«Кожи белой не щадить», - был указ императрицы, и в Тайной канцелярии противиться не смели. Мало кто знал, за что так осерчала государыня Анна Иоанновна на молодую фрейлину-красавицу, но спорить с гневливой да изобретательной по части наказаний императрицей - себе дороже. Не ровен час, сам окажешься на дыбе..
Прасковье о ждущем ее наказании сообщил сам Ушаков. Как он и ожидал, бедная девица рухнула без чувств. Думала ли когда-нибудь блестящая светская красавица-княжна, что ее, будто пьяного матроса или нерадивого извозчика, будут бить кошкою?
Много было радости в семье "птенца гнезда Петрова", князя Григория Дмитриевича Юсупова, когда его благоверная супруга Анна Никитична Львова благополучно разрешилась от бремени очаровательным младенцем женского пола. Назвали дочку Прасковьей, и долго и шумно праздновали - Григорий Дмитриевич был большим охотником до горячительных напитков и разнообразных увеселений.
Детство княжны прошло в имении отца. Частым гостем Юсуповых был сам государь Петр I, который высоко ценил "Гришку-басурманина". В детстве Григорий Юсупов был товарищем тогда еще царевича Петра в играх и шалостях, в юности молодой князь проливал за царя кровь на полях сражений, а также в составе розыскной комиссии наказывал врагов государевых, в том числе и царевича Алексея Петровича.
Маленькая дочка Григория Дмитриевича была любимицей Петра Алексеевича. Впоследствии Прасковья Григорьевна вспоминала:
"Первый император Петр Великий меня жаловал и в голову целовал".
В возрасте 17 лет Прасковью, ставшую настоящей красавицей, пригласили ко двору в качестве фрейлины. При Петре I, при сменивших его друг за другом Екатерине I и Петре II жилось Прасковье Григорьевне вполне привольно: балы, маскарады, бальные платья, доставленные прямо из Парижа, бриллианты, преданные поклонники.
С восшествием на престол Анны Иоанновны что-то в судьбе княжны Прасковьи надломилось. Причем, семью Юсуповых императрица не трогала: так, в день коронации Анны Иоанновны князь Григорий Юсупов был произведен в генерал-аншефы.
Точно рыба в воде чувствовал себя при новой власти и старший брат Прасковьи, Борис Юсупов, пожалованный царицей в камергеры, а затем - в сенаторы.
Все Юсуповы были угодны Анне Иоанновне, кроме бедняжки-Прасковьи. Царица всячески выражала фрейлине свое неудовольствие, но до поры до времени ее не трогала.
2 сентября 1730 года в возрасте 53 лет скончался князь Григорий Юсупов, и спустя пару недель в покои Прасковьи в царском дворце постучались незваные гости - сержант и несколько солдат. Сержант приказал красавице одеваться.
Вскоре Прасковья предстала перед следователями - начальником Тайной канцелярии графом А.И. Ушаковым, вице-канцлером А.И. Остерманом, а также перед князем Б.Г. Юсуповым, своим родным братом.
О чем именно шел разговор в Канцелярии, неведомо - никаких записей не сохранилось. Известно лишь, что сразу после допроса 16 сентября 1730 года княжну под конвоем повезли в Тихвинский Введенский монастырь.
В монастыре Юсупову встретил архимандрит Феодосий, который не знал, в чем состоит вина Прасковьи, но имел на руках жесткий приказ "держать накрепко привезенную особу и никого к ней не допускать".
Феодосий поручил ссыльную заботам игуменьи Дорофеи - женщины крупной и сильной, которую и мужчины побаивались. На первых порах жить Прасковье предстояло в келье Дорофеи. Игуменья выделила княжне угол за занавеской, куда монахини поставили кроватку, стул и стол. Это все, на что могла рассчитывать блестящая княжна, с детства привыкшая к роскоши.
Поняв, в каких условиях ей предстоит жить, Прасковья упала на деревянную кровать и залилась слезами.
Несколько дней княжна Прасковья пролежала на кровати, укутавшись одеялом. Игуменья Дорофея предлагала барышне поесть, испить водицы, но та отказывалась.
Тем не менее, бедняжке пришлось осознать страшную перемену в своей жизни и начать приспосабливаться. Огромным подспорьем для княжны в этом деле стали значительные деньги, которые прислала Прасковье ее мать, Анна Никитична.
Имея на руках средства, княжна смогла выкупить в архимандрита Феодосия одну из келий, устроить там более-менее приличную обстановку и нанять служанку, коей стала некая Анна Юленева, жена кузнеца.
К счастью для Прасковьи, относительно ее содержания особых распоряжений не было, поэтому она смогла заменить скудный монастырский рацион на вполне приличное питание.
Единственным развлечением Прасковьи в монастыре стала примерка нарядов, которые присылала ей маменька. В платье с голубой опушкой, в корсете, в шубке на беличьем меху княжна выглядела среди монахинь белой вороной.
