Шесть килограммов гексогена - это вещь! Конечно, не тонна и не цельный вагон пользы, как от хорового пения, но они запросто наведут шороху, если что. Собственно, так и случилось, и совсем не важно, когда - вчера или сорок лет назад. Военная промышленность в любое время живет по особым законам, обеспечивая безопасность государства. Изложенная ниже история - не фантазия автора, придумать можно и повеселее.
В то время я работал инженером на оборонном предприятии на окраине Санкт-Петербурга. Место выбрано не случайно: еще в начале XVIII века на Петроградской стороне, практически в центре города, основали Зелейные мастерские (от слова зелье - порох), от них к Петропавловской крепости вела Зелейная дорога (ныне Большая Зеленина улица). Позже мастерские были закрыты из-за опасности взрыва или пожара, а новые производства указом Петра I основаны восточнее Охтинской слободы, в малонаселенном районе, который так и назывался - Пороховые. Охтинский пороховой завод выпускал взрывные устройства для горнорудной промышленности и специальную продукцию - капсюли и детонаторы для нужд военного ведомства. Если в двух словах, взрывное устройство состоит из металлической оболочки с размещенным в нем химическим составом, чувствительным к механическому воздействию - вот и получился инициатор. Для других устройствах используется так называемое бризантное взрывчатое вещество (ВВ), обладающее повышенной стойкостью к внешним воздействиям и мощной энергией взрыва. Им начинаются снаряды, мины и авиационные бомбы, эффект от применения которых вряд ли нужно описывать. Классические представители бризантных ВВ - гексоген и тринитротолуол (тротил) - широко используются во всем мире, и недаром пресса сообщает о взрывах в столько-то килограммов в тротиловом эквиваленте. Очевидная опасность для общества требует особого порядка производства, хранения, использования и перемещения взрывчатых веществ как на территории завода,. так и на территории всей страны.
История собственно и началась из-за гексогена. На химическом комбинате, расположенном во Владимирской области, шло освоение новых изделий, предназначенных для спасения экипажа подводной лодки в случае аварии. И Советский Союз, и Соединенные Штаты Америки уже безвозвратно теряли свои подводные крейсеры при бовом дежурстве (в частности, ПЛ "Скорпион" военно-морских сил США), и трагедия могла повториться любой точке Мирового океана. Ответственная работа велась под неусыпным контролем нашего министерства. Поскольку подобные изделия ранее никогда не изготавливались, в сборочном цехе возникла проблема: плотность гексогена в опытных образцах оказалась ниже, чем предписывалость технической документацией, а намеченные сроки оказались под угрозой срыва. Подумаешь - плотность, скажете вы. Отвечу: плотность влияет на главную характеристику продукции - скорость детонации, которая для гексогена составляет не менее восьми тысяч метров в секунду. Если скажем, испытания покажут 7 999 м/сек, то ОТК и военпред изделие обязаны браковать. Итак, комбинат отбил телеграмму в город на Неве, головному разработчику, то есть в мой научно-исследовательский отдел с вопросом: что делать? Нет, можно, конечно, заказать на химическом производстве новую партию гексогена с нужными характеристиками, но на это опять же нужно время не менее месяца-двух, а счет уже идет на дни. И мои шефы придумали ход конём: забирай-ка у нас на складе гексоген и срочно вези на комбинат, отрабатывай технологию! Я превратился маленький винтик, а скорее - бегунок, в огромной машине оборонпрома, и от этого винтика-шпунтика зависело не только выполнение важной технической задачи, но и репутация нашего НИИ. Не хотелось подводить и наших смежников - заказчика нашей продукции из министерства судостроительной промышленности. Кроме ответственности и моральных факторов есть и материальные - премию получить все хотят, а если винтик сломается не вовремя, то и премия под большим вопросом.
Ноги в руки, оформляю командировку и аванс на расходы. В особом погребке получаю под роспись опломбированный деревянный ящик армейского образца с железной ручкой сверху, обернутый в парафиновую бумагу, чтобы в глаза не бросался, и документы на груз: шесть килограммов гексогена требуемой плотности. В бумажной накладной, перечекнутой наискосок красной полосой, для всех любопытных строгое предупреждение: "Груз взвешиванию, вскрытию и досмотру не подлежит!" Вот так. Никому нельзя - ни ДПС, ни полиции, ни военным! Поинтересоваться, конечно могут, но не более, до предъявления красной полосы. А далее имею законное право отстаивать неприкосновенность груза с помощью оружия. Сажусь в специальный автомобиль с опытным водителем, и еду к Московскому вокзалу за билетами на поезд до стольного города Владимира. Шествую с грузом - нет, не в кассу, как остальные пассажиры, а заместителю начальника вокзала. Тот - знающий особые порядки администратор - выписывает мне ордер на получение в специальной кассе четырех купейных билетов из брони, именно в одном купе. Зачем мне одному четыре билета? Многовато, конечно. Но со мной еще двое моих коллег, сотрудники отдела, с пистолетами, чтобы требование сохранности груза надежно соблюсти. Идем к вагону, занимаем свое купе, одно место, разумеется, свободно. Ящик в полпуда под лавку, а стрелялки на поясе - на всякий случай, ехать долго, четырнадцать часов.
