провластных антиамериканистов, успевших впитать в себя американоцентризм, и оппозиционных американоцентристов. Стоит, наверное, отметить, что оппозиционный американоцентризм скорее стал формироваться не из-за того, что был нарратив о лучшей жизни в США, а потому что тем, кто противостоял и противопоставлял себя действующей власти во главе с Путиным, требовался ориентир. Для советских диссидентов таким ориентиром стало православие, которое многие из них принимали тайно, потому что в советское время крестились тайно и часто дома. Православие, гонимое советской властью, было альтернативой в мышлении, культуре, исторической перспективе и т.д. Сегодня уже состарившееся поколение диссидентов и их последователей сильно выделяются в сообществе РПЦ, они стали малочисленной субкультурой со своими либеральными приходами и священниками.
Мы думаем и часто говорим о том, что существует две России – Ксеркса и Христа, – но на самом деле эти две России имеют куда больше общего, чем думается. Обе России имеют, как минимум, объединяющий американоцентризм, вокруг которого можно выстроить хоть что-то общее, либо вовсе от него отказаться. Провластный американоцентричный антиамериканизм выглядит сюрреалистично и при этом он довольно устойчив. В социальных науках неофитам – первокурсникам – любят говорить о том, что США часто является исключением из всех правил, поэтому ориентироваться на американский опыт можно, но очень аккуратно. Так, американская модель президентской республики является исключением, так как во всём остальном мире президентские республики дают президентам фактически неограниченную авторитарную власть. Также в США высокий уровень верующих, но при этом светское государство, а по общему правилу считается, что чем выше уровень религиозности, тем ниже вероятность того, что государство является светским.
Американоцентризм неожиданно проявился у одной из Россий в запуске программы «Трифекты» на ютуб-канале «Живой гвоздь», который пришёл на смену закрытому радио «Эхо Москвы». Принято считать «Эхо Москвы» и, следовательно, «Живой гвоздь» либеральными проектами, главным редактором которых является Алексей Венедиктов. Опущу сейчас то, что Венедиктов себя не идентифицирует в качестве либерала, насколько я помню. Важно, что бывшая радиостанция и её преемник многими россиянами, как одной России, так и второй, воспринимаются в качестве либеральной, оппозиционной и т.д. «Трифекты» полностью посвящены политическим и правовым процессам, происходящим в США. С одной стороны, удивляет сама идея запуска программы, в которой обсуждают «основные события, произошедшие в США за прошедшую неделю», с другой – приходиться с сожалением признавать небезопасность обсуждения российской политики с независимой позиции. (Стоит оговориться, что никаких претензий к ведущих «Трифектов» нет, это прекрасные ведущие трёх тематических телеграм-каналов.)
Сегодня любая по настоящему независимая позиция, взгляд, комментарий воспринимают как оппозиционные. В таких условиях однозначно сложно и работать, и что-то говорить публично. Однако запуск данной сугубо американоцентричной программы симптоматичен: вместо обсуждения российских проблем, мы начинаем обсуждать «а что там в США» случилось на прошлой неделе. Конечно, это также связано с тем, что публичная политика в России ликвидирована, мы не можем, повторюсь, без оглядки на репрессивную машину государства, работающую весьма избирательно, говорить прямо, о чём думаем. Но означает ли это, что стоит пестовать внутренний американоцентризм? Это всё больше напоминает о том, что первоклассные советские историки могли независимо от генеральной линии партии и правительства проводить исследования только в отдалённых от современности исторических эпохах. Да, было написано много прекрасных книг по истории средневековой Франции, Англии, Германии, Италии и т.д., такие же прекрасные получились работы по истории античных государств. У советских философов была похожая ситуация: если занимаешься условных Эпикуром, то к тебе будет меньше вопросов и внимания со стороны различных отделов, чем, если бы ты занимался трудами отцов марксистко-ленинской мысли.
Каждый для себя должен решать быть ему американоцентристом или быть американоцентристским антиамериканистом, но должно быть осознание, что этот путь не решает ни одной проблемы, скорее он является иллюзорной историей, самообманом и т.д. Конечно, отказ от американоцентризма не должен означать забвения одной отдельно взятой страны – опыт других стран нужно учитывать, но не стоит подменять их опыт, точнее рассказ о нём, попыткой решить в будущем собственные проблемы, проблемы нашего общества и нашей политической системы. Если мы подходим к делу академически, то требуется тогда учитывать опыт наиболее близких по истории, культуре, религии и т.д. стран. И точно это не должен быть опыт одной страны. Если брать шире, то власти и/или оппозиции, а также академическому и экспертному сообществам, во-первых, нужно избавиться от американоцентризма, во-вторых, выстроить границы дискуссии. Иностранный опыт важен, но нельзя всё время спрашивать «а что там в США?». Конечно, может быть стоит перенять опыт политики изоляционизма, чтобы в будущем заняться российскими проблемами, не исполняя интернациональный долг. Если же мы остаёмся в рамках американоцентризма, то мы полностью превращаемся в зрителей, а США выступает телевизором с круглосуточной политической мылодрамой, но тогда нам этот один-единственный мылодраматический опыт ничего не даст, ибо все наши аналитические способности атрофируются.
____________________________________________________________________________________