Страдая от одиночества, Прасковья Григорьевна стала все чаще заговаривать с Юленевой, доверяя свой служанке самое сокровенное. А кузнечихе того и нужно было - все мотала да мотала на ус.
Вскоре в келью к княжне пришел стряпчий по фамилии Шпилькин, получивший задание допросить Юсупову. Прасковья, истомившаяся от ожидания и безвестности, набросилась на царского чиновника с расспросами: за что ее заточили в монастыре, да когда выпустят. Шпилькин ответил, что не имеет права отвечать на такие вопросы, а должен записать чистосердечное признание.
Но Прасковья не знала в чем ей признаваться, в чем виниться перед Ее Императорским Величеством. Княжна, ставшая в застенках невероятно вспыльчивой, допустила в присутствии стряпчего неосторожную тираду:
«Брат мой, князь Борис — сущий супостат, от его посягательства сюда я и прислана. Государыня царевна Елизавета Петровна милостива и премилостива и благонравна, и матушка государыня императрица Екатерина Алексеевна была до меня милостива же, а нынешняя императрица до меня не милостива… Она вот в какой монастырь меня сослала, а я вины за собой никакой не знаю. A взял меня брат мой Борис да Остерман, и Остерман меня допрашивал. А я на допросе его не могла вскоре ответствовать, что была в беспамятстве… Ежели бы государыня царевна Елизавета Петровна была императрицей, и она бы в дальний монастырь меня не сослала. О, когда бы то видеть или слышать, что она бы была императрицей!».
Особую злость Прасковья затаила на своего брата Бориса. Очевидно, участие близкого родственника в деле, разрушившем ее жизнь, вызывало у княжны и боль, и разочарование, и желание поквитаться.
Шпилькин, крепко испугавшийся слов Юсуповой, раздумывал, доносить ли о них наверх или повременить. Ясно, что Прасковью за такие слова ждет дыба, но по касательной может и стряпчего задеть...
Между тем, княжна умудрилась вдрызг разругаться с начальством монастыря. Боголепное заведение Прасковья едко назвала "шинком", чем вызвала гнев со стороны матери-игуменьи.
После этого и без того невеселая жизнь княжны стала и вовсе невыносимой. Все сестры-инокини встали горой на защиту родной обители, делая Прасковье одну каверзу за другой.
Не выдержав издевательств, Юсупова решила жаловаться новгородскому архиепископу Феофану Прокоповичу. Прасковья Григорьевна написала письмо владыке. Единственным человеком, которого княжна могла отправить с посланием в столицу, была ее служанка Юленева. К счастью, женщина согласилась помочь узнице.
Узнав о поступке Прасковьи, мать-игуменья взбеленилась. Однако тронуть женщину-аристократку она не смела. Настоятельница решила действовать иным путем: в Новгород на самых быстрых лошадях отправилась инокиня, везущая за пазухой письмо-донос на княжну Юсупову.
Конечно, монастырская посланница прибыла к архиепископу быстрее, чем кузнечиха Юленева. Письмо Прасковьи уже не могло принести ей пользу, только вред.
25 января 1735 года, ровно через пять лет после того, как княжна оказалась в монастырском заточении, один из первых следователей по ее делу, граф А.И. Ушаков, прибыл на прием к Ее Величеству государыне Анне Иоанновне. Царица выслушала доклад Андрея Ивановича, а затем передала ему два письма, поступивших ей от архиепископа Феофана Прокоповича.
Это были письма из Тихвинского Введенского монастыря - одно от матери-игуменьи, а второе - от княжны Юсуповой.
Кроме того, Анна Иоанновна сообщила Ушакову, что в доме архиепископа Феофана в настоящее время находится некая женщина, которую следовало забрать в Тайную канцелярию и "как должно" допросить.
Оказалось, что письма княжны Юсуповой и матери-игуменьи императрице отправил лично Феофан Прокопович, желавший выслужиться перед Ее Величеством. Послание Прасковьи было вежливым и, по большому счету, содержало только жалобы на свою жизнь - ни одного резкого слова о монастыре княжна себе не позволила. А вот письмо игуменьи было настоящим пасквилем на бедную узницу.
Ушаков приступил к выполнению задания императрицы. Вскоре из Новгорода в Петербург доставили женщину, о которой говорила Анна Иоанновна. Ею оказалась кузнечиха Юленева.
В застенках Тайной канцелярии Ушаков и другие следователи приступили к допросу. Кузнечихе сразу же пригрозили дыбой, но та не выдала княжну.
Юленеву заключили в Петропавловскую крепость, сказав, чтобы ждала скорой смертной казни. Через месяц пребывания в застенках, кузнечиха начала рассказывать о своих "задушевных беседах" с Юсуповой.
Потрясенный Ушаков услышал о том, что Прасковья собиралась приворожить Анну Иоанновну к себе, тем самым добившись ее расположения. Колдовство в те годы все еще считалось вполне реальным и очень серьезным преступлением, так что глава Тайной канцелярии потирал руки: попалась княжна Юсупова!