Прошло уже часа три, как стучат колеса, душно летом, двери купе открыты. Тихо беседуем, смотрим в окно, глядя на исчезающие за окном пейзажи. В соседнем купе разместилась разношерстная публика - три женщины и мужик простецкого вида, из тех, кто на вокзал приезжает уже в подпитии и не даже представляет, как можно трезвым в путешествие отправляться. Дамы, разумеется, пьяненькому не очень рады и тем более не подозревают о более опасном соседстве, а мы ответственно исполняем инструкцию и немного завидуем шести степеням свободы соседа. Тот несколько раз прошелся туда-сюда мимо нашей открытой двери и сообразил, что нас трое, а одно место свободно. Осмелился на него претендовать, к нам просился переехать, мол, с бабами не очень, а с вами, ребята, точно веселее будет. На твердое "нет" не среагировал, в ситуацию не въехал и продолжал канючить. Мне пришлось подключить Мишу. Миша с непроницаемым лицом встал, пристально глянул на него, отогнул полу пиджака и молча продемонстрировал кобуру. Претендент побледнел, тут же исчез с наших глаз и из своего купе больше не высовывался. Соврал: в женской компании все же теплее. Ночью не спалось из-за духоты, а поскольку заняться было нечем, ребята принялись со скуки стрелять по мухам на потолке (шучу).
Назавтра в восемь утра бодро вышли на перрон во Владимире и двинулись к привокзальной площади: я с багажом впереди, а двое чуть сзади. Там нас должен ждать грузовой автомобиль и отвезти нас на комбинат. В теории. А на практике - сколько ни искали, как сквозь землю провалился тот грузовичок. Попытались созвониться с диспетчером завода, но безуспешно, кстати, мобильники тогда существовали только в фантастических романах. Лица моих сопровождающих сильно погрустнели, не говоря уже обо мне. Шо делать, братцы? Братцы испытующее смотрят на меня. Но я старший, и именно мне принимать рискованное решение: поедем в междугородном автобусе, стоянка ведь рядом. Мои коллеги, кстати, старшие по возрасту, спорить не стали, только пожали плечами - как знаешь, но помни - это грубое нарушение! А варианты есть какие? То-то! Да я уже раньше по этому маршруту ездил, всего-то три часа на туристическом "Икарусе", удобно и комфортно, и подумал: почему бы и не в этот раз, какие-то сто тридцать километров, домчимся! Но сегодня, как оказалось, фортуне понравилось подкидывать нам сюрпризы... Вместо новенького "Икаруса" подкатил видавший виды Ликинский автобус. Увидев его, я внутренне содрогнулся и пожалел об избранном пути, но оставаться не было никакого смысла, а отступать уже поздно. Пожилой водитель неодобрительно посмотрел на мой казенный ящик, чуя недоброе, и приговорил: в салон не поместится. Открыл ключом в борту люк для багажа и засунул туда опасный груз.
Двинулись и мысленно перекрестились. Никогда бы не подумал, что каждая кочка или выбоина на дороге будет мучительно отдаваться в моем сердце. Старый автобус ехал бодро, как на похоронах, честно доживая свой век, грозя от натуги везапно развалиться на части посреди древних муромских лесов. Два моих друга сидели напротив, и, судя по их обреченному виду, думали о том же, чувствуя себя полноценными участниками траурной процессии, но уже по другой причине. Красноречиво смотря мне в глаза, считали меня убивцем, а себя - если не покойниками, то соучастниками преступления точно. У одного из них, видимо от переизбытка зажатых эмоций, проклюнулось нервное остроумие, и он спросил с едкой ухмылкой:
- Как ТАМ, по Андрееву и Беляеву?