Вишенкой на торте стал пересказ роковых слов Прасковьи стряпчему Шпилькину - Юленева была свидетелем их произнесения.
Закончив допрос, Ушаков сразу же помчался к Ее Величеству.
Вскоре по личному распоряжению Анны Иоанновны в Петербург были доставлены и княжна Юсупова, и стряпчий Шпилькин.
Теперь уже никто церемониться с изнеженной аристократкой не собирался. Ушаков подверг Прасковью Григорьевну жесткому допросу, в ходе которого та во всем призналась. Приговор был крайне суровым - смертная казнь.
Впрочем, вскоре Анна Иоанновна сжалилась над преступницей:
«За злодейственные и непристойные слова, по силе государственных прав, хотя княжна и подлежит смертной казни, но её императорское величество, милосердуя Юсуповой за службу её отца, соизволила от смертной казни её освободить и объявить ей, Юсуповой, что то упускается ей не по силе государственных прав — только из особливой её императорского величества милости».
Жизнь Прасковье Григорьевне сохранили, однако, Анна Иоанновна, известная своей изобретательностью в сфере всяческого рода наказаний, не отказала себе в удовольствии примерно покарать опальную княжну:
«Учинить наказанье — бить кошками и постричь её в монахини, а по пострижении из тайной канцелярии послать княжну под караулом в дальний, крепкий девичий монастырь, который по усмотрению Феофана, арх. новгородского, имеет быть изобретен, и быть оной, Юсуповой, в том монастыре до кончины жизни её неисходно».
30 апреля 1735 года во дворе Тайной канцелярии нежная княжна узнала, что же такое та самая "кошка" – трехвостая плеть из смоленой пеньки. Использовали это страшное «орудие взыскания» со времен Петра I, и чаще всего такому наказанию подвергались матросы, возничие и лакеи.
После обстоятельной порки бедной княжне дали несколько дней отлежаться, а затем доставили в Тайную канцелярию, где ее уже ждали граф Ушаков, архиепископ Новгородский Феофан Прокопович и архимандрит Аарон с большими ножницами.
Тут же княжну Прасковью постригли в монахини под именем Прокла.
Перед отправкой Проклы в вечную ссылку, Ушаков предупредил новопостриженную: обо всем произошедшем с ней княжна должна молчать до самой смерти, иначе будет немедленно казнена.
4 мая 1735 года Проклу погрузили на подводу и повезли в Введенский девичий монастырь на берегу реки Исети в Сибири.
Сопровождали княжну трое караульных солдат и сержант Измайловского полка. Дорога была длинной, тяжелой: лишь 26 июня Прокла, наконец, прибыла к месту своего вечного заточения.
В Сибири жизнь княжны была тяжелой – гораздо тяжелее, чем в Тихвинском монастыре. Наверное, не один раз молодая женщина пожалела, что написала то злосчастное письмо, повторно вызвав на себя «милостивое» внимание императрицы.
Тем не менее, княжна Прасковья не смирилась со своей судьбой и по мере сил боролась за право быть самой собою. Настоятельница Тарсилла писала в Петербург доносы:
«Монахиня Прокла ныне в житии своем стала являться весьма бесчинна, а именно: в церковь Божию ни на какое слово Божие не ходит; монашеское одеяние с себя сбросила и не носит; монашеским именем Проклою не называется».
Императрицу безобразия Прасковьи разозлили. Монастырскому начальству из столицы пришел приказ: надеть на Проклу «каторжное ножное железо» и «иметь под караулом неисходно».
17 октября 1740 года в возрасте 47 лет умерла императрица Анна Иоанновна. Казалось, княжна Юсупова могла надеяться на немедленное освобождение, но его не случилось ни при Анне Леопольдовне, ни при Елизавете Петровне. Удивительно, но «дщерь Петрова», о которой Прасковья отзывалась чуть ли не как о своей подруге, и не подумала освободить пленницу Анны Иоанновны. Почему?
Ответ на этот вопрос и позволяет разгадать главную тайну княжны Прасковьи, а именно: что же стало причиной первого ее заключения в монастырь? Скорее всего, на бедную женщину донесли, и донес не кто иной, как ее старший брат Борис, который ненавидел сестру и страстно желал получить все отцовские имения. Князь Борис Григорьевич Юсупов отлично устроился при Анне Иоанновне, но при Елизавете Петровне он был в настоящем фаворе. Этим и объясняется тот факт, что царица Елизавета не помиловала княжну…
В сентябре 1742 года пожар уничтожил большинство построек Введенского монастыря. Сестер-монахинь перевели в поселение Теченское Сибирской губернии. Здесь Прокла и продолжила вести свою безрадостную жизнь.
Скончалась бедная инокиня в 1762 году, так и не сумев вернуть себе имя, свободу и права урожденной княжны Юсуповой…
Еще больше статей про историю, про любовь, про Средние века, про гениев и их темные стороны - на моем канале! Подписывайтесь!
Мои книги
"Женщины в истории" - моя группа ВКонтакте.