Это специфический, профессиональный юмор требует разъяснения: каждому химику в нашем ведомстве известна книга Андреева и Беляева "Теория взрывчатых веществ", полновесный том без малого в шестьсот страниц. Мой друг намекал: не началась ли часом от тряски и трения химическая реакция в моем любимом ящике, заканчивающаяся в теории взрывом? Шести килограммов гексогена вполне достаточно, чтобы от всех нас, сидящих в автобусе, просто и кусочка не нашли... Я представил эту красочную картину и мысленно попросил прощения у ничего не подозревающих пассажиров, что старуха с косой была где-то рядом и уже размахивала своим эффективным инструментарием над нашими головами. Внезапно я обнаружил в ситуации несомненный плюс: зато судить меня не будут по вполне объективным обстоятельствам! От этой мысли, как ни странно, немного отлегло от сердца, но тут возникла новая бодрящая фантазия: взрывчатка вряд ли "поднимется", а вот страшная тряска и скрежет где-то внизу салона вполне могут привести к ее потере. А что: замок старый, отогнется ржавый фиксатор люка и тю-тю, не будет моего ящичка в конечном пункте! Я так и представил сцену: приедем в Муром, подойду на остановке к багажному отделению, а дверца открыта... Зато какая-нибудь доярка найдет у дороги крепкий деревянный короб с таинственными знаками на боку и притащит его домой - в хозяйстве такой всегда для чего-нибудь да сгодится, а странный белый порошок курям сыпанет вместо крупы.... Или вместо сахара в пирог запечет, а печь раскалится и как ё... С трудом отогнал эту бредовую мысль и снова обреченно стал считать ухабы. Вместо трех часов коллективно страдали четыре с половиной, заезжая с трассы в какие-то деревни, но, казалось, моё внутреннее напряжение переросло в безразличие и уже было всё равно, что будет. Странно, но ящик по прибытии оказался на месте, зато мне из-за душевных метаний всё происходящее стало казаться нереальным, события происходили как бы не со мной: мозг обеими руками отталкивал действительность. Кстати, от Мурома тоже надо было ехать на местном автобусе еще километров двадцать, но их махнули запросто, как рецидивисты, чай не впервой под статьей ходить, пустяки по сравнению с мировой революцией.
Наконец добрались до химкомбината, нам там мозги вправили и разъяснили, что груз надо сдать в лабораторию на хранение, что еще (ох!) в двух километрах. Когда мы втроем наконец дотопали до той лаборатории, случилась еще одна удача - рабочий день взял и кончился. Они, что, обалдели - заканчивать работу в четыре часа дня? А-а, вредность и опасность, особые условия труда, туды их в качель! Правда, местный ответственный работник, приятная девушка, кстати, не отказала: согласилась принять злополучный ящик и расписаться в получении, но окончательно убила меня новостью:
- Печати нет на месте, завтра поставите...
Лучше бы она не отказала мне при второй нашей встрече, которая так не случилась! Потому что в светлое завтра я уже не верил. Юридический факт: я, дурак, отдал бомбу под честное слово человеку, которого видел впервые в жизни, но слово к делу без штемпеля, увы, не пришьешь! В обычной ситуации такой расклад вряд ли меня сильно огорчил, но сегодня всё представало в черном свете: а вдруг завтра печать не поставят, или еще какая-нибудь фигня случится? Но пришлось согласиться - иного выбора не было. Видимо, моим злоключениям сегодня рано заканчиваться.
В гостиницу моих сопровождавших определили в отдельный номер для пулеметчиков, а меня подселили к знакомому по работе сотруднику из конструкторского отдела, тоже находившемуся здесь в командировке. Квалифицированный и уважаемый специалист, старше меня лет на пятнадцать, скромный и надежный Виктор Моисеевич. Когда я ему поведал историю с печатью (разумеется, об остальном - ни слова), он как человек интеллигентный, мне посочувствовал и выразил надежду: все будет хорошо. Сидя на койке, Виктор Моисеевич вернулся к любимому занятию незнаек - чтению научной книги, а я улегся на свою постель и попытался отбросить всё ненужное, что пережил в этот веселый денек. Только вытянулся и расслабился, как тут же меня затрясло. Трясло так, что мое тело против воли стало подкидывать вверх на металлической сетке с матрасом, и я ничего не смог с этим поделать. Тряслись руки, ноги и голова, а шея словно одервенела... Я не понимал, что со мной. Виктор попытался оказать первую медицинскую помощь: усадил меня и подал половину стакана воды - больше он налить не успел. Мне, мысленно глядя на себя со стороны, страшно забавно было ощущать, как не стакан бьет по зубам, как принято говорить, а именно зубы стучат по стакану, какая-то сумашедшая неконтролируемая пляска и дробь. Да и какая разница - что по чему, но именно данный факт в тот момент мне казался чем-то особенно важным и символичным... Когда, несмотря на спазм в горле, удалось немного проглотить жидкости, стало немного легче, тряска оставалась столь же сильной, но возникала уже реже, а потом и пропала совсем. Обескураженный меддруг стоял рядом, готовый оказать помощь припадочному. Я навсегда запомнил удивленное выражение его глаз за крупными линзами очков, очевидно наблюдавший подобное впервые. Да и я тоже ранее не выступал с подобным номером. Вот что значит отложенный стресс и несимметричный ответ гексогена!
Прошло пару месяцев, и я научился подрывать свои изделия огнепроводным шнуром, спасибо - бывалые товарищи научили. Все просто: подносишь огнепроводный шнур к раскаленной металической спирали (спички запрещены категорически), и огонек побежал со скоростью один сантиметр в секунду. Именно поэтому, как ни странно звучит, длину шнура определяют в секундах - сколько секунд у тебя осталось до взрыва и, извините за грубость, спасения своей шкуры. Затем подносишь горящий шнур к другому шнуру, закрепленному на изделии с капсюлем-детонатором, закрываешь тяжелую металлическую дверь и включаешь сирену. Сирена орет, проходит секунд пять-шесть, и раздается оглушительный взрыв того самого гексогена, сотрясаются толстые стены здания от ударной волны, бьющей по барабанным перепонкам, а в воздухе распространяется незабываемый резкий запах пороховых газов. Да, сначала, как водится, тряслись руки от страха, потом движения становились все четче, вскоре и совсем спокойно. Позже многократно выполнял подобные действия, даже с налетом некой небрежности от уверенности в себе. Проверил на себе: человек может привыкнуть к опасности, нужно только время и желание. Что ж, я действительно понюхал пороха... Да, идя в ногу со временем, чуть не забыл добавить модные тэги: #личный опыт#вышел из зоны комфорта.
Как и всякая достойная внимания, данная история имела продолжение. Через пару недель после возвращения из Мурома в родные пенаты меня пригласили зайти в отдел режима, контролирующий оборот ВВ. Если вызвали для разговора - понятно, что кто-то уже "стукнул", скорее всего кто-то из сопровождавших, но я даже на него не думал обижаться, функция у него такая - тихий молоточек. Войдя в кабинет и закрыв дверь, обитую по традиции черным, устрашающим впечатлительные души дермантином, я увидел на стене портрет Феликса Эдмундовича Дзержинского. ФЭД просвечивал меня, словно рентген, но не сердился. Возможно, мне просто показалось.
- Похоже, председатель ВЧК сегодня настроен весьма благожелательно, - подумал я.
Отставной офицер госбезопасности не стал тянуть кота за хвост и поинтересовался ласково, в лоб:
- Как доставляли гексоген в Муром?
- Как и положено, во Владимире нас ждала машина, - четко, по-военному, отрапортовал я и даже не покраснел.
- Машины не было, - с сахарной улыбкой мягко возразил мне офицер, как бы желая продолжить приятное общение. Несмотря на предъявленное опровержение, беседа складывалась в интеллигентных, взаимоуважительных тонах. И мне хотелось сохранить эту чарующую атмосферу взаимного доверия.
- Не было - охотно согласился я. - Сели на рейсовый автобус и поехали. А что мне было делать?
Я встал в позу пингвина и для выразительности наивно захлопал глазами: действительно - что? Даже проницательный Феликс Эдмундович мог бы подтвердить, если б захотел: не было в моем ответе ни капли вызова, но и ни капли раскаяния, увы, тоже.
- Пишите объяснительную, - приказал офицер очень доброжелательно, будто попросил за завтраком: - Уважаемый, передайте, пожалуйста, сахарницу. Благодарю...
Как ни странно, я его совсем не опасался. Он был мне даже симпатичен: приятная внешность, положительная энергетика, сдержанный и умный, что не так часто встречается в подобных службах, где всем без исключения говорят "ты". Но и я тоже не лыком шит, всякое бывало, и он знал об этом и ценил это, и прежде всего умение балансировать на натянутом канате.
- Иван Иванович, - обращаюсь я к нему официально-уважительно, почти как другу и товарищу, делающего со мной одно дело, - если я что-то напишу на бумаге, то признаю факт случившегося. А если не напишу, то этого факта как бы и не было...
Тут главное - не ляпнуть лишнего. Коротко и ясно. Чем проще мысль, тем ближе виктория. Иван Иванович подивился моей неуступчивости, улыбнулся, признав в моем наглом предложении своеобразную правоту и вынужденность отступления от Инструкции.
- В конце концов, делаем-то одно дело, - подумал он, опустил глаза и примирительно заключил: - Ладно...
После паузы, скорее человеку на портрете, чем мне, доложил, чеканя каждое слово:
- После этого случая мы запретили транспортировку изделий таким маршрутом...
Ну, и самое главное: изделия на серийном заводе при моем скромном участии были изготовлены в срок и были успешно испытаны в районе Феодосии в самом синем Черном море, а затем приняты на вооружение ВМФ нашей страны.
Уважаемые читатели! Подписывайтесь на канал, ставьте лайки и пишите свои комментарии!